– Что ж мы так долго собирались?
Колин неслышно ушел, стесняясь, что увидел момент близости, в которой ему не было места. Тогда он еще не встретил Талену и не мог до конца понять, что чувствовали в тот момент Стейс и Кэти Лавкрафт. Колин глубоко вздохнул и словно учуял в воздухе запах своей молодой жены-индианки. Внутри шевельнулось что-то странное, напоминающее кактус, готовый вырваться из темницы и взлететь. Стоит ему подумать о Талене, в голове будто пение раздается. Все переменилось с тех пор, как в его жизнь вошла Талена. С нею он познал настоящую любовь и гордился тем, что она познала то же самое. Ночью, когда весь дом спал, они сплетались в объятии, и он проникал в нее с неизменным удивлением и робостью, как будто входил в церковь. А потом лежал без сна, слушал ее мерное дыхание и думал, до чего же это благословенное время – ночь, наполненная запахом хвои, криками ночных птиц и запахом жены, посапывающей в его объятиях.
Конь споткнулся, напомнив Колину о том, что надо быть предельно внимательным. Несколько камней с шорохом скатились из-под копыт в бездну. Провожая их глазами, Колин слегка поежился при мысли, что он мог оказаться на их месте.
Дальше он ехал, уже не отвлекаясь, пока не добрался до спасительного подлеска. Выехав на небольшую поляну у подножья, Колин спешился. После трудного спуска и он, и его надежный конь заслужили небольшую передышку. Из седельного мешка он достал флягу и вдоволь напился. Потом снял шляпу, наполнил ее почти доверху и поднес коню, который, учуяв воду, уже вытягивал морду.
Напоив коня, он спокойно уселся на поваленный ствол дерева, пожевал вяленого мяса, отрезая кусочки ножом, висящим у пояса, а конь тем временем тоже нашел что пощипать.
Колин Лавкрафт всегда считал себя удачливым, можно даже сказать, счастливым.
Он решил на день ускорить возвращение домой, оставив их небольшое стадо в надежных руках двоих индейских помощников. Коппера Пота и Хуанито выделил ему в помощь Элдеро, и Колин полностью на них полагался. Удивительно, как индейская община боготворит своего вождя. И мужчины, и женщины Флэт- Филдс готовы умереть за Элдеро, не иначе потому, что и он не задумываясь отдаст жизнь за свой народ.
Колин вспомнил свою свадьбу с Таленой – языческий обряд, наполненный радостной, по-детски наивной одухотворенностью. Пляски и песни на непонятном языке, казалось, воспевали торжество жизни лучше, искреннее, чем брачные ритуалы его народа.
Талену увлекли, включили в свой хоровод девушки в костюмах, символизирующих смену времен года и земное плодородие, а к нему подошел Элдеро. Не говоря ни слова, он указал Колину на темнеющие неподалеку хоганы, и они пошли к ним вместе – две тени, пляшущие в отблесках костра. Вождь вдруг остановился, повернулся к нему, положил ему руки на плечи и долго, молча смотрел ему в глаза. Темные, ввалившиеся магнетические глаза Элдеро говорили с ним безмолвным языком, которого Колин тогда еще не понимал. Но внезапно он почувствовал, что душа вырвалась из тела, словно Элдеро приказал ей на миг покинуть свою обитель и тайком пробраться в его душу. Мысленным взором он увидел дрожащее лицо, показавшееся смутно знакомым, и понял, что это он сам, его лицо, только теперь он видит мир глазами Элдеро.
В этом было что-то неестественное, но Колин не испытывал страха. Постепенно в душе воцарился блаженный покой. Он начал понимать, о чем говорят ему трава, и деревья, и небо, как будто выдержал некий экзамен и трава, деревья, небо, облака снизошли до разговора с ним. Со стороны он видел свое лицо, озарившееся счастливой улыбкой. Невыразимое ощущение того, что он отныне хозяин своей судьбы, вылилось в этой лучезарной улыбке.
На лице Элдеро тоже было написано удовлетворение, а голос, с трудом выговаривающий английские слова, доносился из каких-то неведомых глубин:
– Теперь ты видел. Теперь знаешь.
– Что это было?
– Шим. Дух Земли. Талена, моя дочь, знает его. Теперь и ты знаешь. Ваши дети пойдут по Земле и будут благословенны.
С этими словами Элдеро повернулся и пошел к костру. Когда они снова вступили в круг света, Колин заметил тревожный взгляд Талены, обращенный к отцу. Он не видел, как Элдеро ответил на немой вопрос дочери; ему лишь показалось, что вождь едва заметно кивнул, а может, никакого кивка и не было, может, это лишь видение в дрожащем пламени костра. Но лицо Талены озарилось улыбкой, и глаза ее заблестели. Колин сел рядом с ней и не стал ни о чем спрашивать. Он не знал, что с ним случилось, но, наверное, ничего плохого, коль скоро жена его так счастлива.
С той поры ему ни разу не удалось поговорить с вождем наедине, но того, что он испытал, глядя на себя глазами Элдеро, ему никогда уже не забыть.
Колин нахлобучил на голову мокрую шляпу, радуясь приятной влаге в волосах и зная, что солнце вскоре высушит их. Он поднялся со ствола и подошел к коню, который мирно пасся невдалеке. Вскочил в седло и не колеблясь оторвал коня от его трапезы. Животное, видимо, уже насытилось, потому что довольно было легкого хлопка по крупу – и конь послушно пошел в сторону дома.
Теперь Колин мог отдаться своим мечтам и звучащим в голове песням. Он представлял, как она
Два часа, оставшиеся до дома, показались ему бесконечными. Для нетерпеливой юности песок в песочных часах течет гораздо медленнее, чем кровь по жилам.
Он выехал из леса слева от дома на широкую поляну, на другом краю которой семейство Лавкрафт выстроило свое временное жилище. Это их первая крыша над головой после нескольких месяцев, проведенных под открытым небом или под телегой (ее накрывали брезентом, если шел дождь). Перед ним еще левее замаячил сруб нового дома, который без спешки возводили они с отцом. Дом был просторный, со светлыми комнатами и огромным каменным очагом, как хотелось матери.
Дом, где будут стариться его родители и расти его дети.
И не важно, какого цвета будет у них кожа.
Подъезжая все ближе, Колин удивился, что из трубы, поставленной с противоположного конца крыши, не идет дым. Когда в доме три женщины, в очаге всегда огонь, даже летом. Не понимая, в чем дело, он почувствовал, как холод ледяной рукой схватил его за сердце и загасил радость возвращения.
Дым из трубы – это признак жизни. А сейчас дом словно застыл в безжизненной тишине.
Странно, что никто не выбегает из дома его встречать. Из маленького жилища, прилепившегося к горе, не доносится никаких звуков. Колин легонько ударил пятками в бока коня, побуждая его идти быстрее. Смутное подозрение перерастало в уверенность.
И наконец он увидел.
Возле куста дикого шалфея, который Кэти Лавкрафт посадила возле дома, лежал труп мужчины со стрелой в спине. Колин взвыл так, что долина и окрестные горы огласились эхом смерти, и пустил коня в галоп. Он соскочил наземь, даже не дав коню остановиться, и бросился к человеку, лежащему к нему спиной, молясь Богу, в которого верил отец, чтобы все это оказалось неправдой, и уже зная, что это правда.
Глаза Стейса Лавкрафта были открыты, голова повернута кверху, словно он обратил последний, прощальный взгляд на горы. На залитом кровью лице вырезаны две звезды, голый череп покрыт глубокими надрезами. Колин содрогнулся, поняв, что с отца сняли скальп. Хорошо, если не заживо, потому что иначе отец смотрел вовсе не на горы, а в глаза тому зверю, который подверг его такой пытке.
– Талена! Мама! Линда!
Голос вырвался из горла одновременно с ударившей в мозг мыслью о женщинах. Колин вскочил, как подхлестнутый, и кинулся в дом. Дверь была открыта. Он в ужасе застыл на пороге. Кэти Лавкрафт лежала на спине сбоку от очага. Обеими руками она ухватилась за стрелу, пронзившую ей грудь. Точь-в-точь таким жестом она всегда прижимала к груди цветы, собранные у источника. Стрела, видимо, настигла ее на пороге, и женщина пятилась до самого очага, пока не упала. На полу валялись черепки глиняной вазы, которая всегда стояла на столе. Скальп с нее не сняли, и Колин возблагодарил небо и того, кто на нем обитает, хотя бы за это.
– Талена! Линда!
