Слишком много воспоминаний. Он решил проехать через город. Но свернув на Двадцать восьмую, он всего через несколько кварталов оказался у входа в бани, у той самой двери, где на него напали. Неужели от прошлого нигде не спастись?
Он решил больше не сопротивляться, а просто ехать, и двинулся дальше на запад, в сторону Вест- сайдского шоссе. Памятуя о том, как до сих пор складывалась поездка, он даже не удивился, когда пришлось остановиться на светофоре на углу здания, в котором располагался «Le Pissoir». А потом он выехал на шоссе и налёг на педали по-настоящему.
В следующий раз он затормозил, когда начал узнавать очертания кварталов внизу. Здесь он впервые услышал крик. Здесь всё началось. Он остановился, словно ожидая какого-то откровения, которое всё прояснит.
В стороне от шоссе Гудзон дрожал и переливался, словно шёлк. Мимо проходил роскошный белый лайнер, изящный, как большой лебедь, его вели шествующие в авангарде буксиры. На самом шоссе его миновали двое бегунов; их раскачивающиеся спины были покрыты потом, яркие цветные шорты бились на ветру. Проезжали велосипедисты. Откуда-то снизу до него донёсся крик, и он перегнулся через перила, высматривая его источник. Его приветствовал ещё один выкрик: молодые, возбуждённые, а потом разочарованные голоса. Внутри тесного круга у дальнего края стоянки столпились двадцать пять — тридцать человек. У стены брошенного склада кто-то установил широкий тонкий деревянный щит, выгнутый практически буквой «С». Ребята на скейтах разгонялись по щиту, стараясь развернуться на вершине, держась до тех пор, пока не оказывались почти параллельны земле. Иногда скейт выскальзывал, и тогда они падали на рампу, а иногда разворот удавался и они съезжали обратно под одобрительные вопли, пока следующий парнишка (и даже одна девчонка) не выходил на помост.
Глядя на них, он успокоился и повеселел, и потому ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы медленно проехать мимо самого склада и заглянуть в окно комнаты, где он впервые влип в ту паутину, которая крепко держала его теперь. Найти его было просто. Зелёную дверь снова прислонили к стене, нижний край был выпачкан красным. Но позади неё, среди мусора, обнимались двое мужчин, целуясь и лаская друг друга. Послеобеденная любовь. Знали бы они!
Он подъехал к другому ограждению, посмотрел на здание федеральной тюрьмы предварительного заключения и снова нажал на педали, спускаясь с шоссе на Чальтон-стрит, потом развернулся и двинулся по Вест-стрит, минуя «Хватку», выбираясь на Кристофер-стрит — самую густо заполненную пешеходами улицу города.
Пересекая Шеридан-сквер, он заметил знакомую кожаную жилетку, джинсы с ремнём, выпущенную рубашку, стоптанные ботинки и хорошо знакомую походку Малыша Ларри Вайтэла. Проезжая мимо, Ноэль приветственно помахал ему рукой; парнишка удивился и попытался сделать Ноэлю знак остановиться. Не сегодня: Ноэль не хотел останавливаться. На сегодня его дела здесь закончены.
У Сент-Маркс-Плейс он повернул на север. Долгая дорога до особняка утомляла. Выходит, он в худшей форме, чем ему казалось. Нужно снова активней заняться ездой.
Ноэль открыл боковые ворота, бросил велосипед на лужайке и прошёл в дом. Никого.
Потом он заметил Окку: тот пил кофе на задней террасе и разговаривал со свежезагоревшим Доррансом, который, по-видимому, как раз вернулся с калифорнийского открытия.
— Эрик спит, — сообщил Дорранс.
Окку немедленно поднялся со своего места и отправился за кофе — идеальный слуга; Эрику повезло.
— Судя по всему, он вернулся сегодня в девять утра, всю ночь работал. Хочет проспать до вечера. Чтобы быть в форме на вечеринке.
— Это можно понять.
— А Алана… — начал Дорранс.
— В Европе, — закончил за него Ноэль.
— Нет. Она где-то здесь. По крайней мере, вчера вечером была.
— Значит, она рано приехала, — заметил Ноэль, пряча удивление.
— Она хотела тебе кое-что показать. Какой-то пакет. А, смотри, Окку его несёт.
Коричневая бумажная упаковка была вскрыта. Внутри оказалось несколько дорогих европейских журналов, отпечатанных на тяжёлой глянцевой бумаге. Ноэль взял лежащий сверху кремовый конверт и прочитал оставленную ею записку: «Загляни внутрь. Ты ведь придешь сегодня, да? Мне нужно с тобой поговорить. Наедине. Это очень важно».
— Вот, — Дорранс потянулся, чтобы показать ему. — Она отметила страницы скрепками.
Он открыл журнал там, где его заложили. Это оказался полный разворот — Ноэль увидел лестницу, которая спускалась от высоких окон замкового крыла и вела через строгий сад, где на фоне фейерверков склонялись друг к другу в робком объятии мужчина и женщина, едва удерживаясь от почти осязаемого поцелуя. Алана! С ним!
— Остальное — это вариации, — сказал Дорранс, открывая перед Ноэлем остальные журналы. Часть изданий отвела снимку всего одну страницу, другие — только половину, и везде фотографии выглядели загадочными, соблазнительными, полными игры света и тени: её белая кожа на фоне его чёрного костюма, глубокие тени сада, контрастирующие с яркими серебряными плитами дорожки, фейерверки, рассыпанные по тёмному небу.
— Чудесная рекламная кампания, — заметил Дорранс. Потом прибавил чуть более озабоченно: — А ты так не думаешь?
— Очень мило. Алана потрясающе выглядит.
— Ты тоже. Ты прекрасно получаешься на фото.
— Странно видеть себя. И в то же время это не я.
— Привыкнешь. Алана даже не смотрит. Если бы не ты, она бы не стала привозить их из Парижа. Она подумала, тебе будет интересно, как ты получился.
— Но это не я, — возразил Ноэль. — Посмотри на него! Он светский, уверенный в себе, романтичный, его ничего не беспокоит. И посмотри на меня! От меня должны быть без ума и мужчины и женщины. Чёрт, а я даже переспать ни с кем не могу.
— Всё это игра, — печально согласился Дорранс.
Ноэль потратил ещё несколько минут, рассматривая фотографии, просто чтобы иметь возможность сказать, что видел. Потом прошёл в дом. Аланы не было, он выяснил это, проверив её комнаты. Проходя по коридору к балкону гостиной, он дотронулся до одной из дверей. Дверь Эрика… открыта. Странно!
Гостиную Эрика заливал тусклый дневной свет, шторы были задёрнуты. Ноэль подошёл к двери в спальню. Она тоже оказалась открыта.
Эрик был в постели; он спал. Вверху под потолком с громким жужжанием крутился вентилятор. Ноэлю редко случалось бывать в этих комнатах. Но теперь он чувствовал, что просто должен заглянуть. Он говорил себе, что просто хочет убедиться, что всё в порядке. Закрыв за собой дверь, он тихо подошёл к кровати.
Эрик лежал на спине; бледное покрывало было обёрнуто вокруг одного плеча и спускалось к бедру, словно тога. С минуту Ноэль наблюдал, как он спит, а потом уселся в большое удобное кресло в нескольких метрах от кровати.
Вот она, последняя из назначенных дат. Вот предполагаемая жертва и предполагаемый убийца — вместе, в одной комнате, один на один. Эрик совершенно уязвим, всё преимущество на стороне Ноэля. Идеальный момент, просто замечательный. Но всё остальное было не так.
Глядя на спящего Эрика, Ноэль понимал: даже если ему докажут, неоспоримо и безоговорочно, что Эрик ответственен за смерть Рэнди — или Канзаса, или любого из тех, кого он предположительно так бессердечно убил — даже тогда Ноэль не сможет причинить ему вред. Как? Всего несколько дней назад Ноэль впервые в жизни искал физической любви другого мужчины — его любви. И понял, когда его отвергли. И принял это. Как принял бы почти что угодно, что сделал бы Эрик. Потому что это всё-таки случилось: он влюбился в Эрика, как раньше влюбился в Алану, не ожидая ничего в ответ, даже не желая никакого ответа, теперь уже от них обоих — только чтобы они оставались самими собой и позволяли ему быть рядом. Никакие программы, так искусно составленные компьютерами и специалистами по психологическому конструированию, не смогут обойти этот факт. Никогда.
