– А тебе нужно, чтобы все это кончилось?
Ворон не удивился этому голосу, словно он всегда звучал где-то внутри него, но и отвечать ему ничего не стал. Все вдруг сразу поменялось вокруг; небо стало далеким и призрачным, а люди, стоявшие рядом, страшно приблизились. Глаза в глаза, с одним и тем же вопросом, назойливо сверлящим его мозг. Что ж, надо было жить дальше и исполнять свой долг – подумал он и стал рассказывать старшине, для чего ему пришлось преодолеть хазарскую степь от самой Белой Вежи.
Старшина дослушал последние тихие слова и, припав на одно колено, склонился к раненому, словно, заглянув поближе в измученные глаза, можно б<>ыло увидеть и хазарскую степь, через которую мчался гонец, и то, как бился со своими преследователями этот удивительный воин.
– Как звать-то тебя, браток? – вместо громких возгласов восхищения наконец-то проговорил Стрет. – Что я могу для тебя сделать?
Простые слова, но неповторимые интонации русской речи вложили в них такую бездну смысла и сердечного тепла, что ни одна хвалебная ода не звучала бы слаще для слуха русского воина, и не было бы слов лучшей похвалы его ратному труду и слов большего уважения и восхищения его подвигом.
– Вороном, – машинально прошептали бледные губы, но глаза, горя лихорадочным блеском, жили другой, мучительной и неотвязной мыслью, совершенно удаленной от всего, что было рядом и окружало их плотным и тесным кольцом навязчивых образов.
– Слышал я про такого удальца, – тихо откликнулся старшина. – Вот ты, значит, каков!
Он еще чуть помедлил и уже собирался встать и идти к своей полусотне, как глаза его наткнулись на зовущий и умоляющий взгляд раненого витязя.
– Что, браток? – сообразил Стрет. – Говори, любую просьбу исполню, как свою!
Губы Ворона беззвучно шевельнулись, видно, силы совсем мало осталось. И Стрет, быстро сообразив это, припал ухом к самой его груди и только тогда расслышал рвущееся из обессиленной груди слово.
– Из крепости я, старшина полусотни, – отвечал он. – Сюда, на заставу, для разведки и подмоги послан.
Глаза раненого вновь поманили, и старшина снова припал к груди Ворона.
– Нет, твоего слуги не видели. Гонец с заставы был, а чернявого касога о семи конях не было, – простодушно отвечал Стрет. – Не видел такого нигде.
Взгляд Ворона потемнел, и даже телесная слабость не в силах была заглушить пылающий в нем гнев.
– Не печалься, браток, – мигом сообразил старшина. – Сыщем мы твоего касога, хоть из-под земли, а достанем. И ежели он, гад, предал тебя – будет ему славная размычка[49] .
– Так, может, его хазары словили? – задумчиво произнес воевода.
– Какие хазары? – продолжая смотреть в глаза Ворону, отвечал Стрет. – Ты же говорил, что ушли они восвояси.
– Да ушли, – батько чуть смутился, что упустил такую важную составляющую хазарского набега и вспомнил об этом только сейчас, – но пока мы первую сотню отстреливали, вторая мимо нас и проскочила. Может, за гонцом, а может, и за касогом вдогон. Кто же их знает…
Губы воина сжались, и он разогнул свою спину. Рука его невольно легла на рукоять меча, красноречиво говоря, что этот человек хорошо знает, что ему делать, и нисколько не сомневается в своей правоте. Лицо его слегка нахмурилось, и он, чуть поведя плечами, повернувшись к воеводе, тихо сказал:
– Что ж, батько, видно, нам пока рановато сиживать за разговорами.
– И то правда, Стрет, – устало откликнулся батько. – Иди, повоюй маленько, и пусть Среча, как всегда, улыбнется тебе.
Воин не обернулся, делая быстрые шаги к своему коню, и только, с разбегу взлетев в седло и пришпоривая еще неостывшего коня, полуобернувшись, крикнул:
– Спасибо, батько, на добром слове!
– Да на здоровье, – проворчал воевода, плюхаясь на сваленные бревна.
Глаза его еще какое-то время следили, как полусотня уходит в ворота заставы и, пыля по степи, тянется вдаль, а потом опустились в зеленое кружево травинок, спрятавшихся от зноя в добротную бревенчатую тень.
– Да и вам всем, ребятки, удачи, – проворчал он себе под нос. – Ох, как она вам всем теперь пригодится. Мало вас, соколики, а этой черноты из степей вон сколько надуло. Ох, затопчут они вас, ребятки, да и Стрета моего тоже.
Глаза его горестными думами поползли по сплетению тонких стеблей, словно там, в неповторимом природном узоре, можно было отыскать что-то свое, сокровенное. Но что можно найти в простой охапке перепутанных трав? И все-таки, продолжая глядеть туда затуманенным взглядом, он улыбнулся какому-то непонятному, странному чувству совершенной уверенности, что все будет хорошо.
«Вот ведь трава, она как человек, – вдруг подумалось ему. – Топчут ее и так и сяк, и косят ее, и скотина ее всякая стрижет, а дай ей хоть какую защиту малую – и она тут как тут, сразу же зазеленеет. И словно и не было с ней горя никакого».
– Ничего, – проворчал он снова самому себе под нос. – Стрет, он парень не промах. Побьет хазар, да и ребят своих в обиду не даст.
Батько встал и, хлопнув себя по бокам, взялся снова за свое воеводское дело.
Глава 10
Княжий терем
Мягко и вкрадчиво поскрипывают сафьяновые сапоги, расшитые бисером, под легким и уверенным шагом боярина. Словно стяг самого Перуна, колышется красное корзно, небрежно свесившись с левого плеча знатного воина. Из-под высокой шапки, отороченной соболями, щедрым потоком серебра льются непослушные седые волосы. Ветерок без труда подхватывает их тонкие пряди и крутит в своих озорных руках, как ему вздумается.
«Такие легкие, шелковистые волосы бывают только у славян», – вспомнил Велегаст слова какого-то грека, услышанные на одной из торговых площадей далекого Киева.
Он шел теперь за боярином, и его взгляд, невольно скользя по летящим складкам плаща, следуя их стремительным движениям, взлетал то и дело к серебристо-пепельным волосам знатного воина. И вдруг он поймал себя на мысли, что среди этих седых волос ему мерещится красный воспаленный взгляд, который пристально и недобро изучает его, пытаясь пролезть сквозь морщины лба к самому мозгу и его потаенным мыслям.
Велегаст тряхнул головой, словно пытаясь прогнать наваждение, но красный глаз снова возник на затылке боярина. То есть, собственно, глаза и не было, а это был образ внутреннего ока, которое было доступно лишь немногим волхвам. Как боярин смог развить в себе это око и откуда он вообще смог получить такие знания? Думать об этом было некогда, ибо напряженный красноватый взгляд скреб по черепу Велегаста, отбрасывая в сторону, как луковичную шелуху, ненужные вторичные мысли и пробираясь все глубже и глубже в поисках сокровенного.
Волхв быстро сотворил заклинание зеркала и прикрылся им, как щитом. Взгляд красноватого глаза уперся в невидимую преграду и стал сердито наливаться кровью. Сквозь волшебное стекло Велегаст смотрел завороженно, как разрастается красный зрачок, пытаясь пробить мысленную броню. Вдруг боярин остановился и, обратив к волхву лицо, светящееся самой естественной простотой, восторженно заговорил:
– Посмотри, божий человек, как прекрасен княжеский замок!
Велегаст оторопело проследовал взглядом за рукой боярина, которая указывала на две высокие боевые башни с зубцами, смело выступавшие из стены и прикрывавшие низкую надвратную башню с резным коньком на двускатной, причудливо выгнутой крыше. Солнце, утопая в морских волнах, источало на
