милый. Такой же милый, как Эгон и старая госпожа Маер, это уж несомненно. И милей, чем Михи, внук госпожи Маер, что тоже несомненно. И я когда-то, несомненно, его заказывала. А теперь он прибыл. И ему нужно, чтобы к нему относились доброжелательно!»
— Да, я очень рада, что ты уже тут, Конрад! — ответила госпожа Бартолотти.
Мальчик улыбнулся. Потом сказал, что, пока госпожа Бартолотти открывала банку, он немного утомился. Открывание банки отнимает много сил. И спросил, не мог бы он немного поспать, часа два-три. Так ему предписано. А то в нем может что-то испортиться.
Госпожа Бартолотти повела его в спальню. Она сгребла с кровати иллюстрированные журналы, газеты и любовный роман, забрала коробку с печеньем и конфетами. Потом смела с простыни крошки и взбила подушку.
Конрад лег в постель, госпожа Бартолотти укрыла его, и он сразу уснул. Впрочем, засыпая, сказал еще:
— Спокойной ночи, дорогая мамочка.
И тогда госпожа Бартолотти заметила, что мальчик ей действительно понравился.
Она опустила жалюзи, на цыпочках вышла из спальни и тихо закрыла дверь. Потом села в кресло- качалку и взяла из коробки толстую сигару. Сигара ей теперь была совершенно необходима — ею она успокаивала себе нервы. После того, как госпожа Бартолотти трижды глубоко затянулась дымом, перед её глазами пропала синяя дымка. А когда еще трижды затянулась, то вспомнила, что давно, когда еще она жила вместе с господином Бартолотти, ей и правда хотелось ребенка.
«Но я бы помнила, если бы заказала ребенка», — подумала госпожа Бартолотти.
— А разве ты помнила, когда заказала центнер кнопок? — спросила она сама себя.
И возмущено ответила:
— Но кнопка же — это не ребенок! Такого необычного заказа я бы не забыла!
— Тибетские молитвенные барабанчики еще необычнее детей, — возразила сама себе госпожа Бартолотти, — а ты же забыла, что заказала их!
Она еще долго спорила сама с собой. Наконец остановилась на том, что наследника заказал господин Бартолотти, который уже давно ушел от неё. Наверно, хотел сделать ей приятный сюрприз! Это растрогало её, потому что он никогда не делал ей приятных сюрпризов.
Когда она докурила сигару до маленького окурка, то еще вспомнила, как когда-то давно, много лет назад, господин Бартолотти недели три каждый день спрашивал, не пришла ли ему посылка.
— Так вот же она! — произнесла госпожа Бартолотти. — Он тогда ждал, что пришлют ребенка, да, да!
(Она, однако, ошибалась: господин Бартолотти ждал тогда книжку «Толкование снов в Древнем Египте», которая потом всё-таки пришла!)
Госпожа Бартолотти вытащила кошелек, портфель, кожаную сумку и пластмассовую коробку. В кошельке нашлось только несколько монет. В портфеле лежала тысяча шиллингов для оплаты квартиры. В кожаной сумке оказалось несколько серебряных монет по пятьдесят и несколько по двадцать пять — она собирала такие монеты. В пластмассовой коробке было четыре голубые ассигнации по тысячи шиллингов — деньги на черный день.
— А теперь у тебя действительно черный день, деточка моя, — сказала сама себе госпожа Бартолотти.
Она сняла халат, бросилась в ванную комнату, стянула с веревки джинсы и пуловер, и надела. Джинсы в поясе еще не высохли, а кроме того, были неглажены, измяты. Кольчатый пуловер тоже был неглаженый и растянутый.
«Когда я сверху надену шубу, — подумала госпожа Бартолотти, — то никто этого не заметит».
У госпожи Бартолотти имелась только одна шуба. Пушистая, из серого зайца. И хотя на улице было тепло, она набросила ее на себя.
— К заячьей шубе надо взять заячью шапку, — сказала она сама себе и надела на голову огромную шапку.
Потом запихала в сумку четыре ассигнации, отложенные на черный день, кошелек, кожаную сумку и пластмассовую коробку, заказала по телефону такси и вышла из дома.
Она велела водителю ехать «в город». Там, где жила госпожа Бартолотти, ехать «в город» означало ехать в центр, где были красивые, дорогие, модные магазины.
Было начало октября, следовательно, уже осень, но солнце грело словно летом. Если говорить точно, то в тени было двадцать градусов тепла. Госпожа Бартолотти потела в заячьей шубе, и люди с любопытством поглядывали на неё, удивляясь, что она так по-зимнему оделась. Впрочем, госпожа Бартолотти уже привыкла, что люди поглядывают на неё с интересом. Она почти всегда надевала на себя что-то такое, что людям казалось странным. Оно не подходило либо по времени года, либо по обстоятельствам. Например, госпожа Бартолотти могла прийти играть в теннис в черных штанах, а в оперу — в джинсах. В молочную лавку она ходила в длинном шелковом платье, а в кино — в альпинистских штанах.
— Ты хочешь побесить людей, — говорил ей аптекарь Эгон.
Но он ошибался. Госпожа Бартолотти не хотела никого бесить. Она просто брала из шкафа первое, что ей попадалось в руки. Но временами у неё появлялось желание нарядиться во что-то черное, а поскольку альпинистские штаны были приятного черного цвета, она и надевала их.
Госпожа Бартолотти час ходила по городу. За это время она истратила четыре тысячи шиллингов и накупила девять сумок детской одежды: трусов, носков, пуловеров, двое штанов, вельветовые и кожаные, ремень брючный и индийскую шелковую рубашку. Купила так же три пары туфель — розовых, с сиреневыми пряжками, тридцатого, тридцать первого и тридцать второго размера. Какая-нибудь пара и подойдет, рассуждала она. А еще купила чудесную шапку из голубой кожи, с вышитым золотыми и серебряными нитями узором и с золотым колокольчиком посередине. И курточку, сшитую из разноцветных кусочков.
Истратив столько денег, госпожа Бартолотти решила экономить. Она не взяла такси и пошла домой пешком, потому что трамвай не выносила. Идя мимо магазина игрушек, она спохватилась, что ребенку нужны игрушки, поэтому достала из сумки кошелек, вытащила из него деньги, предназначенные для квартплаты, и купила большую коробку строительных кубиков, медвежонка, книжку с картинками, прыгалку, пластмассовый пистолет, куклу, которая умела говорить «мама», паяца и танцора на ниточках.
Дальше дорога шла мимо мебельного магазина. Проходя его, госпожа Бартолотти вспомнила, что Конраду нужна кровать. Она вынула из сумки кошелек и посчитала все свои серебреники: десять по пятьдесят и восемь по двадцать пять, всего семьсот шиллингов. Она зашла в магазин и выбрала детскую кровать. Красная кровать с зеленым матрасом, на котором был нарисован белый слон. Красная кровать была самой дорогой в магазине. И зеленый матрас тоже был самим дорогим.
Госпожа Бартолотти отдала в задаток все свои монеты, и продавец пообещал сегодня же после обеда привезти ей кровать домой.
Уже почти возле самого дома госпожа Бартолотти вспомнила, что Конраду надо купить сладостей и мороженого. Она достала из сумки кошелек и купила у пекаря пакетик конфет с орехами, пакетик жареного миндаля, большую, на целую семью, коробку малинового мороженого и два десятка жевательных резинок двух сортов.
Когда госпожа Бартолотти вернулась домой, Конрад уже не спал. Он стоял возле окна в гостиной, завернувшись в простыню, и смотрел на улицу.
— Доброе утро, мама, — поздоровался он.
Госпожа Бартолотти поставила на пол все одиннадцать сумок, сняла заячью шубу, швырнула заячью шапку на стол и вытерла со лба пот.
— Добрый день, Конрад, — сказала она. А сама подумала: а так ли нужно здороваться с семилетним мальчиком, или лучше поцеловать его? Или хотя бы обнять? Или похлопать по плечу? Ведь она не знала, как вести себя с семилетними детьми. Старая госпожа Маер не раз при ней высоко поднимала своего внука и целовала в обе щеки. Поэтому госпожа Бартолотти подошла к Конраду и высоко подняла его. Лицо мальчика очутилось возле самого её лица.
Конрад смотрел на неё. И неожиданно госпожа Бартолотти засомневалась, хочет ли он, чтобы его целовали. Она опустила его на пол. Конрад все смотрел на неё.
