Она была как сломанная кукла. Платье разорвано до самых бёдер. Одна нога подогнута, другая вывернута под неёстественным углом. Голова повёрнута прочь от него, словно она опять, в последний раз, его отвергала. Волосы закрывали её лицо чёрной вуалью.
Кто-то сидел возле неё на коленях; поднял голову, крикнул что-то кому-то ещё. Ноэль не понял слов.
Эрик тоже был здесь. Он стоял напротив, по другую сторону её тела, но он не смотрел на неё. Руки у него по-прежнему были скованы. Двое мужчин держали его за плечи. Он смотрел на Ноэля с бесконечным презрением.
— Она ещё дышит! — громко сказал кто-то. — Где эта скорая, чёрт бы её побрал! Передайте в больницу, чтобы готовились её принять!
Приближалась ещё одна сирена. Толпа зашевелилась, пропуская нескольких человек. Он видел, что Эрик не сводит с него взгляд, обвиняя его, назначая ответственным за то, что случилось, зная, что это Ноэль, Ноэль сотворил всё это, с самого начала и до сих пор. Люди в белом подбирались к Алане с обеих сторон. Всех заставили отступить. Под неё протолкнули что-то похожее на ткань. Когда поднимут, наверное, это окажется сетка. Её тело слегка покачивалась, лицо по-прежнему было повёрнуто в другую сторону и укрыто её чудесными волосами. Толпа начинала рассасываться. Люди вокруг бормотали. И только Эрик стоял там, один, обвиняя.
Кислота нахлынула снова, заставляя опустить веки, укрыться от слепящего света. Когда он открыл глаза, он всё ещё был на ногах. Только теперь в правой руке было что-то новое. Сквозь отупение и тошноту Ноэль бессмысленно смотрел на предмет: изогнутый острый край, блеск металла. Острый кончик. Смертоносный.
— Это твой шанс, — прошептал кто-то.
— Он убил твою девушку, — сказал кто-то другой, отступая.
Красные огни высветили силуэт Эрика. Лучи фонарей подрагивали, освещая только его.
— Я бы порвал его на клочки, — сказал новый голос и тоже стих.
— Он целиком твой.
— Он убил её.
— Достань его, Приманка.
— Это он виноват.
— Ты дал ей умереть.
— Достань его. Он это заслужил.
— Режь его. Он сделал тебя голубым.
— Мы не станем тебя держать.
— Он весь твой.
— Достань его.
Нож был, как горящая головешка, вплавленная ему в ладонь.
— Отомсти ему за других.
— Убей его, Приманка.
— Мы не будем мешать.
Жар от ножа делался невыносимым. Но Ноэль не мог его выронить или стряхнуть, не мог разжать руку.
— Убей его.
— Из-за него ты стал педиком.
— Он заставил тебя убить её.
— Ты дал ей умереть.
— Это его вина.
Ничто не могло остудить жар в его ладони, разливающийся по руке, обжигая локоть, плечо, шею, пальцы. Ничто не уймёт это жжение, пока не вонзишь нож во что-нибудь мягкое, влажное, сочное.
— Порви его.
— Достань его, Приманка.
— Убей его.
— Убей его.
— Убей! Убей! Убей! — шептал коварный хор голосов вокруг него, а он метался вокруг Эрика, пытаясь остановить их, заставить заткнуться.
— Убей! Убей! Убей! — шептали они в каждую пору его кожи, в каждое нервное окончание мышц, и Ноэль бросался вперёд, чтобы вонзить нож во что-нибудь, что заставит умолкнуть голоса и охладит невыносимый жар в ладонях. Голоса требовали, требовали, настаивали, подгоняли, пока наконец он не утратил рассудок от жара и боли — и тогда он бросился вперёд…
Он увидел лицо Эрика всего в нескольких дюймах перед собой — не чудовищную маску, не ледяную смертоносную силу, а испуганного брата, связанную жертву на алтаре, агнца, готового для заклания.
…бросился и остановился, чувствуя, как внутри всё скручивается и кости сжимаются от резкой остановки. Чтобы остановить бросок, требовалась каждая крошечная сцепка кости с мускулами, мускулов с кожей — все до единой.
Словно издалека до него донёсся звон металла у ног. Лицо Эрика перед ним вдруг сменилось его собственным, потом лицом Аланы, Моники, Рэнди.
Кто-то распоряжался резко, холодно и чётко:
— Увести его. Оформить как положено. Давайте. Чего ждёте? Пошевеливайтесь!
Эрик исчез — его запихнули на заднее сиденье полицейской машины, втолкнув внутрь. Он всматривался в заднее окно, пытаясь разглядеть Ноэля, пока его рывком не усадили обратно, а потом машины сорвалась с места, пронеслась через узкий выезд из переулка, и скрылась из вида.
Ноэль остался стоять неподвижно. От облегчения он парил. Он столкнулся с проверкой, почувствовал её силу, почувствовал программу, которую невозможно контролировать. И победил её.
Что-то мокрое в левом глазу. Он поднял руку; похоже на слизь. Кто-то ещё подступил к нему, быстро плюнул. И ещё один. И ещё.
Он не стал им мешать, позволяя слюне стекать по своим щекам, по носу и подбородку. Тени разбежались. Красный крутящийся свет потускнел, потом пропал вовсе, и он остался в переулке один.
— Идём, дорогой. Нужно идти.
Кто-то протянул руку, дотронулся до него.
Он не шевельнулся. Она вытащила крошечный серебряный платок и нежно вытерла ему лицо.
— Нам нужно идти, Ноэль. Нужно ехать в больницу. Идём. Рик на машине. Он нас отвезёт.
Внезапно чувство свободы и облегчения пропало. Он увидел руку, ищущую опору в воздухе, снова услышал крик и звук, с которым она ударилась об асфальт. Память вернулась, ясная и мучительная.
— Идём, Ноэль, — Виина потянула его за собой. — Твоя девушка в беде. В очень серьёзной беде.
14
В больничной комнате ожидания Рик Чаффи принёс ему таблетку и стакан воды. Это торазин, сказал Рик, он поможет Ноэлю прийти в норму. Ноэль отказался; Виина взяла.
Молодой интерн — по его словам, поклонник Виины — в просторную комнату и сообщил им, что Алана уже в операционной, куда её отвезли сразу же по прибытии. Не хотят ли они пойти в другое место, где было бы не так шумно, как в приёмной неотложки? Ноэлю было всё равно, но распоряжался Рик, да и Виина, привлекавшая множество взглядов своей серебристой парчой, решила, что это неплохая идея. Поднявшись вверх на один пролёт, они оказались в небольшом вестибюле, похожем на маленькую гостиную: два дивана и кресло в стиле датский модерн. Но здесь было тихо, уединённо. А через несколько минут на Виину уже подействовало лекарство. Она вытянулась на кушетке, и Рик накрыл её смокингом. Смотрелось это нелепо.
Ноэль не спал, даже не сомкнул глаз. Он знал, что ему не нужен торазин. Хотя из восьми часов, на
