Первой почувствовала перемену в муже Феня и отнеслась к ней по-бабьи. Перенесла свою постель в спальню к детям. И больше не ложилась спать вместе с Егором. Ни слова упрека не сказала. Замкнулась. И, повязав голову платком так, что на лице одни глаза были видны, ходила на работу, опустив голову. Она давно не спрашивала мужа ни о чем. Молча кормила, стирала, гладила. Они жили еще под одной крышей, но уже врозь.
Пересуды и домыслы подтолкнули события. И однажды, выслушав очередной дождь комплиментов, он не выдержал и, поцеловав чужую бабу, схватил, прижал к себе.
— О! Да вы пылкий мужчина! — притворно отталкивала Инесса руками, прижимаясь телом все плотнее.
Егор выключил свет, придавил к стене Инессу.
«В темноте все кошки серы! Эта давно уж меня хочет. Да и чем я хуже других? Пусть знает Фенька! Назло ей! Все равно уже облили грязью! Так хоть не зря!» — задрал он юбку.
Домой он вернулся, криво усмехаясь. Феня, открыв дверь, даже не оглянулась на мужа. А когда сел ужинать, оглядев Егора, сказала, сдерживая гнев и боль:
— Рожу умой! Детей постыдись, кобелище! Весь в помаде!
Он глянул на себя в зеркало и покраснел до макушки. Все лицо, как у клоуна, в отпечатках губ.
В следующие дни он стал предусмотрительнее и перед уходом всегда оглядывал лицо в зеркале.
Но однажды, едва погасили они свет в комнатухе и легли в постель, стекло в окне дрогнуло, рассыпалось вдребезги, и большой кирпич упал рядом с койкой.
Егор вскочил. Кинулся к окну. Но в кромешной темноте никого не увидел. Лишь Инесса, испуганно охнув, торопливо шурша тряпками, одевалась. Да собаки, заслышав шум, отозвались на него со всех концов деревни.
Торшин, успокоив Инессу, пообещал утром вставить стекло и пошел домой, сжимая кулаки. Дверь в доме оказалась незапертой. Егор влетел, дыша тяжело, не скрывая злобу.
«Конечно, Фенька утворила! Кто еще мог такое отчебучить? Ну, я тебя!» Он шагнул из коридора и лицом к лицу встретился с сыном. Тот стоял среди прихожей, бледный, дрожащий.
— Так это ты? — вырвалось у него изумленно. И бросился на Славку с кулаками.
Феня выскочила из спальни, загородила собою сына. И, получив кулаком в висок, упала на пол.
— Сынок, беги к деду! — успела крикнуть. И Славик, вырвавшись из рук Егора, выскочил в темноту.
В тот день он не ночевал дома. А утром чуть свет старший Торшин вставил стекла в разбитом окне бухгалтерши. И, уходя, сказал бабе:
— Добром тебя прошу, уезжай из деревни. Не позорь нас. Внук кирпич взял, а я с топором приду! Мне уже ни бояться, ни терять нечего! Одной потаскухой на свете меньше будет! — и тут же заявился в дом к сыну.
Егор еще спал, когда, грохнув дверью, отец прошел к его койке и, сорвав с него одеяло, заставил встать и выйти в сарай. Там он, не говоря ни слова, избил его впервые за всю жизнь. И сказал обидные слова — их до конца жизни не сумел забыть Егор:
— Лучше бы тебя на войне убили, чем вот таким ты стал! Зачем вернулся? Будь ты проклят! Не сын мне больше! Отрекаюсь! Сдохну — к могиле не подходи.
Едва отдышался Егор до работы. А когда пришел в правление, Инесса предложила ему уехать к ней в Смоленск. Мужем. Навсегда из колхоза.
Он не сразу ответил. Решил подумать, взвесить. Но когда пришел домой на перерыв, увидел непримиримое, перекошенное злобой лицо сына. Он понял: жить под одной крышей они уже не смогут никогда.
Егор сел к столу. Ему никто не накрывал, не думал кормить его обедом. Феня возилась в сарае с коровой и делала вид, что не слышала прихода мужа.
Егор достал из кладовки рюкзак. Тот, с которым пришел из Германии. Торопливо собрал свои вещи. Сын молча отвернулся к окну. Все понял. Не останавливал, не уговаривал, ни о чем не просил. Ни один мускул не дрогнул на лице. Он будто ждал, когда за Егором закроется дверь. И Торшин не заставил себя ждать. Закинул рюкзак на Плечи, вышел во двор и услышал:
— Егор! Остановись! Ну как же дети? — догнала Феня, схватила за плечо, заплакала горестно, по- бабьи.
— Я им не нужен! Вон, выродок, он очень радуется моему уходу! — кивнул на Славика, стоявшего на крыльце.
— Одумайся! Куда ты! Ведь родной он тебе! Останься, — семенила за ним жена. Но Егор резко отшвырнул ее руки. Ускорил шаги. Феня упала. Егор услышал за спиной голос сына:
— Не надо, мама! Не плачь, не позорься. Нам не
о ком жалеть. Мы никого не теряем. Уходят чужие. Ну, скатертью дорога! У нас все дома.
В правлении колхоза Егору сказали приехать за расчетом в конце года. И, не уговаривая, не останавливая, молча бросили на стол трудовую книжку. В этот же день, забравшись в кузов грузовика, уехал он в Смоленск вместе с Инессой.
В светлой благоустроенной квартире он зажил, как в раю. Не надо было заботиться о воде и Дровах. Захотел помыться — ванна имеется. Вокруг полно магазинов. Знай работай. И никаких тебе забот.
Новая жена вскоре и на работу устроила. Счетоводом на хлебозавод.
Егор зажил, как настоящий горожанин. По субботам в кино ходил с Ниной Николаевной, в воскресенье гуляли по городу. Под руку. С Фенькой, прожив столько лет, ни разу так-то по селу не прошелся. Все недосуг. Да и не принято было такое в Березняках.
Через полгода Инесса уговорила Егора. И тот подал заявление на развод. Он ожидал процесса с содроганием. Не спал всю ночь, ожидая, что Фенька заявится в суд со всеми детьми и начнет его позорить.
Но… Баба пришла в суд спокойная, совсем одна. И на вопросы судьи о причине развода ответила, не дрогнув:
— Ошиблись друг в друге. Хотим исправить.
Отказалась она и от алиментов. Вернула высланные деньги почта с пометкой: «Получатель отказалась».
Шли месяцы. Новая жена скучать не давала. Решила дачу купить. И Егор по выходным ездил теперь за город. Поднимал огород, посадил сад, заботился о даче.
В тот год решился он под Рождество отца навестить. Купил подарки, бутылку водки, всякой городской снеди и подъехал вечером к дому на такси.
Едва открыв калитку, лицом к лицу с. отцом встретился.
— Чего тут потерял? На што приперся? Кто ждет тебя здесь? — схватился старик за метлу, не желая слушать сына.
Хорошо таксист уехать не успел. Егор торопливо вскочил в машину. Его трясло от стыда. Старик опозорил на всю улицу. Будто забыл, что он прежде всего — отец.
К Феньке и детям он не рискнул показаться. И лишь через три года его с трудом разыскала мать. Не выдержало сердце. И, позвав сына в скверик перед домом, тихо плакала рядом.
— Как там в селе, мама? — спросил он, обняв ее ссутулившиеся плечи.
— В деревне все отменно. Отсеялись к времени, слава Богу. Все живы, — умолкла на полуслове. И, проглотив колючий комок в горле, продолжила: — Отец вот прихворал. Совсем слабый стал. Не видит ничего. Как ты уехал, слепнуть начал. Фершал был. Оглядел, сказал про нервы. Да где им взяться? — отмахнулась она слабо.
— Как там мои?
Мать голову нагнула, вытерла лицо концами платка.
— Славик школу кончил. Хочет в строительный институт поступать. Рая через год техникум закончит.
— Как? Какой? — удивился Егор, забыв, что дети имеют привычку расти и взрослеть.
— Она по твоему следу пошла. На финансы учится.
— Где она учится? В Смоленске? Здесь, рядом?
