дипломатично ничего не замечали, но, когда однажды от шума проснулся Антон, отец решил побеседовать с зятем. Ничего хорошего из этого разговора не вышло: трубач собрал вещи и уехал в неизвестном направлении. Вернулся через месяц — без паспорта, без денег, без двух передних зубов. Какое-то время держался, родители дали денег на хорошего протезиста. Потом все началось по новой: рестораны, казино, разгоряченные посетители, вдохновленные игрой и желающие во что бы то ни стало угостить. Несколько раз Варя просила его сменить работу, была вакансия в оркестре цирка, потом в Музкомедии. «Я не могу без музыки, — говорил трубач, — в цирке пускай мартышки играют. Солисту там делать нечего». Ну выбирай тогда — кабак или мы, не выдержала она.
— И что же он сделал?
— Он сказал: я выбираю музыку. И ушел. Теперь появляется изредка. Купил Антошке музыкальный велосипед. Мальчик счастлив. Ездит только с включенной пиликалкой. Доиграет — он опять нажмет. Слышать уже не могу. Это к тому разговору о музыке, помнишь?
Глядя на Варю, на ее тонкие руки, легкие волосы, чистые глаза, Стемнин не мог представить, как это светлое существо может быть связано с пьяными скандалами, кабаками, с кухонным чадом жизни.
«Я знаю, у Сергея кто-то есть. Какая-то продавщица или администратор в торговом центре на Калужской», — недавно пожаловалась она Стемнину. Он промолчал. А что, нужно было выразить сочувствие? Дать совет, как отвадить соперницу?
Хотя магазины игрушек торгуют товарами для мальчиков и девочек, в залах преобладал розовый цвет. Большинство кукол представляло тип длинноногой крашеной блондинки, которой сделали пластическую операцию по всему телу. Куклы неискренне улыбались. Кроме кукольных одежек розовыми были машинки, домики, мавританские замки, рюкзачки, футболки, пеналы, книги и тетради. Стемнин чуть не купил набор инструментов для юного автомеханика в благодарность за одно то, что зеленый чемодан с ключами, отвертками и прочим металлическим серьезом был чужим в этом розовом царстве. В последнюю минуту он удержался от покупки: все инструменты идеально годились для нанесения вреда здоровью и материального ущерба. Выбрав в конце концов модель черного «ленд крузера», тяжелую, как гантель, недовольный Стемнин направился к выходу.
Мерзнущий город блестел водой и листвой, зачем-то шипели струями по лужам оранжевые поливальные машины, точно заплутавшие во временах года. После этого лужи долго пытались проморгаться лопающимися пузырями.
5
В кармане у сердца запиликал мобильный. Люди в автобусе стали оглядываться: почему-то именно в транспорте звонок телефона действует так, словно с человека сорвали шапку-невидимку.
— Ох, как неудобно получается. — Голос у Вари был расстроенный. — А я как раз хотела попросить перенести встречу.
— Послушай, мне бы доехать, выйду и сразу перезвоню.
Дорогу от автобусной остановки он помнил и пошел в сторону Вариного дома, просто чтобы отдалиться от шума шоссе. Что-то случилось, думал Стемнин, дрожа от холода и беспокойства, иначе Варя позвонила бы гораздо раньше. Отменить эту встречу, такую важную, к которой наверняка готовились и в ее семье… Он остановился за два дома, бережно поставил пакет на обшарпанную скамейку, проверив, достаточно ли она чистая.
Все так неожиданно, сказала Варя вполголоса. Она не может долго говорить по телефону. Ей ужасно жаль, она просит прощения. «Только давай все потом».
— Варя, так нельзя. Отменилась встреча — ладно, вынести можно. Но скажи, бога ради, что происходит!
— Хорошо. Тебе достаточно знать, что со мной все в порядке?
— Как же можно знать, что все в порядке, когда совершенно точно понимаешь, что все в беспорядке? Не можешь говорить, напиши эсэмэс.
— Ты на остановке, да? Подожди там, я выйду на десять минут.
Не тратя времени на объяснения, Стемнин подхватил пакет и, поминутно оглядываясь, бросился обратно к шоссе. Наконец он увидел Варю. Она пыталась на бегу застегнуть светло-серый плащ. Заметив Стемнина в другом конце аллеи, ведущей к остановке между рядами постриженных кустов, она перешла на шаг. На голову в спешке был наброшен платок, совершенно ей не шедший. «Мамин», — подумал Стемнин, двинувшись навстречу. Варя быстро обняла его, даже не поздоровавшись, но тут же отступила, подняла указательный палец: мол, дай отдышаться и собраться с силами. Он послушно ждал.
— Ты прости, что так вышло. Конечно, мы все тебя ждали… Антошка тоже спрашивал. Тут звонок в дверь. Ты в метро уже ехал, наверное, телефон не брал. Мама в глазок смотрит: Сергей. Что? Откуда? Зачем? Папа цепочку набросил, открывает дверь. А Сережа весь белый стоит, ни слова не говорит. Папа ему: в другой раз приходи, как тебя ребенку в таком виде показывать! Сережка молчит…
Эти привычные для Вари «Сережа», «Сережка» царапнули слух Стемнина.
— …Папа дверь захлопнул. Тот постоял, а через минуту начал в дверь барабанить — руками, ногами… Потом разбежался, всем телом в дверь — тадам! — ну и свалился на площадке.
— И что вы сделали?
— Антона в спальню к родителям увели, сказали, мол, дверь чинят, ремонт. Все равно ведь испугался. Папа хотел с лестницы Сергея спустить.
— А милицию вызвать? — еще не договорив, Стемнин почувствовал, насколько бездушен его вопрос.
— Какая милиция! Они приедут через два часа, во-первых, и все это время нам что делать? А потом? Выведут при всех, потом сядут в кухне, будут бумаги свои заполнять. В восемь Антошку кормить, купать, спать укладывать. Всё при милиции?
— Ну так как же вы? Где он сейчас?
— Где-где… У нас.
— Как у вас? В каком смысле у вас?
— Илья, а куда его? В подъезде оставить? На улицу вывести? Что ты такое говоришь?
— Да ничего не говорю пока. Давай, может, я транспортирую его на такси к нему домой?
— Ой, пожалуйста, не нужно тебе еще… Переночует и уедет.
— Переночует?
Тишайший из голосов, гомонивших сейчас в голове Стемнина, пытался сказать, что Варино решение — наиболее разумное и человечное. Но этот голос мгновенно утонул в гневном хоре правых криков. Правота — одно из самых беспощадных чувств. Трубач останется ночевать у Вари? Значит, комфорт пьяного скандалиста важней их встречи и знакомства с семьей? А может, в ее жалости теплится прежнее чувство к мужу? После того, как они подали заявление на развод, трубач сходит с ума, показывает, как ему плохо и тяжело. И что же? Варя принимает его дома. Утром ребенок увидит дома отца… А что потом ему будут объяснять про какого-то дядю, нового постороннего человека?
— Слушай, забери у меня эту машинку! — Стемнин протянул Варе пакет с подарком. — Передай сыну, можешь даже не говорить от кого.
— Илья! Перестань! Ты же взрослый! Все наладится, все глупости останутся в прошлом. В следующий раз приедешь и сам вручишь. Спасибо тебе. Ну, я побегу.
Она хотела поцеловать его, но Стемнин отстранился. Это движение вышло невольно и даже неожиданно для него самого. Если бы в то же мгновение кто-нибудь спросил Стемнина, нужно ли показать Варе, что он обижен, считает ее неправой и не желает к ней прикасаться, разумеется, он отверг бы такое предположение. Тело совершило это движение за него, вероятно, потому, что не хотело приближаться к женщине, которая сегодня, может быть, прикасалась или прикоснется к другому мужчине. Варя мгновенно поняла это движение и отступила, повторив, что ей нужно бежать. Уже на ходу она прибавила не то «я позвоню», не то «позвони», не то «созвонимся». Стемнин не мог в точности вспомнить, что она сказала. Почему-то крайне важно было знать, какая именно была выбрана формулировка. Хуже всего, разумеется,
