рентгеном отделываться будут, то впору под мостом ночевать.
Проведя полтора месяца в ошейнике, я перечитала Гоголя и Татьяну Толстую, горестно и бесплодно размышляла на тему «физиология-личность-общество-экономика», два раза пережила передачу «Колесо счастья». И полгода после жизни в ошейнике не могла смотреть на свитера с высоким воротом. Ненавидела! Потом, конечно, надела — зима наступила. Не только голод, но и холод тоже не является теткой.
На второй вопрос отвечаю кратко: берегите позвоночник — на нем многое держится. А не только на честности, гуманности и демократическом правлении.
Как мужик стресс победил
У одного американского мужика, представителя среднего класса, были жена Кэролайн, дом, работа и стресс. Нормальный набор. Про жену, дом и работу он знал давно, а про стресс ему недавно доктор сказал, когда он ходил холестерол и мочу на всякий случай проверить. Мол, холестерол и моча у вас, мистер Шеннон, соответствуют самому правильному в мире американскому стандарту, а вот стресс в вас несомненно завелся, так как вы при мне целый один раз на часы посмотрели, два раза пригладили прическу, хоть, по сути дела, на вашей лысине прическе никакой не удержаться. Sorry, конечно, но я как врач обязан быть объективным. И улыбка у вас в два с четвертью раз уже, чем это рекомендовано и одобрено американской медициной. А все это оттого, что вы предъявляете к себе завышенные требования и стараетесь успеть сделать слишком многое в короткий промежуток времени.
— Как же мне быть, доктор? — заволновался мистер Шеннон, еще раз погладил лысину, взглянул на часы и криво улыбнулся, полностью подтвердив этим диагноз.
— Планируйте свою жизнь так, чтобы между каждым вашим действием оставался промежуток времени в пятнадцать минут. Оставляйте свои наручные часы дома. Пытайтесь есть и разговаривать медленно, — сказал доктор, по-кошачьи почесал за ухом, посмотрел на часы и заерзал на стуле, — а также постоянно улыбайтесь и находите время для маленьких радостей. Нюхайте розы… Визит окончен. Следующая наша встреча в среду, в десять утра, тем более что ваша страховка это оплачивает.
Мужик этот, мистер Шеннон, был исполнительным. Назавтра встал, надел один носок, а второй спланировал надеть через пятнадцать минут. Потом стал планировать натянуть джинсы.
— Дэвид, быстренько в душ! Кофе и омлет на столе, поторопись, — кричит жена Кэролайн. А мужик всерьез решил стресс лечить, поэтому отвечает через пятнадцать минут. Медленно и, постоянно улыбаясь: «О-о-о — ке-е-й!» То есть, ладно-ладно, успокойся, не горит.
Но, сделав глубокий вдох, он перепланировал и достал брюки. Подождал еще пятнадцать минут (тут уж пришлось посмотреть на часы) и начал планировать надеть рубашку.
Отправился на работу в фирму. По пути, как рекомендовано, останавливался на лужайках перед домами и нюхал различные растения, отдавая предпочтение розам. Его облаивали собаки за нарушение границ частных владений, прохожие неодобрительно косились, а одна пожилая леди грозила кулаком и посулила вызвать полицию. Мистер Шеннон спланировал не обращать внимания. Здоровье дороже.
На работу опоздал, но часы-то, как велел доктор, оставил дома — вот и не нервничал нисколько. Ну его, этот стресс, в болото! Пусть босс нервничает!
Босс так и сделал.
— Мистер Шеннон, это… это невероятно, это ужасно! Вы опоздали на встречу с важным клиентом на сорок три минуты! Вы, надеюсь, отлично понимаете что это такое? Фирма потеряла заказчика! Мы понесли серьезные убытки! Да-да, большие убытки! — и аж весь зашелся, глаза скосил, щеки трясутся, слюна брызжет, зоб надулся, коленкой дрыгает.
— Это моя ма-а-аленькая радость, — медленно, как учили, ответил Шеннон и светло улыбнулся.
Тут босс пошел крупными бордовыми пятнами по зеленому фону и злобно уволил мужика по его, босса, собственному желанию. Проявил, акула пятнистая, власть капитала и полное отсутствие заботы о простом человеке-труженике.
Но мистер Шеннон родился и вырос в мире капитала, поэтому он такими словами про это не подумал, а подумал другими, которые я привести не решаюсь, потому что их могут прочесть и запомнить дети и молодые девушки.
В среду к доктору он не пошел, а прямиком двинулся на курсы, рекламу которых под названием «Посмотри на себя изнутри» вычитал в газете «Дейли Ньюз». Там он узнал, где какая чакра организма притаилась, различные оттенки биополя стал различать, пульсации космоса маленько отгонять в нужную сторону — в общем, не зря доллары на учебу потратил. Диплом об окончании повесил в дубовой рамочке на стену и стал народным целителем с уклоном в психотерапию. Многое вылечить брался — и алкоголизм, и бородавки, кусание ногтей, и боязнь мышей, и гинекологию разную. Даже на расстоянии и по фотокарточке тоже — вот только с кариесом справиться никак не удавалось. Но тут надо понять: зубы — это уж слишком грубая материя, которую космос ни в какую не берет. Пусть уж там дантисты как могут…
Бывший босс регулярно ходит к мистеру Шеннону лечиться от стресса. Тщательно выполняет все рекомендации, нюхает розы, глубоко дышит низом живота и три раза в час внушает себе: «Я спокоен! Я, черт побери, спокоен. Я совершенно никуда не тороплюсь, пропади все пропадом!» И все у босса стало хорошо, вот только с бизнесом что-то стало плоховато. Но бизнесы мистер Шеннон не лечит, это, извините, совсем другая специализация. Это надо в Нью-Йорк, к потомственной госпоже Аните — она по бизнесам, а также неверных мужей возвращает, если не очень далеко мерзавец свалил.
Мистер Шеннон, хоть и не злопамятный человек, скорее даже добрый, но оплату с бывшего босса берет только наличными и широко улыбается. Такая у него полезная привычка выработалась. А стресса у него теперь и в помине нет, даже рубцов не осталось. И розы нюхать в настоящее время ни малейшей нет необходимости. Доктору же тому, который поставил диагноз и от недуга так здорово помог, он на каждое Рождество и ко Дню Благодарения шлет красивую открытку с пожеланием успехов в труде и приятной личной жизни.
Доллары для бедных
Аня была совсем ненормальная, даже немножко сумасшедшая. Спустя годы, проезжая на своей светлой «ауди» по тому паршивому куску Олстона, где она когда-то жила, искренне поражалась — как ее тогда принимали всерьез? Не видели, что ли, с кем дело имеют? Мозги полностью плыли. Накрасив поярче сухие губы, уходила из дома, якобы в супермаркет, сама же забредала в ближние скверики (боялась заблудиться в Америке), чтобы тайно от семьи рыдать. Два раза в одно место плакать не ходила — ненормальная же, сказано, была. Раз, зайдя подальше, обнаружила идеальный для плача дворик возле деревянного дворца-теремка с башенками и стеклянной дверью, украшенной медной пайкой. У киевской бабушки на дверцах буфета была такая же. Распахнешь эту дверцу — и снова пахнёт молочным детством, сушеными яблоками, корицей… На плюшевом газоне раскинул лапы холеный рыжий котяра. Сирень, изнемогающая от груза сизых слитков, хрупкие ирисы, столик под сине-зеленым полосатым зонтом. Вокруг столика просто так, даже не врытые в землю, стояли четыре белых стула, хороших (непонятно, почему никто не украл?), с ковриками сине-зеленых теней от зонта.
Собственная несчастность ощущается среди чужого уюта и красоты намного горше и слаще — контраст доводит до желаной точки кипения уже подогретую предварительной репетицией эмоцию. Ане было худо, просто очень паршиво. Но растравить и понежить свое горе как следует не успела — из дома выскочила, прикрывая голую грудь тявкающей моськой, баба в детской панамке и семейных трусах. Дикая баба затряслась, завопила злобно, тыча пальцем на выход из дворика. Чего орет? — хоть бы слово понять! Видимо, это был бабин личный дворик — кто бы догадался? Пусть даже так — жалко ей, что ли?
Все непонятно в этой стране. Нет денег, нет будущего, нет настоящего, нет языка. Есть муж в депрессии, сын в тяжелом возрасте и пожилая мать в глубокой эйфории. Это я, я, я во всем виновата! Как
