что его настоящий час, которого он ждет всю жизнь, еще придет.
Этот час пришел неожиданно.
Генерал-прокурор вызвал к себе коллежского асессора Крылова и велел немедленно собираться в дальний вояж ревизовать иркутское купечество.
— Гляди же, — напутствовал он его, — беспременно блюди государевы интересы, не щади лихоимцев, не бойся никаких наветов, и тебе за то благодарность будет всяческая.
Последнее слово он подчеркнул особо.
Крылова несло, как на крыльях. «Всяческая»… Это понимать надо. Знать, здорово досадили иркутские купчины, господину Глебову. А ревизор, ревизор — дело великое!
Спустя несколько месяцев четыре тройки, звеня бубенцами, подъезжали к Иркутску.
— Знать, ваше превосходительство, доскакали, — сказал, полуоборотясь, ямщик: — и сквозь трещу[15] пробрались, и холодины плящие[16] вытерпели, а теперь вон он, Иркутск.
Крылов жадно рассматривал открывшийся ландшафт. На длинном мысу, обмываемом с севера и запада Ангарою, а с востока речкой Ушаковкой, раскинулся долгожданный город. На юге он примыкал к высокой горе.
— Что за гора? — отрывисто спросил асессор у возницы.
— А Петрушиная, — словоохотливо отозвался ямщик. — С того прозывается, что…
— Молчи, дурак! — прервал его Крылов. Привстав в санях, он продолжал осматривать город. От возбуждения он даже вспотел и распахнул шубу. Внимательно оглядев деревянную стену с башнями, которой был обнесен Иркутск, он заметил новую церковь — единственное каменное строение в городе, потом остановился взором на ветхом здании, к трубе которого был привязан полинялый флаг.
— Это что?
— Казначейство, — ответил с обидой в голосе ямщик, — а то, вишь, канцелярия губернская.
— А рядом с нею: домишко, тыном окруженный, и пред оным инвалид караул несет?
— То, ваше превосходительство, застенок, — нехотя проговорил возница, — пытошная. А глянь-ко, не нас ли встречать удумали?
Перед воротами стояла плотная толпа, а впереди всех дородный купец с иссера-черной бородой, и рядом с ним другой, с седыми космами волос, выбивавшимися из-под надвинутой до самых бровей бобровой шапки. В руках у обоих серебряные блюда с хлебом-солью.
Крылов выскочил из саней и с превеликой вежливостью поздоровался с купечеством:
— Я за счастье почитаю, что с именитым иркутским купечеством познакомиться довелось. А почестей ваших не стою: чины у меня не авантажные.
Его приветливое обращение рассеяло настороженную подозрительность встречавших. Чернобородый купец, облегченно улыбаясь, приказал ямщику:
— Заворачивай, Иван, ко мне в дом. Купец Мясников умеет гостей принимать, и господин ревизор жаловаться не станет.
А седой старик добавил:
— Ин, впрямь, езжай-ка, ваша милость, к Мясникову. А в случае чем недоволен будешь, кликни меня: Бичевина всяк тут знает.
Крылов покосился на старца: имя богача Бичевина было известно даже в Петербурге.
Мясников отвел ревизору целый этаж, поставил туда лучшую мебель, велел во всем угождать, а кормил и поил так, что асессор, отваливаясь от стола и расстегивая мундир, не раз говаривал: «Эдак и благодетелю моему, господину Глебову, пожалуй, едать не приходилось».
Он по целым дням совершал визиты, танцовал на балах любимый иркутский танец «восьмерку» и, меняя по ходу танца попеременно восемь дам, каждой жал ручку и тщился сказать что-нибудь значительное и по-столичному светское. Особенно охотно танцовал он с женой своего хозяина — статной темнорусой красавицей Катериной, но, приметив, что она его невзлюбила, не досаждал ей своим ухаживанием.
Купцы скоро попривыкли к ревизору и удивлялись только, чего ради он выписал из соседнего города воинскую команду в восемьдесят человек. Было и еще одно обстоятельство, не нравившееся иркутянам: коллежский асессор приблизил к себе ратмана[17] Слезова — пьянчугу и хвастуна, отменно знавшего все плутни купцов. Слезов каждодневно являлся к ревизору и подолгу беседовал с ним наедине.
Но кроме этих двух мелких обстоятельств, асессор Крылов ничем не давал повода к неудовольствию.
Наступило лето. Крылов стал ездить на прогулки в древние рощи Архиерейской мызы, вел богобоязненные беседы с монахами, уплетая затурану[18] и тарки[19], и с любознательностью выспрашивал у старожилов, отчего буряты называют деревянных божков онгонами, а войлочных — иргекинами, или почему северо-восточный ветер прозывается на Байкале баргузином, западный — култуком, а юго-западный — шелонником.
Воинская команда отъелась и разленилась, ратман Слезов стал реже появляться в первом этаже Мясниковского дома, и купцы даже подумывали о том, чтобы деликатно напомнить гостю об отъезде, как вдруг иркутский магистрат получил от Крылова приказ: приготовить три куска синего сукна для покрытия столов, сто дестей бумаги и ведро чернил.
Ошеломленные градоправители помчались к ревизору.
— Василь Аристархович! Батюшка! Али нехорошо тебе живется у нас? Что сие значит? Что ты удумал?
Крылов в наглухо застегнутом мундире стоял перед ними, заложив одну руку за спину, в излюбленной позе генерал-прокурора сената. В этот миг все пело в нем, но лицо его оставалось невозмутимым.
— Сие значит, — холодно произнес он, — что с завтрашнего дня начнутся действия посланной высоким правительствующим учреждением ревизии.
В эту ночь иркутские купцы плохо спали. Всех тревожили темные многозначительные слова Крылова.
Не спал и сам ревизор. Могущество, которому он еще не совсем верил, но которое так сладко ощутил в этот день, томило его. Так все просто, — нужно только уметь повелительно отдать приказ. Чтобы уметь повелевать, нужно уметь повиноваться. Крылов в совершенстве постиг науку повиновения. И теперь он ждал зари, чтобы упиться возможностью властвовать.
Под утро его разбудил шум дождя. Унылые пепельные тучи низко нависли над городом.
Нахмурившись, Крылов оделся и, взяв с собою половину команды, вышел из дома.
В дверях он столкнулся с Катериной.
— Здравствуй, хозяюшка, — сказал он, останавливаясь и пристально смотря на нее.
Она хотела пройти, но поневоле отступила, потому что он загораживал дверь.
— Здравствуйте. Кого это в непогодь собрались воевать? — насмешливо спросила она.
— Государево дело не боится непогоды.
Она хотела что-то сказать, но промолчала и прошла в комнаты.
Крылов проводил ее тяжелым взглядом. «Эх, хороша! В Питере таких не видывал. Горда больно, да на это средства найдутся».
Он перешагнул порог и ступил на мокрый деревянный тротуар. Изо всех окон его провожали настороженные, любопытствующие взоры. Медленной, важной походкой, не чувствуя дождя, прошел он по улице и по скрипучим ступенькам поднялся в губернскую канцелярию.
Ревизия началась.
Крылов вызвал к себе бургомистра и ратманов и сказал, упирая на каждое слово:
— Нет у меня сумнения в том, что многие непорядки и замешательства вами творились. — Он помолчал и вдруг твердым голосом добавил: — Я расчет подробный учинил: расхищено вами казенных сумм на восемьсот двадцать девять тысяч семьдесят два рубля.
Купцы, моргая, глядели на него, невольно удивляясь такой точности. Но удивляться было некогда.
