С подачи вездесущих босоногих мальчишек весть о том, что «мистер Гарри словил во-от такенную громадину», прокатилась по острову, и народ, радуясь поводу отложить дела, праздничной толпой повалил на пристань.
Известие не миновало и стоящую на крутом берегу резиденцию президента, после чего «лендровер» островной власти с весело развевающимся на капоте флажком, урча двигателем и петляя по извилистой дороге, спустился в гущу событий. Пробившись сквозь толпу, автомобиль остановился, из него выбралось первое лицо острова. До того как Святая Мария обрела независимость, Годфри Биддл, местный уроженец, получивший образование в Лондоне, был здесь единственным адвокатом.
– Превосходный трофей, мистер Гарри! – Он пришел в полный восторг. Такая рыба могла сделать неплохую рекламу зарождающемуся на острове туристическому бизнесу, и ему не терпелось пожать мне руку. Среди водившихся в этих краях президентов Биддл был не из последних.
– Благодарю вас, мистер президент, сэр.
Даже в черной фетровой шляпе он едва доходил мне до подмышки. Черной была не только шляпа, черным было все – костюм из тонкой шерсти, лаковые туфли, его собственная, блестевшая, как полированный антрацит, кожа. И только пушистые волосы на висках и за ушами поражали белизной.
– Вас нужно поздравить.
Президент пританцовывал от избытка чувств, и я понял, что в этом сезоне снова буду зван на обеды, которые он устраивал для гостей в своей резиденции. Понадобилось почти два года, прежде чем Биддл начал относиться ко мне как к коренному островитянину и в конце концов признал во мне своего, что сулило особые привилегии.
Прикатил Фред Коукер на катафалке, в салоне которого ради особого случая лежало фотографическое оборудование. Фред установил треногу и, спрятавшись под черной накидкой, навел древнюю камеру, а мы выстроились рядом с огромной рыбой. В центре, с удилищем, красовался Чак, вокруг расположились все остальные со сложенными на груди руками – точь-в-точь футбольная команда. Анджело и я широко улыбались, Чабби угрюмо хмурился в объектив. Фотография должна была украсить и мой рекламный проспект: верный экипаж с отважным шкипером – волосы курчавятся из-под капитанской фуражки и на загорелой груди, а мускулатура какая, а белозубая улыбка! Да у нас в следующем сезоне от клиентов отбоя не будет!
Ближайшим рефрижераторным транспортом предстояло отослать рыбу лондонским таксидермистам «Роуланд уордз» для изготовления чучела. Я решил на время поместить тушу в холодильную камеру при складских помещениях для экспортных ананасов, велел Анджело и Чабби отдраить палубы «Плясуньи», залить в танки горючее и отвести ее на стоянку.
Макджордж и я уселись в кабину моего видавшего виды фордовского пикапа, но тут к нам бочком подошел Чабби.
– Насчет премиальных, Гарри… – Словно «жучок» на ипподроме, он смотрел в сторону и едва шевелил губами. Все это я видел много раз и точно знал, чего он хочет, а потому пришел на выручку:
– Миссис Чабби совсем не обязательно о них знать.
– Вроде того, – понуро согласился он и сдвинул захватанную морскую фуражку на затылок.
На следующее утро я отвез Чака в аэропорт и на обратном пути распевал во весь голос, сигналя клаксоном островитянкам, трудившимся на ананасовых плантациях. Разогнув спины, девушки улыбались из-под широкополых соломенных шляп и махали руками.
В «Туристическом агентстве Коукера», поторговавшись для порядка с его владельцем из-за текущего курса, я обналичил чеки «Американ экспресс», полученные от Чака. По случаю похорон во второй половине дня Фред Коукер был при полном параде – во фраке и черном галстуке. Позабыв на время о треноге и камере, фотограф превратился в гробовщика.
«Похоронное бюро Коукера» обреталось за стеной, позади «Туристического агентства», и выходило на широкую аллею. Отправляясь в катафалке за приземлившимися в аэропорту туристами, Фред менял рекламу на крыше своего единственного транспортного средства, а на хромированных направляющих, по которым гроб заталкивали в салон, устанавливал дополнительные сиденья.
Всех фрахтовщиков я получал через его контору, и, обналичивая для меня туристские чеки, Фред снимал с них свои десять процентов. Поскольку он занимался еще и страхованием, то вычитал из моего заработка ежегодный страховой взнос за «Плясунью», а потом долго и тщательно подсчитывал причитающийся мне остаток. Я не менее тщательно его проверял и перепроверял. К этому Коукер относился терпеливо и без обид. С ровным здоровым загаром – сказывалась толика островной крови, – высокий, сухопарый, чопорный, Фред походил на директора школы, но все известные бухгалтерские уловки знал как свои пять пальцев, а неизвестные – и того лучше.
Я пересчитал и засунул свернутые рулоном купюры в задний карман.
– Не забудьте, мистер Гарри, завтра прибывает следующий клиент, – напомнил Фред тоном любящего отца, посверкивая золотым пенсне.
– Помню, мистер Коукер, не волнуйтесь, команда не подведет.
– Ребята уже сидят в «Лорде Нельсоне», – как бы между прочим сообщил он. Фред всегда держал руку на пульсе острова.
– Так ведь я шкипер, мистер Коукер, а не председатель общества трезвости. Ничего, все будет в порядке. От похмелья еще никто не умер.
Перейдя Дрейк-стрит, я заглянул в «Лавку Эдварда», где был встречен как национальный герой. Ма Эдди выскочила из-за прилавка и прижала меня к теплой необъятной груди.
– Мистер Гарри, – суетилась и ворковала толстуха, – я ж на пристань ходила, взглянуть на рыбку, что вы вчера поймали. – Не разжимая объятий, она окликнула одну из продавщиц: – Что стоишь, Ширли? Принеси мистеру Гарри холодного пивка.
Я вытащил из кармана все деньги. Завидев купюры, хорошенькие юные островитянки защебетали, как воробьи, а Ма Эдди закатила глаза и еще крепче притиснула меня к себе.
– Сколько я задолжал, миссус Эдди? – Долгое бессезонье, когда крупная рыба к здешним берегам не подходит, тянется с июня до ноября, и Ма Эдди помогает мне перебиваться в трудные времена.
Опершись о прилавок с банкой пива в руке, я отбирал расставленные на полках товары и разглядывал девичьи ножки: продавщицы в мини-юбках, стоя на стремянках, спускали вниз то, что требовалось.
Управляющий бункерным терминалом компании «Шелл» встретил меня у дверей офиса, втиснувшегося между огромными серебристыми емкостями с топливом.
– Помилуй Бог, Гарри, все утро тебя дожидаюсь. Из-за твоих счетов мне в правлении голову снять грозились.
– Считай, брат, дождался, – успокоил я.
Как все красавицы, «Морская плясунья» обходилась недешево – когда я снова уселся в пикап, задний карман почти не оттопыривался.
Парни собрались в пивной на открытом воздухе при «Лорде Нельсоне» – не хватало только меня. Наш остров очень гордится причастностью к военно-морским силам Великобритании, хотя вот уже шесть лет как вышел из ее владения и наслаждается независимостью. На протяжении двух веков до знаменательного события он был британской военно-морской базой. Стены бара и поныне украшают старинные гравюры давно почивших живописцев с изображениями легендарных судов, бороздящих океанский простор или стоящих на якоре в величественной гавани, вдоль которой протянулась Адмиралтейская пристань. Здесь военные и торговые корабли запасались провиантом и становились на ремонт, прежде чем отправиться в долгое плавание на юг, к мысу Доброй Надежды, и дальше, в Атлантический океан.
Остров помнит свою историю, не забывает мореходов и могучие корабли, причаливавшие к его берегам. От былого великолепия «Лорда Нельсона» мало что осталось, но его приходящая в упадок старинная изысканность мне милее стекла и бетона отеля «Хилтон», воздвигнутого на обрыве над гаванью.
Чабби с женой, приодетые по-праздничному, сидели рядышком на скамейке у дальней стены. Именно по одежде их проще всего отличить друг от друга. На Чабби – просоленная морская фуражка в пятнах рыбьей крови и костюм-тройка, некогда приобретенный к свадьбе, такой тесный, что пуговицы того гляди оторвутся. На его хозяйке – черное шерстяное платье до пят, позеленевшее от времени, и башмаки с застежками. А так оба на одно лицо цвета красного дерева, только Чабби свежевыбрит, а у супруги редкие усы над верхней губой.
