делают свои собственные выводы.
Счастливые и страшные тридцатые
Летом 1937 года закончилось самое счастливое и беззаботное время в жизни каждого студента, будь он гражданским лицом или военным, — время учебы. Мы, выпускники Военно-химической академии, должны были разъехаться в разные утолки Советского Союза.
Основная масса слушателей нашего потока, получив очередное воинское звание воентехников I ранга, что соответствовало нынешнему старшему лейтенанту, назначалась в качестве помощников начальников химической службы стрелковых дивизий по технической части. Некоторые направлялись на полигоны, а еще меньше оставались в аппарате Военно-химического управления Народного комиссариата обороны и академии.
Не обошлось и без исключений. Некоторых наших коллег, кстати, не блещущих особыми талантами, но зарекомендовавших себя активными общественниками, сразу взяли на крупную партийно-политическую работу. Вскоре они стали видными государственными деятелями. Якуб Алиев, узбек по национальности, поднялся до поста министра иностранных дел Узбекской ССР; Николай Патоличев стал секретарем обкома партии, затем ЦК КПСС и министром внешней торговли СССР; Даниил Стрелянный назначен начальником ПВО Ленинграда. Ставили их на посты, о существовании которых выдвигаемое зачастую не имели ни малейшего понятия. Забирали на оперативную работу в НКВД, военную разведку, посылали парторгами на большие оборонные заводы, комиссарами военных научно-исследовательских институтов.
Десятки, если не сотни тысяч государственных и партийных работников к этому времени были уничтожены или находились в лагерях и тюрьмах в результате необоснованных репрессий, достигших в 1937–1938 годах своего апогея. Нужно было срочно заполнить вакуум в кадрах. И это проводилось зачастую наспех на основании анкетных данных, с упором на пролетарское происхождение и партийность выдвигаемого. С отсутствием опыта и знаний при назначениях обычно не считались, полагая, что это дело наживное. Слишком много вакансий было создано в громадном государственном и партийном аппарате, и число свободных мест продолжало расти во всех его звеньях. При таком огульном выдвижении создавались благоприятные условия для проникновения в государственные и партийные структуры карьеристов, перестраховщиков, стяжателей, а в лучшем случае просто добросовестных невежд.
Зимой 1937 года, когда мы все еще трудились над дипломными работами, меня вызвали в Разведывательное управление РККА к комбригу Стигге, где, к моему удивлению, предложили по окончании академии должность в военной разведке. После беседы с оперативным сотрудником управления капитаном Вайнбергом я понял: в этом учреждении обо мне все знают, вопрос о моем зачислении практически решен, и требуется лишь мое согласие, поскольку в разведку брали только добровольцев.
Очевидно, мои предки при предварительной проверке не вызвали сомнений в надежности и добропорядочности, хотя пролетарским их происхождение назвать было явно нельзя. Матушка моя — сельская учительница, а отец — дьячок деревенского церковного прихода. Стигга представил меня комбригу Туммельтау. В разговоре со мною они обрисовали всю сложность будущей профессии, ее крайнюю важность для государства и армии, романтику пребывания на заданиях в капиталистических странах, а также напомнили о большой чести и доверии, выпавших на мою долю. Два комбрига так умело подействовали на мои патриотические чувства, что я без колебания согласился поступить на службу в это «таинственное» учреждение, куда партия и командование направляют только лучших из лучших. Когда же они заявили, что мои скромные инженерные познания будут особенно полезны на новой службе, последние сомнения в целесообразности поступления в разведку пропали, и я, заполнив несколько анкет, вышел из маленького особняка во дворе дома № 19 по Большому Знаменскому переулку в полной уверенности, что решение принято правильное. Кстати, знания инженера-химика за три десятка лет службы в разведке мне не потребовались. Весь комплекс оперативно-тактических и специальных дел пришлось осваивать в последующем самостоятельно, как говорят, без отрыва от производства.
Как мне стало известно позже, рекомендовали меня в разведку мои однокашники А.А.Коновалов и К.Л.Ефремов, попавшие в поле зрения отдела кадров разведслужбы несколько ранее.
По окончании академического курса, к моему удивлению, я был назначен приказом НКО не в разведку, а на должность помощника начальника химслужбы 43-й стрелковой дивизии, штаб которой находился в городе Великие Луки. В Разведуправлении мне сообщили, что это дело временное и пока мне необходимо ехать к месту новой службы, оставив жену в Москве.
По наивности я не предполагал, что проверка молодого советского человека, прожившего 25 лет на виду у всех, потребует столь длительное время, а она, эта проверка, продолжалась около года. Скорее всего, дело было не в моей персоне, а в том, что за этот период были репрессированы один за другим начальники Разведуправления комкоры Урицкий, Берзин, Никонов, а затем Гендин и Орлов. Посадили как врагов народа и лиц, беседовавших с нами в РУ. Поэтому разведке было не до нас.
В ту пору мы этих деталей не знали и считали, что все идет строго по плану. Утешало также и то, что я не был одинок. Константина Ефремова, раньше меня оформлявшегося в то же ведомство, направили помначхимом куда-то в отдаленный гарнизон на Дальнем Востоке.
Летом 1937 года штаб 43-й стрелковой дивизии дислоцировался в Великих Луках, а полки и дивизионные подразделения в городах Себеж, Идрица, Опочка, Пустошка вдоль границы с Латвией. Дивизия входила в пограничное прикрытие первой линии и считалась одной из лучших в Ленинградском военном округе. Командовал ею полковник Смирнов, начальником штаба был майор Викторов, начхимслужбы, к которому я поступал в прямое подчинение, майор Степанов. Он, как и большинство старших командиров штаба, участвовал в гражданской войне. Сейчас его использовали в основном по оперативно-тактической подготовке, для работы во всевозможных комиссиях. Руководство дивизии не без оснований считало, что хим-подготовка не самый главный участок в боевой учебе. Приоритетными направлениями были политическая, тактическая и огневая подготовка. И это было совершенно правильно.
Армию в ту пору можно было в прямом и переносном смысле назвать гигантской школой, где все — от рядового бойца до старших и высших командиров — учились, причем многие не только науке побеждать, но и элементарной грамоте. Весь личный состав вооруженных сил проходил за время службы большую политическую школу и приобретал прочные знания, в практической необходимости которых ни у кого не возникало сомнений. Всячески поощрялись занятия бойцов в вечерних средних школах, а для командиров — в заочных отделениях высших учебных заведений.
Относительная малочисленность армии, которая к концу тридцатых годов не достигала миллиона человек, позволяла мобилизационным органам призывать в нее лучшую часть молодежи.
Здесь я не могу удержаться от небольшого замечания. Вдумайтесь только, уважаемые читатели: наши вооруженные силы насчитывали всего миллион, как тогда называли, бойцов и командиров. И это в то время, когда, по версии Резуна, Кремль якобы начал подготовку к превентивной войне против гитлеровской Германии. Да разве мы были в состоянии совершить агрессию? Это означало бы самоубийство.
Но продолжу свой рассказ.
Отказ в призыве на военную службу расценивался молодыми людьми как большое личное несчастье. Армейская служба была поистине почетной, к ней стремились. В военкоматы поступало большое число рапортов о призыве досрочно, особенно на флот и в авиацию. В военные училища был большой наплыв абитуриентов. Бойцы и командиры пользовались любовью и уважением народа. Можно было наблюдать, как в очередях гражданские лица пропускали военнослужащих вперед, на общественных мероприятиях им уступали лучшие места. Редких в ту пору орденоносцев провожали восхищенными взглядами. Учреждения и предприятия шефствовали над армейскими частями. Комсомол, как шеф ВМФ, направлял туда свои лучшие кадры. В обращении между трудящимися и воинами чувствовалась простота и сердечность. Граждан в военной форме, не без основания, считали наиболее грамотными в политическом и общеобразовательном отношениях, воспитанными, дисциплинированными. К ним обращались за помощью и советами.
Простая, удобная, почти одинаковая для командиров всех звания и рядовых форма одежды, со
