– Ребячество. Клянусь Беловой задницей! Ребячество – последнее, в чем я рассчитывал тебя упрекнуть, Симон. Надеюсь, с Амброзом ты поведешь себя, как взрослый, опытный маг. Сожги его в пепел…
– Вряд ли, – рассмеялся Симон. – Пепел? В другой раз.
Вид старца испугал Циклопа. Симон походил на безумца, радующегося стекляшке, которую он принимал за бриллиант.
– Хорошо, – кивнул Вульм. – Преврати его в яблоню. Летом мы наварим варенья из Амброзовых яиц…
– Яблоня? – смех превратился в хохот. – И не надейся!
Приблизившись к стене, Симон изо всех сил ударил в нее кулаком. Посмотрел на разбитые костяшки, слизнул кровь. Впору было поверить, что старец жалеет о Шебубовой напасти – каменной, неподъемной руке.
– Врешь! – ахнул Вульм. – Не может быть!
Симон оскалился:
– Замолчи, бродяга! Тебе ли решать, что возможно на этом свете, а что – нет? Разве ты не слышал, как Максимилиан говорил об унижении?! В Круге Запрета нет магии. Я и Амброз будем драться, как пьяные лавочники. Руки, ноги, кулаки. Голые по пояс, мы расквасим друг другу носы, вцепимся зубами в дряблую шею. Потеха! Зрители животики надорвут…
– Оружие?
– Нет, – маг взял с блюда баранье ребрышко с остатками мяса. Взмахнул им в воздухе: – Как бараны! Мы сойдемся, как два барана из-за овцы! Сцепимся рогами: кто кого? Чары, сталь, палка, ребристый камень – исключено. Тумаки, пинки, зуботычины – вот оружие великих, прославленных магов в Круге Запрета. Ну что же ты, бродяга? Скажи еще раз: «Ты врешь, старый дурак!»
Вульм встал. Под глазом авантюриста дергалась синяя жилка. Он был потрясен, и не скрывал этого.
– Ваши примут замену? – тихо спросил Вульм.
– Нет. Ты не выйдешь драться вместо меня. Амброз, сукин сын, все продумал заранее. Симон Пламенный – опасный соперник. Но Симон Остихарос в Кругу Запрета – дряхлый старик. Ржавый клинок, изношенный ремень. Амброз уверен, что я откажусь. Мне будет приятно его разочаровать.
– Он убьет тебя, – сказал Циклоп. – Откажись, умоляю.
– Убьет? Глупости. В конце концов, я могу сдаться…
– Ты?!
Симон не ответил.
– Если ты проиграешь, Амброз заберет Циклопа, – Вульм лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. – Мы должны… Симон, возьми его в ученики! Сейчас! Немедленно!
– Кого? – изумился маг.
– Циклопа! Амброз не может взять Око Митры, не взяв Циклопа. Если к тому времени Циклоп будет считаться твоим учеником, ты предъявишь на него права. Возникнет новый спор, и решать его вы станете уже вне Круга Запрета…
Старец долго молчал.
– Спасибо, – наконец произнес он. – Спасибо, бродяга. Если ты чувствуешь какую-то вину передо мной – забудь. Вины нет, есть уважение и благодарность. Твой способ и впрямь мог бы сработать, не будь я Симон Остихарос! К сожалению, ничего не выйдет. Двадцать лет назад я поклялся, что больше никогда не возьму ученика. Все маги знают о моей клятве. Не клянитесь опрометчиво, друзья мои! Придет срок, и вы пожалеете…
Он подошел к окну. Вдали, над спящим Тер-Тесетом, качалась луна. Пятна на диске складывались в лицо, искаженное гримасой боли. Где-то выли собаки. Еле слышно постукивали ставни, и Циклоп с опозданием вспомнил, что на окнах башни нет ставен. Это в полном безветрии стучали дощечки барьера крови.
– До полуночи есть время, – сказал Симон, не оборачиваясь. – Циклоп, помнишь, в гостинице ты сказал нам, что две исповеди в один день – это слишком? Ты был прав: да, слишком. И все-таки я попробую. Когда я вернулся в Равию из Шаннурана…
Глава четвертая
Круг запрета
1. Скороход Его Величества
Тенедержцы сквозь столетья совершают переход
По колено в лунном свете и спускаются с высот
По обрывистым ступеням многочисленных вчера.
Их приход предвосхищают чернокрылые ветра.
Тенедержцы наступают, дымом грозный строй повит,
Но никто не бьет тревогу, ибо все на свете спит.
Все жители Равии – мальчишки, не брившие бороды, и старики, помнящие осаду города кочевыми ордами Йо-хана – знали, где расположен дом Симона Остихароса. Скромное, если не брать в расчет двух спиральных башен из металла, неизвестного людям, жилище мага стояло на юго-западной окраине, там, где начинались сады – снежно-розовое кипение весной, зрелая благодать осенью, черная печаль ветвей в зимние месяцы.
Дом магу строили каменщики и плотники, которым было щедро заплачено из казны Махмуда Равийского, шестнадцатого в могучей династии Менгеридов. Услуги, какие чародей оказывал султану, стоили дворца, захоти Симон жить во дворце. Башни же возникли в одну ночь, восстав из-под земли парой адских фаллосов, и те, кто возвел их, хохотали и рыдали так, что младенцы седели в колыбелях. Чем заплатил маг ужасным зодчим, осталось загадкой, и горожане до сих пор ломали голову над ней.
Глупцы полагали, что Симон платил душой. Над ними смеялись, ибо душа – товар лежалый, дешевый на любых пластах бытия, включая геенну. Торговый перекресток, Равия знала толк в барышах.
Соседям Остихароса, а в особенности – городской страже при свершении обходов, трудно было привыкнуть к гостям мага. Даже распоряжение визиря Газана ибн-Газана, мудреца из мудрецов, согласно которому стража освобождалась от ответственности, буде посетители Остихароса нарушат покой, не помогало. Поди вспомни про мудрость визиря, когда у Симоновой коновязи стоит конь, не похожий на коня, и слуга, не похожий на человека, кормит зверя злаками, подобными дымящейся требухе! А песнопения во тьме? Рев чудовищ? Фейерверки алхимии?! Родители привязывали своих чад, дабы те не бегали смотреть на опасную красоту; сбежавших же пороли до кровавых рубцов.
Скажи кто равийцам, что они гордятся магом-земляком, что страсти, какими они стращали приезжих и самих себя – тоже предмет их гордости, жители бы возмутились. В драку бы полезли, лишь бы не согласиться с истинной правдой. Тем паче, что ущерба от Симона городу не было; одна прибыль.
Когда маг вдруг исчез, Равия содрогнулась от горя. Каждый почувствовал, что в жизни его, скучной и монотонной, исчезла пряность, придававшая вкус существованию. Бондари и медники, купцы и лекари спорили: куда подевался Симон? Жив ли? Вернется – или надо бросить надежды, оплакав великого?
День спорили. Месяц.
Год.
За спорами никто не услышал, как в полночь у дома Остихароса села птица, непохожая на птицу. Шума она произвела меньше, чем перышко, опустившееся на мостовую. С ее спины, кряхтя и охая, слез человек, дождался, пока летучая тварь взмоет в поднебесье, и зашел в калитку. Малые воротца распахнулись перед ним, виляя створками, как пес – хвостом. Шепот раздался на вершинах башен, бормотание и смех, и синие огни вспыхнули на зубцах смотровых площадок.
– Тихо! – велел человек, и шум смолк.
Он брел к дому через маленький, ухоженный сад, часто останавливаясь. Правую руку он придерживал левой, вздыхая от напряжения. Казалось, безумец-скульптор высек руку из гранита, и живому тяжелей носить ее, чем каторжнику таскать кандалы. Когда человек уже всходил на крыльцо, навстречу ему выбежал толстяк Римингал – верный слуга мага с давних пор.
– Хозяин!
И, припав к ногам Симона, толстяк зарыдал.
