15
Через неделю после безобразного увольнения позвонили из приемной. Разумеется, Ксения знала историю возвышения и падения Звонарева во всех подробностях, да и с ним самим была накоротке. Но сейчас голос ее был таким бесстрастно-любезным, точно она была автоответчиком.
— Здравствуйте, Павел Дмитриевич, удобно ли вам говорить? У меня есть к вам приятное поручение от Валентина Даниловича.
— Какого дьявола нужно этой резус-макаке?
— Валентин Данилович просил прощения, что не позвонил вам лично, он сегодня отлетел в Аргентину по неотложным делам. Послезавтра он возвращается в Москву, пробудет три дня и улетит в Ачинск.
— Да пускай отлетит хоть на Луну. Я тут при чем? Ему что, ускорение придать?
— Валентин Данилович собирался уладить возникшее недоразумение и приглашает вас на обед в ресторане «Савой» в четверг. Удобно вам в шестнадцать часов?
— Лучше у Черной речки.
— Это, кстати, я могу понять, — неожиданно сказала Ксения с чувством, голос ее оттаял.
— Хорошо. И знай, я делаю это ради тебя одной.
— Идешь в «Савой»? — сразу после этого ее голос снова облекся в альпийский сияющий холод. — Спасибо, Павел Дмитриевич, столик на ваше имя уже заказан.
Засунув обветренные руки в остывающие карманы куртки, Звонарев вышел из метро. Рождественка была многолюдна до перекрестка с Пушечной, а дальше вымирала. Сумерки пропитали будней серостью дома по обе стороны неширокой улицы. Ни в какой ресторан Звонареву идти не хотелось, и от мысли о встрече с Веденцовым лоб начинало штормить. Хотел извиниться — извинился бы по телефону. Думает загладить вину шницелем? Из чувства протеста Звонарев оделся, словно собрался месить грязь подмосковных проселков: дутая черная куртка, джинсы с пожелтевшими заломами, красный спартаковский шарф, шапка-петушок. Он старался идти помедленней, но обидные слова, которые следовало сказать Веденцову еще тогда, в день увольнения, против воли ускоряли шаг. Дверь в «Савое», как и во всех подобных заведениях, была так тяжела, словно открывать ее должны были великаны. Сливочные раззолоченные стены, мраморные ступени и колонны, сверкающие двери лифтов и гильзы урн, палисандровые столики и зеркала в пудовых рамах — даже теплый воздух здесь, похоже, включали в валютный счет. Прилизанная девушка-администратор за массивной стойкой красного дерева приветливо поздоровалась и поинтересовалась, чем она может помочь. Услышав про столик и Веденцова, администратор поглядела на Звонарева с посвежевшим интересом и вызвалась сама проводить его до места.
Паша шествовал по расшитым позолотой залам, точно Данила-мастер за Хозяйкой Медной горы. У стеклянных дверей ресторана девушка передала заробевшего Звонарева метрдотелю. Оглядев сказочные покои ресторана, Звонарев увидел в эрмитажной глубине целый отряд черно-белых официантов, вытянувшихся по струнке при его появлении. Журчал и прозрачно чирикал зеленоватыми брызгами фонтан. Одетые в красный, расшитый галунами и инкрустированный масляными вставками мундир, нависали массивные своды. Потолки напоминали парадную форму восточного военачальника, утяжеленную чешуей незаслуженных наград. Машинально проверив, на месте ли портмоне, и убедившись, что никакого портмоне при нем нет, Звонарев позволил проводить себя к столику у зашторенного окна, как раз рядом с фонтаном.
В этот час других посетителей в зале не было. Стены, полы наборного мрамора, портьеры, столы, стулья и даже пепельницы глядели на Звонарева высокомерно. Нимало не смущаясь, он плюхнулся на стул и принялся укоризненно разглядывать меню, напечатанное на плотной фисташковой бумаге.
— А вот и вы, мой милый мистер Звонарев! — раздался бодрый возглас.
Оглянувшись, Павел увидел, как черно-белые официанты во главе с метрдотелем согнулись в полупоклоне, точно рожь под набежавшим предгрозовым ветром. Валентин был одет в щегольской костюм тонкой английской шерсти, на иссиня-черном галстуке мерцали маленькие жемчужные трилистники. Звонарев криво поклонился. Он ждал, что вслед за приветствием Веденцов незамедлительно принесет извинения, ради которых, собственно, Паша и согласился приехать в этот чертов ресторан. Вместо извинений было принесено меню, притом именно Веденцову.
— Вы заказали? Прошу вас, Павел Дмитрич, не отказывайтесь от широких жестов. Не мстите так мелко. Знаете, в Буэнос-Айресе потрясающее мясо. Никогда бы не подумал, что кусок жареного мяса может доставить столько вкусовых впечатлений. Наверное, они откармливают коров розмарином.
— И колыбельные им поет Андреа Бочелли, — угрюмо добавил Звонарев.
— Готовы сделать заказ? — вопросительно изогнулся пожилой метрдотель, похожий на лорда- канцлера.
— Пожалуйста, Павел Дмитрич, не стесняйтесь!
Злобно сверкнув глазками на Валентина, Звонарев перевел взгляд на меню, точно на витрину оружейной лавки. Пробежав по правой колонке, он зачастил:
— Благолепие, какое благолепие. Воззримся, братие, что тут у нас по сусекам, поглядим. Ага… Боровики в маринаде. Откуда боровички, почтенный?
— Из-под Рязани.
— Без базара? Соус «кюри» по-припятски? Нет?
— Что вы, как можно. У нас поставщики проверенные, старообрядцы, народ положительный, экологически чистый.
— Тогда две порции. Можно? — Он глянул исподлобья на Веденцова.
— Разумеется, Павел, доставьте мне удовольствие.
— Фуа-гра на каштановом меду с вином… Его, значит. Потом непременно крабовое фрикасе в ржаном кокоте. Люблю, знаете, побаловать себя ржаным кокотцем. Хорош ли кокот-от ваш? Прекрасно! Ну и «Цезарь» вот с тигровыми креветками. Доигрался, самодержец. Это если по холодным закускам.
На лице метрдотеля, преисполненном достоинства и доброты, не отразилось никаких волнений и перемен. Веденцов чуть приподнял правый уголок своей сросшейся брови.
— Теперь первое. Суп — он для здоровья. Матушка моя всегда говорит: день без горячего супа — вычет из долголетия. А зачем нам вычитать из долголетия? Сейчас мы прибавим пару лишних дней жизни. Согласны? Кто против? Кто воздержался? Так, что тут? Суп-крем «Дуэт». Это как раз про нас с Валентин Данилычем. Ну и борща черниговского. Покупай отечественное!
— Чернигов — это Украина, — заметил Веденцов.
— Украина? Украину я люблю. А, ну вот. Рибай на бородинском соусе. Тут уж промаха не будет. Рибай, май лав, рибай. Не галушка какая-нибудь.
— Прошу простить, борщ вы заказываете? — уточнил метрдотель, переводя взгляд со Звонарева на Веденцова и обратно.
— Если вы не возражаете. Так. С полезной частью покончено. Пора подумать о приятном. Взять хоть дорадо с икорным соусом. Не забыть и каре ягненка с перловой кашей. Ягнята! В каре! На Сенатскую площадь! Там сейчас такая каша заварится!
— Не лопнете, господин Звонарев?
— Если тут кто и лопнет, то не от сытости, а от жадности, — ответил Павел с вызовом.
— Продолжайте, голубчик.
Уже трижды переворачивал метрдотель страничку своего блокнота. Лицо его утратило всякую чопорность и сделалось нежным, точно у дедушки, к которому в кои-то веки приехал погостить любимый внук. За утиным филе последовала «шоколадная симфония», за пирожным «Граждане Кале» — птифуры. Наконец меню закончилось.
— Что будете пить?
— Пусть он закажет. — Звонарев милостиво кивнул в сторону Валентина.
— Касторки нет у вас? — спросил Веденцов.
Метрдотель позволил себе понимающую улыбку.
