Но… Милиция, не дав оглядеться, вмиг отправила в деревню на строительство элеватора.
— Смотри: сбежишь — найдем. Но тогда кисло будет, — забросили Данилкин чемодан в грузовик. И тот, фыркнув, до самой деревни не остановился ни разу.
Едва он вышел на работу, его окликнул знакомый голос:
— Данила! Во, гад! А ты как сюда попал? — едва узнал в крановщице подругу детства.
Катька тут же подошла. Присела рядом. Разговорились.
Шик, так его звала вся зона, слушал бабу, вглядываясь в осунувшееся лицо.
— Ох и не повезло мне, Данилка, из-за тебя! Вначале в больницу загнали. Целый год уколами терзали. То ли лечили, то ли обследовали. За колючей проволокой. На хлебе и воде держали. Так я после того не то что мужиков, себя забыла.
— Ничего, я тебе напомню, — успокаивал Данила.
— Да будет тебе смеяться. Я уж остепенилась. Три года в этой дыре живу. Вместо пугала. Колхозные хахали пытались подвалить, так я их так наладила, близко не возникают. Тоже мне, кавалеры из свинарников! В говне по уши, а туда же, в мужики лезут, — сморщилась она брезгливо. — Ты где остановился? — спросила Катька. И, узнав, что поселили Данилу в заброшенном доме пчеловодихи, умершей лет пять назад, довольно улыбнулась: — Ну, там тебе вольготно будет.
— Если ты придешь, — ответил он в тон.
Катька, ничего не обещая, вернулась на кран.
А Данила вместе с двумя стариками принялся за кладку.
Вначале неохотно, потом увлекся. И кладка пошла. Руки вспомнили забытое. И вдруг услышал за спиной:
— А у вас новенький? Что же не похвалитесь?
Оглянулся Данила и увидел девушку. В простеньком ситцевом сарафане, косынка на плечах — белая в синий горох, легкие босоножки на босу ногу. Все немудрящее. И русая коса — в руку толщиной, и глаза — синей горошка.
Глянул на нее Данила и глаз оторвать не смог. Уж так понравилась. Так запала в душу. Он смотрел на нее, не отрываясь, обалдев от изумления.
«Ведь и такие, оказывается, бывают. Без краски, без ярких тряпок. А до чего мила!» — Он вглядывался в лицо девушки и впервые растерялся, не зная, с чего начать разговор. Опомнился, когда она уже уходить собралась.
И сказал громко:
— Что ж так быстро покидаешь? Зачем уйти торопишься?
Старики переглянулись понятливо и успокоили напарника:
— Да за обедом она пошла. Скоро воротится.
Иль не слышал?
Девушка, улыбнувшись, выпорхнула и побежала через луг к селу, обгоняя бабочек.
— Кто она? — смотрел ей вслед Данила.
— Наша Наташа! Дочка моя! — похвалился один из напарников, назвавшийся Иннокентием. Хотя в селе его иначе, чем Кешкой, никто не звал.
«Наташа, — повторил Шик имя девушки, словно во сне — Наташа!» — впервые радостно забилось сердце, когда увидел, что девушка действительно вскоре показалась на лугу, неся в руках тяжелую корзину.
— Я помогу ей! — хотел оставить кладку.
— К чему? Наши бабы с мальства к труду приучены. А он легким не бывает. Принесет сама! Ништяк, — спрятал улыбку в морщинах Иннокентий, приметивший горящий взгляд Данилы.
«Наташа, — впервые стало больно. — А вдруг, узнав обо мне, не захочет признать? Она-то вон какая — светлая, юная, а я?» — одернул себя Шик. Но не сводил глаз с девушки. Данила смотрел на нее онемело, забыв об обеде, обо всем и всех…
— Вы надолго к нам? — спросила Наташа Данилу. И тот осмелел, а может, случайное сорвалось.
— К вам? На всю жизнь! Чтоб я накрылся своими копытами, если стемнил.
Данилка готов был откусить свой собственный язык, не сумевший остановиться вовремя.
«Она все поняла и теперь конец, не захочет говорить со мною», — в ужасе подумал Шик.
— Вы ешьте. А то остынет, — напомнила Наташа, подвинув ближе миску с горячей картошкой, рыбу, помидоры.
Наташа наливала молоко в кружки, а Данила, словно во сне, не мог вспомнить про обед.
— Ешь, Данила! Не то кирпича поднять не сможешь, — подтолкнул Иннокентий локтем в бок.
Данилка глянул вверх, увидел перекошенное злобой лицо Катьки. Ее ненавидящие глаза…
Парень до самого вечера думал и мечтал о девушке.
Вернувшись с работы в старый дом, он впервые в жизни благодарил милицию за бесцеремонное вторжение в судьбу. Ведь если б не она, не встретил бы Наташку.
Данилка мечтал, как он пригласит ее в гости. Они сядут к столу, будут долго говорить о разных случаях, а он станет смотреть в ее глаза, большие, синие, как небо.
«В гости? Да куда? В такую грязь разве можно?» — схватился за веник. Смел паутину с потолка, из углов. Подбелил печку, помыл два подслеповатых окна, полы. Затопил печь. И только решился подмести во дворе, в двери постучали.
«Наташка!» — екнуло все внутри. Данила пожалел, что не успел нарвать цветов — синих, как ее глаза, васильков. Уж очень кстати были бы они на столе. Пошел встречать гостью, еле сдерживая телячий восторг, хлеставший через край.
На пороге стояла Катька.
Данила оторопел.
— Тебе чего надо? — загородил собою комнаты.
— Ты сам звал. Иль мозги посеял?
— Шутил я, понимаешь? Не ждал тебя вовсе! — признался он честно.
— Не ждал, а я приперлась. И коль так вышло, принимай! — хотела пройти в дом, но хозяин не пускал.
— Некогда мне. Идти надо. Тороплюсь в одно место.
— Это куда же? Едва приехал, а уже дела появились? Уж не к Наташке ли навострил лыжи? — прищурилась она, словно выстрелила глазами в лоб.
— Тебе что за дело? Когда таскалась со всем училищем — не отчитывалась небось никому? Да еще на меня ребят натравила за бумажник. Чуть не размазали из-за тебя! Теперь прикинулась целкой! Да не мне твой треп слушать! Лапшу на уши не повесишь. И знай, бляди в детстве проходят. В жены таких — не берут.
— А я и не набиваюсь! Кто с вором свяжется? Ты ж босяк! Век путем жить не мог. Шибздик вонючий!
— А чего возникла?
— По старой памяти тебя пожалела, думала, с тоски дохнешь.
— По тебе, что ль? — рассмеялся Данила громко.
— Не мылься! Здесь, в деревне, ты никому не нужен. Еще в ноги мне покланяешься много раз, чтобы простила тебя и вернулась. Тут мужиков и парней — тьма. А баб — не хватает. Тебе здесь не за девку, за паршивенькую старушонку башку свернут деревенские! — Катька пошла от дома, ругая себя за доверчивость.
Данила смотрел ей вслед. Качал головой.
«Может, и права баба? Ну кому нужен, кто я против Наташки. Она девушка! Да еще какая чистая! Ну, а я? Она не только смотреть в мою сторону — слышать обо мне не захочет. Узнай всю правду, как чумного обходить станет за десять верст. Может, и впрямь не терзать себя понапрасну, не тешиться пустыми надеждами? Вон Катька первая вякнет про меня. И что было, и чего не было приплетет. Ей поверят», — вздохнул Данила тяжко. Он пытался отвлечь мысли от девушки, находил себе одно дело за другим, но неотступно думал о Наташке. Она стояла перед глазами всюду.
Данила подмел двор, вычистил, выскоблил крыльцо. Сел на завалинку перекурить и вдруг услышал
