потом проверю, – подумал он, еще больше сосредоточиваясь, – вначале надо найти путь к храму, а потом все остальное». Краем глаза он заприметил едва различимый темный силуэт сухого дерева, отметив про себя, что примета совпадает и что в ладонь несколько раз ткнулись упругие воздушные струи, словно невидимый дух пытался взять его за руку и торопил следовать за ним.
– Да иду же я, иду, – проговорил он кому-то неведомому, ждущему его в темноте.
Вскоре отряд остановился около зарослей рогоза, обозначавшего начало болотных владений. Велегаст, подняв руку с посохом, огляделся вокруг, словно искал место, куда воткнуть острый конец своей магической опоры. В бледном свете звезд было видно, как в сумрак со стороны болота втекали потоки тумана темно-белесыми космами. Вот туда-то и направился волхв, выставив впереди себя острый конец посоха. Так он шел по краю болотца, очерченного темной стеной рогоза, по полосе мягкой и податливой земли, заросшей луговыми травами. Посох, казалось, вел волхва, и с каждым шагом поступь его становилась все уверенней. Наконец он остановился около небольшого, едва приметного холмика, оглядевшись, очертил посохом вокруг него круг и твердо сказал одно только слово: «Здесь».
Висельника развязали, дали ему в руки лопату и указали на холмик. Угрюмый человек с избитым лицом, а его лицо стало видно только сейчас, когда подошли все воины и зажгли еще пару факелов, нерешительно взял в руки лопату и затравленно огляделся по сторонам. Отроку, державшему конец удавки, затянутой на шее висельника, это не понравилось и он ткнул мечом подневольного. Висельник дернулся и нехотя начал копать, вяло отбрасывая в сторону комья земли. Во всех его движениях сквозила немощь и бессилие.
Тем не менее дело потихоньку продвигалось, и вскоре на небольшой глубине лопата выхватила из земли край грубой холщовой ткани. Висельник еще немного поковырял землю лопатой и вытащил из ямы мешок. На людей дыхнуло таким смрадом и гнилью, что все невольно попятились. Вдруг подневольный землекоп нагнулся и, взяв мешок за края, резко поднял его вверх. На землю из мешка посыпались обрубленные ноги, руки и другие части человеческого тела. Волна тяжкого тлетворного запаха так ударила в нос, что некоторые даже зажмурились и, прикрывая лицо руками, стали отворачиваться. В этот момент висельник резко ударил острием лопаты по рукам воина, державшего удавку, потом другого и, освободившись таким образом от пут, тут же круговым махом саданул лопатой сразу по нескольким факелам. Еще выбитые из рук факелы не успели упасть на землю, как лопата, пущенная копьем, устремилась в грудь отрока, стоявшего ближе всех к стене рогоза. В тот же миг висельник перекатом прыгнул под ноги этого воина. На какой-то миг глухие удары, лязг железа и отборная ругань смешались в один клубок. Но когда подняли не потухший при падении факел, висельника уже не было. Только поломанные и примятые стебли рогоза указывали направление, куда мог исчезнуть злодей. Воины, страшно ругаясь и проклиная Чернобога, который несомненно помог этому преступнику скрыться, рванулись было по следу, но волхв, возвысив властный голос, остановил их. Нехотя они повиновались.
– Судя по тому, как двигается этот человек, вы будете ловить его всю ночь и едва ли найдете, а если и найдете, то неизвестно, кто из вас останется в живых, – мрачно рассудил Велегаст. – В конце концов, у нас есть задача поважнее, чем бегать по болоту за этим висельником.
– От князя достанется за то, что упустили, – неуверенно возразил один из воинов.
– Достанется. Но перед князем за все я отвечу сам, – отрезал Велегаст.
Возражать больше никто не стал, потому что мотаться ночью по болоту никому не хотелось, к тому же погоня за висельником была делом не для благородных воинов, к которым отроки, без сомнения, причисляли себя.
Зажав носы, поднесли факелы к тому, что было когда-то человеком. Один только Велегаст, словно не замечая ужасного запаха, острием посоха осторожно то отодвигал, то поворачивал какую-нибудь часть тела убитого волхва, постоянно думая о том, где же тут указание на дальнейший путь и для чего Боги послали его сюда. Он уже было совсем отчаялся, когда его взгляд привлекла белая полоска на обуви погибшего. Ступни служителя Велеса, отрубленные от остальной ноги, продолжали покоиться в мягких поршнях[69], но не это было удивительно. Велегаста поразила белая черта, проведенная от носка к голени. Он нагнулся пониже и поразился еще больше – поршни были сделаны из медвежьей шкуры. Но это было так необычно, что не обратить на это внимание и не задуматься об этом было просто невозможно.
– Медведь – это зверь Велеса, – заговорил Велегаст вслух, – и, умирая, волхв, видимо, хотел попасть к Богу, которому служил всю свою жизнь. Волхв утратил давно связь со своим родом, поэтому у него нет родового зверя. Его родовым зверем стал зверь Велеса.
Велегаст посмотрел рассеянным взглядом на воинов, на Радима и вдруг чуть не подпрыгнул.
– Старый дурень! – закричал он. – Как я не догадался сразу?! Ну конечно же!
– Что, что конечно? – недоуменно спросил отрок.
– Теперь я знаю, что было написано на черепках, хотя сейчас это, в сущности, не имеет никакого значения.
– И что же? – рука Радима невольно потянулась в сумку, где лежали списанные с черепков буквы и буквы, которые шепнули духи земли.
– «ВЕДУЩИЕ В ИРИЙ УКАЖУТ ПУТЬ» – вот что! – торжественно провозгласил Велегаст, поднимая над собой посох, словно знамя победы.
Волхв одет в ритуальную обувь, – пояснил он, видя недоумение отрока, – ее одевают перед смертью, чтобы попасть к родичам, но у волхва нет родичей, потому что он служит Богу, значит, он должен одеть такую ритуальную обувь, чтобы попасть после смерти к своему Богу – Велесу, а это обувь, сделанная из шкуры медведя.
– Так ты думаешь, волхв знал, что его убьют? – задумался Радим.
– Не знаю, – немного смутился Велегаст, – но сейчас это значения не имеет. Сейчас мы должны разглядеть эти поршни со всех сторон и повнимательней. Несомненно, в них спрятано какое-то послание.
Радим достал из сумки чистую тряпицу и осторожно освободил поршни от безжизненных остатков тела, которому они когда-то служили. Едва он заглянул внутрь поршней, как вскрикнул от радости:
– Буквы, вижу буквы!
– Так читай же! – Велегаст приблизил дрожащую от волнения руку с посохом, который засветился голубоватым волшебным светом.
– На лбу медведя рода знак, – неуверенно произнес Радим. – Это все!
Капельки пота выступили у него на лбу от напряжения. Он вывернул наружу поршень, но более не нашел никаких слов.
– Другой бери, скорее, – зашипел Велегаст.
Воины, стоявшие рядом, поглядывали на волхва и его отрока с непониманием и неприязнью. Им эта парочка не внушала никакого доверия, и странноватый приказ князя во всем слушаться волхва казался пьяной выходкой начальника, о которой тот поутру сам же и пожалеет. Велегаст не слышал, о чем перешептываются воины, стоявшие чуть подальше, но спиной чувствовал, что посланные для охраны отроки имеют о нем весьма нелестное мнение, и если он будет и дальше злоупотреблять их терпением, то его в лучшем случае свяжут и отведут к князю, а в худшем – убьют, как черного колдуна, пытающегося через расчлененный труп навести мор или порчу на весь город.
Радим быстро схватил другой поршень и прочитал:
– К стожарам утра Перун Коляда Макоши.
– Все очень просто, – начал Велегаст, когда его сверкающие от возбуждения глаза обнаружили, что недоумение отрока не рассеялось и после чтения второй надписи на поршнях.
Но договорить волхву не дали. Он вдруг ощутил у своего горла леденящий холод отточенной стали клинка и поперхнулся последним словом.
– Все будет просто, если ты сейчас же бросишь свой посох, будешь вести себя тихо и не будешь пытаться колдовать! – волнуясь, прокричал сзади молодой, но сильный и мужественный голос. – Тогда тебя свяжут и отведут на княжеский суд. А если вздумаешь сделать что-нибудь не так, я тут же проткну твое горло.
Велегаст покраснел от стыда. Он же чувствовал, что все идет к этому, торопился, предвидел последствия и так попался, увлекшись, как мальчишка. Но делать было нечего; закусив губу, он разжал
