мастерские, первый цех которых был построен еще Прохором Калитаевым.
Отец Егора не дожил до победы всего десять дней. По чьему-то доносу он и несколько других подпольщиков были схвачены контрразведчиками и брошены в застенок плавучей тюрьмы, устроенной на канонерской лодке «Манчжур».
Арестованных было много, контрразведчики не управлялись и на помощь себе вызвали несколько пехотных офицеров.
Степана допрашивал и пытал капитан Рядовский, у которого когда-то служил в минной роте Егор. Допрашивал он его в кочегарке «Манчжура». Степан стоял босыми окровавленными ногами на раскаленном кожухе котла, который он однажды ремонтировал.
Степан угрюмо смотрел в слегка отечное, но все же красивое лицо Рядовского, и в сознании старика не укладывалась мысль, как этот человек с красивым лицом и задумчивыми глазами способен так бесчеловечно обращаться с арестованными. «С безоружными воевать нехитрая штука», — думал Степан.
— Согрелся? — осведомился Рядовский. — Я вижу, что ты согрелся, голубчик. Теперь можно принять морскую ванну.
Степан догадался, что означают эти слова.
Его вывели на палубу. Здесь он увидел знакомых — рабочего-дальзаводца и грузчика из Владивостокского порта. Их связали вместе, потом расстреляли и сбросили за борт.
Степана связывать было нечем: не осталось уже ни линьков, ни проволоки — все было израсходовано. Рядовский приказал расстрелять Калитаева, не связывая его.
— Далеко не уйдет — море.
После залпа Степан рухнул в воду. На мгновение показалась его голова, он был жив.
— Его-о-ор! — позвал Степан предсмертным криком сына, и голос старика был слышен далеко: на море всегда бывает хорошо слышно. Попробовал взмахнуть рукой, будто хотел плыть, но это уже была агония.
Старик тяжело погрузился в воду, и по солнечной, осиянной поверхности бухты расплылось розовое трепетное пятно.
18
Пароход огласил рыдающим медным воплем сопки Русского острова, и в них долго после гудка мыкалось неприкаянное эхо.
Алексей Дмитриевич Изместьев прислушался к неурочному, загадочному гудку. Рейсовые катера «Инженер» и «Стрелок» ходили между Русским островом и Владивостоком в строго определенные часы, расписание никогда не нарушалось. У каждого парохода был свой собственный голос. Подавали они его в положенные часы, и жители Русского острова определяли по гудкам время.
Снова плачущий, встревоженный крик парохода. «Кажется, началось», — подумал Алексей Дмитриевич и подошел к окну.
В предрассветном осеннем сумраке возникло движение: со стороны казарм бежали к пристани, как поднятые по тревоге, солдаты; воздух постепенно оглашался криками, тишину утра растоптали скрипучие, стучащие, звенящие подковами грубые солдатские сапоги.
Подошел внук Алексея Дмитриевича — Сергей. Приник к окошку, вслушивался в сумбурный шум и гомон, сквозь который одиноко и тоскливо пробивалось виолончельное гуденье проводов на телеграфных столбах, шагающих по дороге на Подножье.
— Мы пойдем сегодня ловить рыбу? — спросил Сергей.
— Обязательно. Одевайся, — ответил Изместьев. Ему хотелось узнать, что происходит на пристани.
Обширный плац по соседству с бетонным причалом заполнялся прибывающими солдатами. Алексей Дмитриевич с трудом пробивал себе дорогу в галдящей, матерящейся, пьяно вскрикивающей толпе, ничем не напоминавшей регулярное войско. На офицеров и их команды никто не обращал никакого внимания. Каждый думал лишь о себе, видя в любом соседе справа или слева своего соперника, который, чего доброго, сумеет первым пробраться на спасительную палубу парохода.
Начиналось паническое бегство остатков разгромленной, деморализованной белогвардейщины.
— Алексей Дмитриевич, голубчик, я везде вас ищу, — услыхал Изместьев голос Рядовского. — У меня к вам просьба.
Рядовский, заискивая и унижаясь, просил Изместьева помочь посадить на какой-нибудь из пароходов Добровольного флота свое семейство:
— Вы пользуетесь огромным авторитетом у морской братии. Вам это ничего не стоит. А я — беспомощен. Сам уеду вместе со своей частью. Но мама, жена, сын… Умоляю… На пароход можно попасть либо силой, либо хитростью.
Алексей Дмитриевич хмурился и молчал. Что он мог сделать сейчас, когда рушились отношения, рвались связи, когда за какие-нибудь час-полтора весь остров буквально потерял голову. Старик огляделся по сторонам. По галечному берегу, увязая колесами в мокнущих кучах водорослей, тащился экипаж. В нем сидел тучный мужчина — видный чиновник, близкий друг главарей правительства — братьев Меркуловых. В руках он держал саквояж. «Налегке, однако», — подумал Изместьев.
— Присматривай как следует за домом. Скоро вернемся, — напутствовал кучера тучный чиновник.
Появилась семья Рядовского. Тоже налегке. Мать держала на руках завернутую в гарусную шаль ангорскую кошку. Соседка Изместьева, вдова офицера-колчаковца, растерянная, испуганная, прибежала на пристань с горшочком цветов — какое-то редкое, нежное японское растеньице.
— Ненадолго уезжаем. Все уляжется — вернемся. Американцы не допустят большевиков, — хорохорился кто-то из беглецов. — Здесь остается американская миссия.
— Боже мой, боже мой! — всхлипывала мать Рядовского. — Куда нас гонят?..
К ней подошел полупьяный офицер, звякнул шпорами и, паясничая, сказал:
— Гонят, мадам, к дьяволу в пекло. Не волнуйтесь. — И выкрикнул с надрывом: — Сволочи союзники! Продали. Черта лысого они нам помогут теперь! И миссию американскую вытурят, как нас с вами.
— Не роняйте достоинства! — зашипел на офицера Рядовский. — Солдаты слушают.
Но солдаты не слушали. Они сжимали в руках винтовки, будто собирались идти в штыковую атаку…
Алексей Дмитриевич стоял на берегу: на пристань, где он всегда рыбачил, пройти было невозможно.
— Как же с моей просьбой? — напомнил о себе Рядовский. — Может, захватите моих, Алексей Дмитриевич?
— Но я никуда не уезжаю, — разглаживая свою «макаровскую», на два клина, бороду, ответил Изместьев.
— Вы с ума сошли? — непритворно ужаснулся Рядовский. — Придут красные — вобьют вам гвозди в плечи: вы же носили погоны!
Алексей Дмитриевич поглядел из-под насупленных бровей на Рядовского. Изместьев припомнил в эту минуту своих добрых друзей — семью Калитаевых, представил себе лицо Егора — того самого «красного», от которого бегут все эти люди, и ему стало смешно от слов Рядовского.
— У большевиков служит немало бывших офицеров. И плечи у них не тронуты гвоздями, — ворчливо, по-стариковски сказал Изместьев.
— Очень жаль, что я раньше не знал ваших взглядов, — еле сдерживая себя, произнес Рядовский. — Может, стоило поговорить с вами на Подножье.
Изместьев давно догадывался, что на Подножье — застенок контрразведки, в котором не последнюю роль играют американцы. И вот контрразведчик угрожает ему этим застенком. Нет, не должно остаться здесь ни одного Рядовского!
