Богам и приносит требы, кидая в огонь хлеб и выливая мед. Вот сейчас должно свершиться великое чудо и покатится огненное колесо с горы. Но тут раздается страшный крик, и со всех сторон из темноты появляются люди, одетые в черное. В руках у них дубины и колья, а за ними видны монахи с огромными крестами в руках.
И эти черные люди начинают избивать всех подряд без разбору: и детей, и женщин, и мужиков. Крик, стоны, проклятия слышны со всех сторон. Кто-то бросается к реке, чтобы спастись от страшных людей в черном, кто-то пытается драться с ними, но она вдруг понимает со всей ясностью, что главная цель этих страшных людей – убить их волхва. И это так же ясно понимает ее Володарь. Они смотрят друг другу в глаза, какие-то доли секунды, и она уже знает, что он будет делать.
– За реку! – кричит он. – Скорей! Дарина, спасай госпожу!
Она еще хочет остановить его и хватается пальцами своей руки за ускользающую его руку, но тщетно. Она только успевает увидеть, как ее боярин, схватив факел, отбивает натиск черных людей, прикрывая собою волхва. Тут сильные руки Дарины подхватывают ее и тащат прочь от страшного места. На пути у них встает человек в черном с дубиной, поднятой вверх для удара, но служанка так быстро и с такой яростью бьет его кулаком в лицо, что тот падает навзничь как подкошенный.
В этот момент они останавливаются на доли секунды. Дарина одной рукой подхватывает дубину упавшего, продолжая цепко держать ее другой рукой, а она оборачивается, чтобы в последний раз увидеть своего любимого живым и невредимым.
Она видит, как молодой красавец-боярин, размахивая факелом, отогнал черных людей, и сердце ее переполняется радостью и гордостью. И она уже хочет повернуться и идти за реку, как сказал он, но в последний миг замечает, что к нему со всех сторон бегут монахи с огромными черными крестами. Их становится все больше и больше, и кажется, сама тьма рождает этих страшных людей, чтобы разрушить мир Светлых Богов, ее мир.
– Володарь! – кричит она что есть силы, видя, как над ним взлетает целый лес черных крестов.
Тут Дарина дергает ее за руку и тащит со всей своей дикой силой сквозь ночь за собой.
Утром, когда избитые и окровавленные друзья Володаря принесли и положили перед ней его тело с ужасной раной на голове от удара крестом, она вначале упала без чувств, но потом нашла в себе силы, чтоб пойти к князю требовать суда и мести. Она потом еще не раз будет показывать свою силу, но тогда Мстислав ответил ей с грустью, что сам не волен наказать христиан, потому что разрешение «на пресечение языческих празднеств» дано им от самого Владимира, и тот им покровительствует, а идти против воли отца он не властен.
– Что ж, – сказала тогда Карамея, – я сама им отомщу.
– Отомсти, – подойдя к ней вплотную, шепнул Мстислав, – но только чтоб Владимир и его соглядатаи не знали об этом, а то ведь у тебя растет сын.
Сын растет, – она помнит, как сердце ее сжалось при одной только мысли, что эти страшные люди в черном доберутся и до ее сына.
Сын растет – она не пожалеет никаких денег, чтоб нанять верных гридей, помнящих Светлых Богов и почитающих клятвы Роты превыше всего, и прежде всего превыше заповедей ромейской страшной веры.
Сын растет – со двора до нее долетели веселый смех и радостные крики мальчишки, игравшего с деревянной лошадкой. Теперь он не просто скакал вокруг приглядывающей за ним девки, но и размахивал деревянным мечом, колотя направо и налево воображаемых врагов.
Эти звуки согрели сжавшееся от тоски женское сердце, и Карамея, властно распрямив спину, встала. Гордая и непокорная, она вновь была воплощением силы и власти и тлеющей внутри нее нерастраченной жажды мести. Самую малость этой жажды она утолила, только ощутив сладость напитка по имени Месть, но самое страшное, что она задумала, ей еще предстоит сделать.
Глава 13
Гридница
Князь перешагнул порог гомонящей веселой гридницы и понял, что спрашивать здесь, кто и когда вошел, пустое дело. Всяк здесь в ожидании обещанной медовухи говорил или просто шумел, развлекая себя и своего товарища немудреным, но вполне достойным делом. Отроки – юные воины, сидя на конике[53], играли в кости, другие толкались, пытаясь сбить шапку, третьи мерялись силой рук. Дружинники спорили об оружии пытаясь дамасским кинжалом проколоть кольчугу, положенную на лавку. Невысокого роста, широкогрудый, Борич, подняв вверх жилистую руку с тонким блестящим лезвием, буравил глазами то одного, то другого товарища, приговаривая:
– Ну кто, кто со мной на куну поспорит, что порву я стальное кольцо? Кто?!
Все только махали на него руками, – с тобой, жлобом, спорить – что с козлом бодаться.
– Ну не хотите, как хотите, – Борич крякнул и всадил кинжал в лавку.
Разорванное кольцо со звоном отскочило в сторону.
– А в бою тебе лавочку не подстелят, – покручивая усы, откликнулся на жалобный звон рассудительный Ставр. – Там стеганка спружинит, да и враг свирем[54] уйдет, так что скользнет твой клинок по кольчужке как… – хитрый Ставр ехидно прищурился, – как в бане уд[55] по мыльной подружке.
Дружинники вокруг захохотали, а Борич, покраснев, выругался длинно и зло.
– Колоть надо, непременно, – воин хмурил в досаде густые пшеничные брови, – не кинжалом, так мечом, заточить только острие его, как кинжал[56]…
Но его никто не слушал. Здоровенные ладони хлопали Борича по дюжим плечам, сдабривая дружеские тычки едкими шутками самого похабного свойства.
– Меч тяжелый; от него так просто не отвертишься, – не унимался Борич, – коль кольцо острием ковырнет, то кольчугу тотчас и порвет.
– А я говорю, секирой рубить надо, с оттягом, – уверенным зычным голосом прогудел Ставр, наконец-то переходя на серьезный тон.
Но тут пришла очередь для шуток Борича.
– Хоть ты мылом весь натрешься, а от укола… – он прищелкнул пальцами и сделал выразительное движение бедрами, – не увернешься!
Слушатели вокруг снова радостно захохотали, а Ставр, чертыхаясь, погрозил здоровенным смуглым кулаком.
– Поговори мне, шутник хренов…
– Князь, князь сейчас вас рассудит, – заговорили дружинники, увидев Мстислава.
Ставр, высокий и статный дружинник, откинув ладонью темно-русые волосы, повернулся к князю, заговорил сдержанно и страстно:
– Степняк-то нынче поумнел; все кольчужки поодевали, что печенеги, что хазары, вот мы и думаем – как их сволочей теперь легче достать будет.
– Ежели мечи наострить, как у варягов, кинжальным острием тонким, то колоть надо кольчуги, – встрял в разговор Борич. – Меч на колющем ударе рвет кольчугу точно.
– А секира-то вернее будет, – откликнулся Ставр, – она и кольчугу и дощатый доспех на прямом ударе прорубает, да и щит не всякий перед ней устоит. Секирой бить надо, ее сам Радегаст, сам Бог войны и бранной славы, еще пращурам нашим завещал, как верное оружие победы.
Ставр обвел стоявших вокруг воинов светло-серыми сияющими глазами, словно призывая всех вспомнить мудрость древнего Бога.
– Меч нам священным оружием дан, – не унимался Борич, – его сам Сварог отковал, для сына своего, Перуна, им он и Скипетра зверя сокрушил, и землю очистил от зла. Меч есть любимое оружие Перуна, а он покровитель дружинников русских, а Сварог всем Богам отец и создатель всего. Сварог мудрейший из Богов, ибо весь мир создал и все смыслом наделил великим, потому он и меч ковал, а не топор или секиру. А стало быть, мы тоже должны драться мечом, как завещал нам Сварог и Перун-громовержец.
