открывалась.
— Давайте, я помогу.
— Иди ты знаешь куда! — яростно пробормотала посетительница, толкнула дверь и выскочила в коридор.
Стемнин долго стоял без движения, упираясь косточками пальцев в холодную крышку стола, а взглядом — в дверь, которая, казалось, до сих пор обиженно хранит звук, с которым была захлопнута. Все тело было бледным продолжением сотрясавшего его сердцебиения. После крушения, которое случилось с его прежними мыслями, он мог сейчас вынести только одну, самую простую истину: Варя свободна. Разумеется, она все еще замужем, по-прежнему неизвестно, как сложится у него с Антоном, но неожиданно для себя Стемнин оказался честен и с ней, и с Валентином. Не стоило опасаться ни обид, ни упреков, ни мести. У Веденцова свой роман, у него свой. Почему он не испытывал сейчас острой радости от только что обретенной свободы?
Стемнин глубоко вдохнул и снова уловил запах духов. Вдруг он вспомнил, как обдуманно была одета девушка. Словно явилась не для того, чтобы устроить выволочку подлецу, а на первое свидание.
3
— На следующее утро спускаемся мы к завтраку в отеле… Да, вот что интересно: в Амальфи многие отели, как ласточкины гнезда, прилеплены к горам, вход с крыши, а потом на лифте съезжаешь вниз. Первый этаж наверху, а пятый — самый нижний.
Хронов, загорелый, постриженный, ходил по комнате, то отнимая альбом с фотографиями, то снова всучивая его Стемнину. Нюша вынимала из круглой жестянки кофейные зерна, вертела между пальцами, вдыхала запах. Прошло полмесяца после свадьбы, зима уже сужала кольцо вокруг пасмурной Москвы, а Хроновы только что вернулись из лета и сами лучились лучшим временем жизни.
— Такой пожилой дядечка-портье в красном кителе с нами здоровается, а я смотрю на него и думаю: сейчас выкинет фокус. Например, вручит какой-нибудь ключ и карту… Ну или там, не знаю, пригласительный билет на американскую подводную лодку… Еще пиджак этот красный… А когда он ничего такого не делает, ты вроде как обманут в ожиданиях. После этой свадьбы труднее всего было привыкнуть, что люди вокруг тебя просто живут своей жизнью, у них нет никакого задания что-то для тебя отчебучить и они не переодетые актеры.
— Ладно — люди. Я на Гошу первые дней пять так смотрела, — засмеялась Нюша. — Он ведь у нас артист, ну и думаешь: сейчас он просто сам по себе или это часть сценария? Эти слова он сам выдумал или…
— Ой да брось ты, Нюша, как тебе не стыдно!
— Свадьба была необычная, там все вокруг тоже, картины такие… Этот городок разноцветный, держится на честном слове. Море, лимоны повсюду. Каждые пять секунд машины сигналят на серпантине, предупреждают встречных из-за поворота. Горы рассыпчатые, половина в сетках металлических, от обвалов. Камни горяченные, даже через босоножки чувствуется. Ящерицы носятся. Можно простоять на месте час и не встретить ни души. Только кузнечики звенят.
Нюша встала у окна и смотрела сквозь березу, на которой уже почти не осталось листьев, сквозь дальние дома и серое небо туда, в счастливую южную картинку.
— А еще мы видели, как на катере возили деревянную статую мадонны под духовой оркестр… Словом, какое-то время мы ждали продолжения спектакля, странно было, что этого не происходит.
— Выходит, вы разочарованы? — спросил Стемнин.
— Да что ты, как можно в таком разочароваться? Скорее в том, что это закончилось. Видимо, к такому привыкаешь мгновенно, — задумчиво ответил Гоша. — Представь, это вроде как на один день ты самый главный в мире. Всемирный именинник. А на следующий день все то же самое, только ты уже не в центре, а, как и раньше, один из миллиардов. Но не станешь же ты жаловаться, что у тебя был такой день!
— Глупости это, Гоша! Мы же вместе, значит, в нашем мире самые главные. А еще у всех после свадьбы два колечка, а у нас три.
Гости ушли, а Стемнин все смотрел на пару огромных бугристых лимонов, которые Хроновы привезли вместе с бутылкой лимончеллы не то из Амальфи, не то с Капри. Волшебство надень, карета, которая снова превращается в тыкву, лебедь — в гадкого утенка… Но разве ходят в свадебном платье всю жизнь? Разве не заканчивается и самый лучший спектакль, и самая трогательная песня? А если бы даже прекраснейшие спектакли, фильмы, песни в один прекрасный момент не заканчивались, неужели они никогда бы не осточертели?
Он взял лимон и поднес его к лицу. Вопреки ожиданиям лимон почти не пах. Вернувшись в комнату, Стемнин достал распечатанные письма, которые писал за Валентина, и ответы на них. Почему-то именно после встречи с обиженной девушкой ему доставляло острое удовольствие их перечитывать. Все в письмах переменилось и продолжало меняться. Не только в ответах скрипачки, которые теперь звучали ее голосом и глядели строгими светлыми глазами, но и в его собственных словах. Стемнин перечитывал их и пытался представить, что чувствовала она — а она чувствовала глубоко и сильно, раз эти письма заставили ее встречаться с Веденцовым. В некоторых словах он теперь слышал невыносимую фальшь и многое отдал бы, чтобы эта девушка никогда их не читала или по крайней мере забыла. Бывший преподаватель понимал, что не стоило ворошить это прошлое: его ждала совсем другая история, история с Варей, но по всему выходило, что прошлое не изжито, более того, стало гораздо важнее настоящего. Хуже всего было то, что Варей он пытался теперь себя усовестить, напоминал себе о ней как о долге и важном деле.
Перечитав в сотый раз свое последнее письмо, Стемнин отправился на кухню, взял нож и отрезал пластинку от толстой лимонной шкурки. Вот теперь он почувствовал запах.
4
Квартира пахла итальянским лимоном несколько дней. Странно, даже в кабинете чудился отголосок этого запаха.
В обеденный перерыв Стемнин заехал в детский магазин на улице Пятого года, чтобы купить подарок для Антона. Вечером он должен был впервые появиться дома у Вари и познакомиться с ее семьей. Неделю назад подано было заявление на развод, и после этого Варя ходила сама не своя. Зная подробности прежней замужней жизни Вари, Стемнин считал, что развестись следовало давно, независимо от новых отношений. Варино безрадостное настроение его обижало.
Варя познакомилась с Сергеем (так звали ее мужа) еще в музыкальном училище, тот учился по классу трубы и, по Вариным словам, был необычайно способным. Трубач был старше Вари на курс, в консерваторию не прошел по конкурсу, попал в армию. Они уже были женаты, Антон родился через полгода после того, как трубача забрили. Варя поступила в Гнесинку и уже на первом курсе сыграла на конкурсе Вьетана, получив вторую премию. Даже академ не брала, спасибо родителям. Сергей служил в Петербурге, трижды приезжал в отпуск, и с каждым разом становилось ясней, что, кроме коротких вспышек страсти, их ничто не связывает. Два часа ругаются — два дня молчат. Даже маленький сын был предметом раздоров. По рассказам Вари Стемнин понял, что трубач принадлежит к той породе творческих людей, у которых сила характера недотягивает до уровня таланта. На последовательное воплощение способностей в реальном, не тепличном мире, им не хватает воли. Сознание собственного дара, годами остающегося без полноценного применения, действует на человека разрушительно. Он разрывается между тем, кем мог бы стать, и тем, кем является на самом деле, и чем дальше друг от друга два этих образа, тем глубже внутренняя пропасть.
Вернувшись из армии, Сергей поступать повторно в консерваторию не стал, твердил, что должен содержать семью. Устроился в джазовый ансамбль, игравший в казино. Деньги неплохие, но каждый раз трубач приходил оттуда подшофе, а иногда — пьяный в дым. Некоторое время Варины родители
