перестрелка, а тем временем безоружный Гарри Флетчер под звуки пальбы и громкие крики скрылся в ночи.
К тому времени как сержант голландской полиции получил тяжелое ранение в грудь и противоборствующие силы закона прекратили огонь, я был на полпути к аэропорту Схипхол. Позднее, сидя в номере гостиницы в Цюрихе, я глушил одну банку пива за другой, грыз ногти и следил по телевизору, как отважный сержант боролся за жизнь. До слез не хотелось иметь на совести еще одного покойника, и я торжественно поклялся навсегда забыть о поисках места под солнцем и домике на берегу океана, если полицейский не выживет. Сержант оказался крепким орешком и встал на ноги, его повысили в должности до младшего инспектора с выдачей пяти тысяч крон премиальных, а я загордился и возомнил, что сделал для него больше отца родного и он по гроб жизни мне обязан.
Все же две неудачи подряд выбили меня из колеи – пришлось на полгода устроиться инструктором в «Школу экстремального туризма». Шесть месяцев я размышлял о том, как быть дальше, и в конце концов решился еще на одну попытку. На этот раз подготовительная работа была проведена с педантичной тщательностью. Я переехал в Южную Африку и благодаря профессиональному опыту получил работу в охранной фирме, занимавшейся перевозками золотых слитков из «Южно-Африканского резервного банка» в Претории за границу. Целый год я участвовал в транспортировке золота на сотни миллионов долларов, изучив систему во всех подробностях. Ее слабым местом оказался Рим, и мне снова понадобилась помощь.
Я обратился к профессионалам, сто раз подстраховался на случай предательства и вдобавок оговорил для себя такую долю, что проще было со мной расплатиться, чем кинуть.
Как и планировалось, все прошло гладко. Обошлось без жертв – ни огнестрелов, ни проломленных черепов. Часть груза переадресовали, недостающие золотые слитки подменили свинцовыми чушками и в мебельном фургоне без проблем перевезли через швейцарскую границу две с половиной тонны золота.
Рассчитались со мной в Базеле, у Рейна, где на волнах горделиво покачивались белые лебеди, в банкирских апартаментах, обставленных бесценным антиквариатом. Мэнни Резник перевел на мой номерной счет сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов и плотоядно ухмыльнулся:
– Ты вернешься, Гарри, – раз попробовал вкус крови, никуда не денешься. Отдохни как следует, а надумаешь что интересное, приходи.
Он ошибся – больше мы не увиделись. Взяв напрокат автомобиль, я доехал до Цюриха, откуда улетел в Париж. В мужском туалете аэропорта Орли сбрил бороду, забрал из автоматической камеры хранения дипломат с паспортом на имя Гарольда Делвиля Флетчера и рейсом компании «Пан-американ» отправился в Сидней.
«Морская плясунья» обошлась мне в сто двадцать пять тысяч фунтов, и с палубным грузом из бочек с топливом я перегнал ее на остров Святой Марии. От Австралии до Африки через Индийский океан – две тысячи миль пути, так что мы с «Плясуньей» успели узнать и полюбить друг друга.
На Святой Марии я прикупил двадцать пять акров мира и тишины над белым песчаным пляжем и своими руками выстроил под пальмами бунгало: четыре комнаты, тростниковая крыша и просторная веранда. Если не считать редких ночных приработков, когда обстоятельства вынуждали, жил я с тех пор вполне праведно.
Глубокой ночью прилив поднялся так высоко, что от берега осталась мерцавшая в лунном свете узкая полоска песка. С трудом оторвавшись от воспоминаний, я ушел в дом и уснул как невинный младенец.
На следующее утро мои «клиенты» явились точно в условленное время. Таксист высадил их в самом начале пристани, а я тем временем отдал швартовы и запустил оба двигателя.
Пока шли к лодке, я во все глаза рассматривал третьего члена группы. Он оказался высоким стройным парнем лет двадцати, с открытым дружелюбным лицом и мягкими темными волосами. В отличие от компаньонов, зажавших его между собой, как пара конвоиров, он загорел до черноты, отчего крупные белые зубы казались еще белее. Спортивная майка открывала широкие плечи и мускулистые руки пловца. Вот, значит, для кого предназначалось водолазное снаряжение. На плече он без труда нес большой, тяжелый с виду зеленый рюкзак, оживленно рассказывая что-то спутникам, которые отвечали нехотя и односложно.
Парень был молод, горяч и словно куда-то рвался, чего-то ждал – совсем как я десять лет назад.
– Привет. – Он искренне, по-дружески улыбнулся, и я осознал, что юнец на редкость хорош собой.
– День добрый, – поздоровался я.
Парень мне сразу понравился, непонятно только, как его угораздило прибиться к волчьей стае. Следуя моим указаниям, все трое выбрали причальные концы из воды, и тут стало очевидным, что только молодой знаком с работой на маломерных судах.
«Морская плясунья» вышла из гавани, и Мейтерсон, с непривычки побагровевший и запыхавшийся, привел юношу на мостик.
– Это Джимми, – представил он новичка, отдышавшись.
Мы пожали друг другу руки. Первое впечатление не обмануло – вблизи взгляд серых глаз был прямым и открытым, а рукопожатие – крепким и сухим.
– Отличная лодка, шкипер, – похвалил он.
Я ощутил то же, что любящая мать, когда восхищаются ее ребенком.
– Ничего старушка.
– Сколько в ней – футов сорок четыре—сорок пять?
– Сорок пять, – уточнил я, и парень полюбился мне еще больше.
– Джимми знает, куда плыть, – вмешался Мейтерсон. – Будешь выполнять его приказания.
– Идет, – согласился я.
Джимми чуть покраснел под загаром.
– Не приказания, мистер Флетчер. Просто объясню, что нам нужно.
– Все в порядке, Джим, доставлю, куда скажешь.
– Как отойдем подальше от острова, повернете на запад.
– И далеко на запад собрались? – осведомился я.
– Хотим пройти вдоль африканского побережья, – встрял Мейтерсон.
– Недурно, – хмыкнул я, – здорово придумали. Вас предупредили, что чужаков там не жалуют?
– Близко к берегу подходить не будем.
На мгновение мне захотелось повернуть назад и высадить всю шайку на Адмиралтейской пристани.
– Куда желаете плыть – к северу или к югу от устья реки?
– На север, – сказал Джимми.
Это несколько меняло дело. К югу от реки кружили патрульные вертолеты, территориальные воды бдительно охранялись, и средь бела дня я бы туда не сунулся. На севере ничего похожего не наблюдалось. Единственный сторожевой катер в Зинбалле не каждый день был на ходу, а когда бывал, то обычно вырубалась команда, упившись дрянной пальмовой водкой местного розлива. В любом случае выжать из своей посудины больше пятнадцати узлов они не могли, а «Плясунья» делала все двадцать два, стоило мне ее попросить.
Наконец, было еще одно преимущество – темной штормовой ночью я мог вслепую провести «Плясунью» сквозь лабиринт прибрежных рифов и островов. Экипажу катера такие подвиги и не снились. Даже ясным солнечным днем, в мертвый штиль, они предпочитали отсиживаться в родной гавани. Поговаривали, что командир жестоко страдает от морской болезни, а должности не лишился исключительно потому, что служит вдали от столицы, где в бытность министром правительства влип в некрасивую историю, связанную с исчезновением крупных сумм поступающей в страну иностранной помощи.
Кого как, а меня он больше чем устраивал.
– Ладно, – согласился я и обернулся к Мейтерсону: – За риск придется накинуть еще двести пятьдесят долларов в день.
– Так я и думал, – промурлыкал он.
Я повернул «Плясунью», держа курс на маяк, высившийся на Устричном мысе.
Утро выдалось ясным и солнечным. Высоко в небе, прямо над группами островов, неподвижно застыли огромные, пушистые, ослепительно белые облака. Медленно перемещавшиеся над океаном пассатные ветры, натолкнувшись на громаду африканского континента, ослабевали и откатывались назад; их отголоски
