зеленых известняковых утесов Гуйлиня. Вскоре оказалось, что это вовсе не горы. Гор в виде правильных конусов не существует нигде, даже в окрестностях Чанчуня. Это были гигантские шлаковые отвалы, на склонах которых копошились крошечные фигурки людей. Они искали среди шлака куски угля.
Потом черные конусы остались позади. Самолет плыл среди белых облаков, но и они не имели ничего общего с настоящими облаками. Это был дым еще действующих сталелитейных заводов. Рядом с ними стояли заброшенные фабрики, окруженные взрытой мертвой землей. Биллу вспомнился какой-то сюрреалистический фильм, где герой долго метался по пустым цехам завода, ища кого-то и натыкаясь лишь на груды ржавого металла.
Самолет достиг аэропорта и со скрежетом покатился по серой бетонной дорожке. Ключи по-прежнему оттягивали Биллу карман. Поскорее отдать их, вернуться в аэропорт и первым же рейсом улететь обратно в Шанхай.
Билл стоял возле серой бетонной коробки и глядел на окна. Когда-то в них горели красные фонарики. Сейчас окна были пусты. Над домом висело такое же серое небо. Солнце пряталось за облаками, но зато в Чанчуне не шел дождь. Дожди остались далеко на юге.
Билл поднялся по знакомой грязной лестнице, мысленно готовясь увидеть лицо Цзинь-Цзинь и передать ей ключи. Возможно, он увидит и Брэда, но это уже не имело значения.
Дверь открыла ее мать. Узнав Билла, женщина расплылась в улыбке. Билл вошел и сразу же понял: Цзинь-Цзинь здесь нет.
Ее мать хлопотала вокруг него. Она подала чай и о чем-то тараторила на мандаринском диалекте, перемежая родной язык редкими английскими словами.
— Отец… болеть… Гуанси.
— Гуанси? — переспросил Билл.
Но ведь это на юге. На другом конце страны! Билл поднес чашку ко рту и обжег губы. Значит, Цзинь-Цзинь сейчас там, где череда зеленых известняковых гор тянется до самого Вьетнама. Там, где они когда-то смотрели на рыбаков с бакланами. Там, где они навещали ее отца, которому Билл дал тогда денег, а Цзинь-Цзинь печально вздохнула и отвернулась.
— Гуанси! — повторила ее мать. — Гуанси!
Пожилая китаянка принесла газету. На первой странице находилась большая карта Китая, отражавшая разгул природной стихии. Билл не знал ни одного иероглифа, но он все понял. Крупный заголовок состоял из цифр: двойки и семи нулей. Двадцать миллионов — число эвакуированных из районов бедствия.
Чжэцзян, Фуцзянь, Цзянси, Хунань, Гуандун, Гуанси. Тайфуны не обошли ни одного уголка на востоке и юге страны. Такое не укладывалось в голове. Под властью стихии оказалась территория, своей площадью превосходящая Западную Европу.
Скрюченным пальцем китаянка ткнула в нижний край карты. Она засмеялась. Но Билл знал этот странный китайский способ реагировать на несчастья. На самом деле мать Цзинь-Цзинь была сильно напугана.
— Здесь! Здесь!
Ее дочь находилась на другом конце страны. Там, где хлестали дожди, дули ветры и разлившиеся реки сносили все на своем пути. Гуанси, куда Цзинь-Цзинь отправилась к больному отцу. Хорошо, что хоть не одна.
Там сейчас не было ни одного клочка сухой земли.
Мать Цзинь-Цзинь опять улыбнулась, обнажив коричневые от чая зубы. Билла всегда бесила эта китайская привычка говорить о несчастьях с улыбкой и посмеиваясь. Но теперь он понял. Свою боль они обертывали улыбкой. Смех перед лицом беды был сродни повязке на ране. Билл дотронулся до руки китаянки и кивнул. Да, они прятали боль за улыбкой. Так поступала мать Цзинь-Цзинь. Так поступали все китайцы.
Наконец он это понял.
Прямых рейсов на Гуйлинь не было.
Из Чанчуня Билл полетел в Сиань, а оттуда — в Чунцин. Там ему пришлось заночевать в битком набитом здании аэровокзала. Его окружали туристы, у которых сорвались круизы по Янцзы. Другие туристы ждали рейсов на Пекин, а те несколько раз откладывались. Наконец усталость сморила Билла. Положив под голову сумку, он заснул. Проснувшись, он увидел напротив себя двух старух. В них не было ничего примечательного, кроме крошечных ступней. Билл отвел глаза, однако любопытство пересилило приличия.
Даже при миниатюрности их фигур ступни старух поражали своей кукольностью. Не зная, что за ними наблюдают, одна из соседок Билла сняла синий, совсем детский, башмачок и принялась растирать крошечные пальчики. Зрелище было отталкивающим, поскольку вплоть до ступни нога сохраняла свои естественные размеры. Дряблые мышцы нависали над щиколоткой, колыхаясь при каждом движении. Потом старуха снова надела башмачок и в упор поглядела на Билла.
По радио объявили их рейс. Старухи встали и быстро засеменили на посадку, зажав в руках билеты. Билл проводил их взглядом. Они являли собой ожившее прошлое — живые осколки старого Китая с его варварским обычаем заковывать ноги девочек в особые колодки, мешающие росту. Извращенное представление о красоте, которое по всем западным меркам было не чем иным, как издевательством. Но старухи явно не считали себя калеками. Они привыкли к таким ногам; они десятки лет ходили на таких ногах. У этих старух были иные понятия о норме.
Раньше Биллу казалось, что он просто не выживет, если потеряет Цзинь-Цзинь. Но он и здесь ошибался. С этим можно справиться. Конечно, будет больно, но постепенно он привыкнет жить без нее. И она тоже привыкнет.
Старухи почти скрылись в воротах зала отправления.
Наверное, можно привыкнуть ко всему. Или почти ко всему.
В самолете на Гуйлинь он был единственным пассажиром.
Стюардесса сидела рядом с ним. Когда самолет начал снижаться, она вцепилась Биллу в руку. Колеса шасси ударились о взлетную полосу, затем самолет подпрыгнул и снова опустился на бетон, попав в плотную водяную стену. Билл слышал, как вода заливает шасси, норовя утащить самолет в сторону, развернуть поперек полосы или даже опрокинуть. Но летчик включил усиленное торможение. Душераздирающий скрежет, и стена брызг стала опадать. Пока самолет подруливал к аэровокзалу, стюардессу вытошнило в бумажный пакет. Билл приник к иллюминатору. За окном — сплошная пелена тропического ливня. Уже который день подряд здесь шли дожди, и никто не знал, наступит ли им конец.
В зале ожидания царили толкотня и давка. Похоже, все население Гуйлиня торопилось покинуть город. Полицейские в зеленой униформе пытались хоть как-то регулировать этот хаос. Билл начал пробираться к выходу, ежесекундно рискуя быть сбитым с ног и раздавленным.
Столы фирм, предлагавших автомобили напрокат, опустели. Билл вышел наружу и направился к стоянке такси. Там не было ни одной машины. Он ждал, слушая ветер и не зная, что делать дальше. Ветер завывал жалобно и предостерегающе. Через несколько минут к стоянке подкатила старенькая «сантана». Еще одна семья, торопящаяся покинуть Гуйлинь. Когда они вытащили многочисленные чемоданы и расплатились с таксистом, Билл просунул голову в окошко.
— Мне надо в Яншуо, — сказал он водителю. — В деревню… она вблизи Яншуо.
Билл только сейчас сообразил, что не знает названия деревни, где жил отец Цзинь-Цзинь. Но он запомнил дорогу и сможет подсказать водителю, куда ехать.
— Нельзя в Яншуо, — на ломаном английском ответил таксист. — Дороги в Яншуо закрыты.
Билл достал бумажник, вытащил оттуда всю наличность и сунул в ладонь водителя, согнув ему пальцы. Водитель смотрел на смятые купюры, скаля желтые кривые зубы. У него было тяжелое, смрадное дыхание.
— Дороги закрыты, — извиняющимся тоном повторил таксист, однако деньги не возвратил.
