— Amen!
Монашки стояли на коленях и глотали слезы. От чистого белого нежного тела не осталось и следа. Несчастная Селина уже ничего не чувствовала.
— Охолоните ее! — Приказала матушка.
Катрина вылила на нее ведро холодной воды.
Девушка слабо застонала и столь же слабо зашевелилась.
— Жива! — Монашки отвязали девушку, перекинули на конскую попону и вынесли на воздух. — Еще водички! — Отец Ревизор собственноручно вылил на девушку ведро воды и перекрестил ее.
— Селина застонала громче, но не дёрнулась. Двигаться не хотелось совсем.
— «Ну, это дорого тебе обойдется!» — Инкуб не смел сесть на монастырский двор, наблюдая за трагедией сверху. Меллюзина скоро прилетит!
— Инкуб дал ей задание: соблазнить и съесть ревизора, как только тот покинет монастырь.
«А не перестарались ли мы? — Думала матушка Изольда, глядя на бесчувственное тело. — Но по грехам и награда!» Катрина и Селина унесли девушку в келью. Там Монашки разжав девушке зубы, влили немного микстуры грешника Авраама, на трехкратно перегнанном вине, настоянном на грибах, змеиных головах и прочей гадости.
— Отец ревизор отдал Матушке Изольде необходимые бумаги у пошел пить пиво с привратницей. Девушкой простой в обращении и радой любому мужскому ласковому взору, не говоря уже о мужской ласке.
— О том, что Ревизор чуть не убил монашку — он уже и думать забыл. «Умрет с искупленными грехами и попадет в рай!»
Католическая церковь определяет экзорцизм как приказ, данный демону именем Бога, чтобы тот покинул место, вещь либо человека. И, по мнению матушки Изольды, приказ был выполнен.
— Ожила! — Опытная монахиня успела перевернуть девушку на живот и подставить тряпку. — Теперь надо ее растереть! Той же микстурой!
И монашки стали натирать иссеченные места. Девушка очнулась и отчаянно завизжала.
— Хорошая микстура! — Монашка взяла покрывало и стала работать им, как опахалом.
— Сейчас мы ее обезболивающей мазью на гусином сале натрем! — Улыбнулась вторая монашка. — А на сладкое у меня есть утешитель Святого Антония![245]
— Как тебе опахало?
— После микстуры ТАААК печёт…
— Сейчас будет легче! — Монашка стала натирать девушку мазью на сале. Там была добавлена мята и арника. Мазь чуть-чуть охлаждает и частично снимает боль.
— Хорошая мысль. — Вторая монашка раздвинула девушке ноги и привычным движением нашла клитор.
Селина чуть вздрогнула и застонала.
После страшного ритуала несчастная чувствовала боль, сменившуюся зудом, усталость, ослабление, боли в животе, голове, и спины. Жить не хотелось.
Монашка ввела в девушку два пальца, нашла внутри волшебную точку и стала нежно на нее давить, продолжая ласкать клитор. Вторая монашка продолжала обрабатывать иссеченное тело.
— Полностью — боль не уйдет! Но мазь и мои ласки принесут облегчение! Рассказывала монашка, продолжая внутренний массаж. — Но легче должно стать!
На сей раз тебе досталось без всякой жалости. Ни матушка, ни ревизор тебя не пожалели. Если бы розги не распарили, то сняли бы шкуру напрочь! А так только кожу просекли! И как дела, красавица?
— Может, попьешь? — Монашка поднесла к губам девушки кубок с водой.
— Селина постепенно стала стонать громче, но любая попытка шевельнуться отбрасывала всё назад, а не шевелиться от возбуждения было невозможно.
Хотелось просто полежать, чтобы никто не трогал, но сил даже на то, чтобы сказать внятно не было.
— Пить она вроде не хочет! — Ничего! В сознание пришла! На свидание с Господом еще успеет! — Селина, мы помолимся за твою грешную душу, а сейчас попей! В напитке маковый сок — обезболивающее и снотворное!
Поднять голову девушка всё ещё не могла. Монашки сами приподняли ей голову и поднесли кубок к губам.
— Пей, грешница!
— Не будешь пить, — монашка потискала иссеченную промасленную попку. — Сама нашлепаю!
Селина прогнулась с визгом.
— Пей! А то хуже будет!
Девушка постаралась дотянуться до жидкости.
— Optimum medicamentum quies est![246] — Селина врачевала изуродованное тело греховной монашки.
Игрушку матушки Изольды он честно заслужила.
Монашки почти насильно влили в нее почти весь кубок и уложили спать.
В последствии Селина могла вспомнить ход экзорцизма только приблизительно, из воспоминаний не было ничего, кроме боли.
Глава седьмая. Искушение цыганки
Отец ревизор показал монастырь в замечательном настроении. Фляга монастырского пива, окорок и приличная сумма денег придавали ему бодрости. «Lucri bonus est odor ex re qualibet![247] Хорошо провел время! И дьявола изгнал из монашки… И Матушка привратница такая вкусная!» Смирный мерин шел шагом по лесной тропинке. И тут он увидел хорошенькую девушку. Цыганка мыла ноги в ручье подоткнув юбки. На ветки сохла немудреная одежонка.
«Хорошенькая цыганка!»— подумал он.
Конь сам свернул к шалашику.
— Кто ко мне едет! — девушка увидела монаха в рясе, перепоясанного веревкой, но сидевшего в седле по-военному.
— Сейчас я ее… — не додумал он мысль и повёл своё тело к шалашу, куда направился и конь с седоком. Цыганка лишь подхватила с сучка свои одежды.
— Красавица! — Монах спешился и привязал коня к дереву. — Ты что тут делаешь? Как зовут тебя, дитя мое?
— Что в имени тебе моём? — улыбнулась девушка, — ты ведь не за этим сюда свернул? Nihil habeo, nihil curo![248]
Улыбнувшись, скрылась в шалаше.
— Выгляни, красавица! — Ревизор глянул шалаш. — Поймал голую ножку и потянул на себя. Какая она вкусная. Как говорится, memento mori![249]
Красавица слабо попыталась вырваться и высунула наружу голову.
Какая курчавая, черноволосая красавица… Или сюда! Я сделаю тебя христианкой!
— Христианкой? — Девушка с любопытством посмотрела на монаха. — Чем же такой христианин отличается от язычника?
— А иди сюда, объясню! — Монах стал срывать с девушки одежду. — Окрещу в ручье! Узнаешь! Монаха уже одолевала похоть.
— Будешь молиться и каяться!
— Так вода уже холодная! Каяться? — Цыганка нисколько не стеснялась наготы, и не препятствуя раздеванию. — Quid brevi fortes jaculamur aevo multa?[250]
— А много ли я от тебя хочу, о грешница египетского племени, знающая латынь. А я тебя потом
