Она только засмеялась.
— Я же говорила, мне пятьдесят восемь лет. Они не будут против. В таком возрасте женщина может собой распоряжаться, верно?
Я широко улыбнулся:
— А то.
Она первая зашла в лифт и нажала кнопку самого верхнего этажа. Зажглась табличка «Введите шифр». Кончита нажала пять кнопок. Я думал, что она валяет дурака, но табличка погасла, и лифт поехал вверх.
На верхнем этаже мы вышли, оглянулись на закрывающиеся двери. Здесь я никогда не был. Я ожидал увидеть охранников из Контингента, но пустынный холл выглядел вполне заурядно, совсем как все другие в отеле.
Кончита решительно сорвалась с места. На секунду замешкавшись — здесь, наверху, я чувствовал себя нарушителем границы, — я последовал за ней. Я предчувствовал неприятности, но надеялся легко выкрутиться. В конце концов, разве у меня нет связей?
Кончита знала, куда идет, и шагала целеустремленно. Ее не смущал стеклянный потолок над нашими головами, за которым виднелось черное небо. Несколько раз я останавливался поглядеть на лежащий внизу город — и различал только микроскопические огоньки, вроде отраженных в темном пруду звезд.
Мы прошли по одному длинному коридору, потом по второму. По спине у меня уже ползли мурашки. Тут она отвела руку для удара, толкнула приоткрытую дверь и влетела в комнату, которую, казалось, выбрала наудачу. Я ринулся перехватить ее, решив, что игра зашла слишком далеко, — но Кончита выскользнула у меня из рук, и, чуть не грохнувшись на пол, я оказался в просторном зале, где вся мебель была покрыта белыми простынями и накидками. Длинные драпировки закрывали стены, и даже стеклянный потолок был затянут тканью, чтобы не было видно неба. Словом, все «тело» комнаты было закутано, совсем как тело Кончиты.
В комнате находились четверо — мужчина и три женщины, все в белом. Мужчина шагнул навстречу нам, раздраженно жестикулируя.
— Где вы были? — рявкнул он. — Мы уже собирались звонить охране, а вы знаете, чем чреваты для нас такие шаги. — Он подозрительно уставился на меня. — А кто этот… этот мужчина?
— Он мой друг, — высокомерно отрезала она, беспечно проскользнув мимо него в глубь комнаты. Провожая ее взглядом, он крепко сцепил руки, и я догадался, что он с огромным удовольствием задушил бы ее, если бы посмел.
— ДРУГ? — выговорил он. Его устам это слово было чуждо, точно какая-нибудь поговорка боливийских индейцев. — Какой еще друг? Я и не знал, что у вас есть друзья. Как его зовут? Где вы…
Она щелкнула пальцами, и он немедленно прикусил язык.
— Хватит праведного негодования, Мервин, — прошипела она. — Мне позволено иметь друзей, разве нет? Я думала, вы будете в восторге. Я помню, сколько времени вы потратили, уговаривая меня побольше общаться. Или ситуация изменилась? Может быть, теперь я слишком больна, чтобы иметь друзей? Может быть, моя болезнь перешла в новую стадию, и мне больше не советуют искать родственные души, общаться с человеком, у которого нет медицинского образования?
— Нет, мисс Кубекик, разумеется, я счастлив, что вы…
— В таком случае, пожалуйста, перестаньте страдать и извинитесь перед мистером Райми.
— Извиниться! — вскипел он вновь. — Извиниться — за что?
— Извинитесь, Мервин, — перешла она на рык, — потому что я вам так велю. — Таких стальных интонаций я от нее еще не слышал. Врач опомнился моментально.
— Я от всей души прошу прощения, мистер Райми, — сказал он, обернувшись и поклонившись мне, без тени сарказма в голосе.
— Хорошо, — заявила она. — В таком случае пойду-ка я спать. Всех вас я увижу завтра утром, а тебя — завтра вечером. Капак?
— Договорились, — улыбнулся я. — Доброй ночи, Кончита.
— Доброй ночи… защитник.
С этими словами она вышла в другую комнату.
— Минуточку, — произнес врач, когда я попытался потихонечку смыться. — Думаю, нам с вами есть что обсудить. Присядете? — Он указал на одно из зачехленных кресел. Тяжело вздохнув, я повиновался. — Что случилось внизу? — спросил он.
— Ничего, — честно сказал я.
— Ничего! — презрительно протянул он. — Моя подопечная проводит весь вечер неизвестно где, возвращается с мужчиной, которого я в жизни не видел, преспокойно объявляет его своим другом и, веселая как птичка, упархивает к себе в спальню. Так ведет себя женщина, которая уже лет пять практически не разговаривает с людьми. А вы говорите «ничего»? Что же вы тогда называете «кризисом», любезный? Давайте-ка не вешать мне лапшу на уши — рассказывайте все. — Он сурово сложил на груди руки. Из его позы явствовало, что никто из нас не сойдет со своего места, пока я не расколюсь. Я встряхнул головой, набрал в грудь воздуха и начал говорить.
Выслушав мой рассказ, врач остолбенел от изумления.
— Не верю, — бурчал он себе под нос. — Столько лет… — И, повысив голос, сообщил:
— Все эти годы, мистер Райми, она никому не позволяла взглянуть на свою пораженную кожу. Если мы хотим ее осмотреть, приходится давать ей снотворное и выполнять наши обязанности, пока она без сознания. Иногда достаточно одного упоминания о болезни, чтобы она устроила истерику. И тут появляетесь вы и… — Он нервно улыбнулся. — Наверно, вы факир, мистер Райми. Снимаю перед вами шляпу. В чем ваш секрет?
— Ума не приложу, — ответил я. — Она оказалась у меня в номере. Я принял ее радушно, и мы как- то… спелись, что ли. Вот и все. Ей было одиноко. И я стал ее другом.
— Так просто, да? Черт подери, мистер Райми, если бы вы рекламировали свои услуги, в нашей стране пришлось бы закрыть половину психбольниц! Удивительно.
— А как нам быть дальше? — спросил я. — Она хочет навещать меня каждый вечер. Я ей сказал, чтобы приходила, но…
— Но вы не хотите, чтобы она путалась у вас под ногами?
— Ничего подобного, — отрезал я. — Я ничего не имею против ее визитов. Она мне нравится. Просто мне пришло в голову, что это не лучший выход. Наверно, ей следовало бы общаться с друзьями ее возраста — а не со взрослым дядькой вроде меня. Я думал, что вы можете усомниться в чистоте моих намерений.
— С друзьями ее возраста. — Он засмеялся, но как-то невесело. — Вы знаете, в чем состоит беда Кончиты? Как развивается ее болезнь?
— Читал. Тело стареет преждевременно, и…
Врач покачал головой:
— Нет, мистер Райми. Вы имеете в виду прогерию. Тут обратный случай. С телом у Кончиты Кубекик все нормально. Заболевание касается ее лица.
— Не понимаю. — Мне показалось, что он мелет чушь. — Лица? С лицом у нее все в порядке.
— Вы ошибаетесь, — заявил он. — На вид это обычное свежее личико, как у всех шестнадцатилетних девушек. — Врач сделал театральную паузу. — Но мисс Кубекик далеко не шестнадцать лет. Ей пятьдесят восемь, мистер Райми. Пятьдесят восемь.
У меня отвисла челюсть.
— Внизу она так и сказала, — еле вымолвил я. — Я думал, шутка. Но… значит, ее тело…
— Это тело нормальной женщины ее возраста, — докончил он мою фразу. — Несколько более изможденное, чем у большинства, но тому виной ее образ жизни, физические и психические мучения, которым она сама себя подвергает уже несколько десятков лет.
— Как это вышло? — задал я единственный вопрос, который пришел мне в голову.
— Мы не знаем, — сознался врач. — Изучаем ее уже скоро четверть века, но причины так и не нашли. В молодости она была абсолютно здорова — и, сказать по чести, очень красива. Лет в двадцать семь она обнаружила, что ее лицо не стареет. Тело изменялось, но лицо сохраняло юный вид. Какое-то время она
