Теперь все должно образоваться, устроиться к их общей с Карлушей радости.
И нужно вернуться к кровати и услышать наконец то, чего она хочет услышать больше всего на свете, — Карлушино дыхание.
Спящий Карлуша всегда выглядел потешно: не Бельмондо-герой, а Бельмондо-комик, с распущенными губами и нечетким овалом лица (поперечные морщины доминируют над продольными, а не наоборот). С таким типом постоянно случаются забавные истории: на него падают ведра с краской, он сам падает в реку с моста, а после застревает в лифте с парочкой манекенов и обезьянкой-игрунком; он вечно садится не в тот поезд, вечно висит на карнизах двадцатого этажа, вечно оказывается запертым в шкафу; у машин, которыми он управляет, не все в порядке с тормозами; единственная, выпущенная в радиусе километра, пробка из бутылки с шампанским обязательно попадет ему в лоб. Женщины не обращают на него никакого внимания, зато дети, собаки и инвалиды-колясочники его обожают.
Бельмондо-комик непотопляем.
Да, с ним постоянно что-то случается. Но не может случиться до конца, если понимать под концом трагический финал. Для того и нужен непотопляемый Бельмондо-комик: чтобы навсегда быть гарантированным от трагического финала, а ведро с краской уж как-нибудь переживем.
Вот и Карлуша такой же. Во сне Карлуша позволяет себе сопеть, похрапывать, пофыркивать, похрюкивать, бормотать что-то несвязное, чмокать губами. Он ми на минуту не унимается.
Прошла уже минута.
Или сто минут?..
Пусть сто — ни единого звука так и не возникло. И это не просто тишина — тишина, переложенная ватой, как отвисевшие свое елочные игрушки. После праздника их прячут в коробки до следующего года и вот так вот перекладывают ватой, чтобы не разбились. Карлуша терпеть не может современные елочные игрушки из закамуфлированного пластика. Все игрушки в их доме — стеклянные и очень-очень старые. Они годятся Елизавете в матери и даже в бабушки. В матери —
Она и не упоминает.
Карлуша — как самый настоящий немец и лютеранин в душе — с особым размахом празднует Рождество. Елка ставится на кухне, благо место позволяет. А над плитой развешиваются рождественские носки — красный Елизаветин и белый Карлушин. Что именно лежит в ее носке, Елизавета знает заранее — Карлуша не мастак на сюрпризы, он согласовывает подарок едва ли не с весны: весь прошлый год они проговорили об аудиоплеере для дисков — его Елизавета в конечном счете и получила. Что заказать Карлуше на следующее Рождество?
Духи.
Нет-нет, DVD-проигрыватель! Вот только как засунуть его в носок?
Карлуша обязательно придумает —
Несмотря на то что будильник уничтожен, в Елизаветиных висках продолжают громыхать кувалды, и это очень тягостное ощущение. В какой-то момент (между сто пятидесятой и три тысячи триста тридцать первой минутами) Елизавете самой захотелось стать будильником и чтобы ее с силой отбросило к стене. И чтобы механизмы внутри нее сломались — все до единого.
Еще через восемьсот тысяч пятьсот четыре минуты на смену желанию стать будильником и разбиться о стену приходит апатия, слабость и какая-то непонятная сонливость,
Она не заснула, она лишь на секунду закрыла глаза.
А когда открыла — в комнате было светло.
Не так, как летом,
Карлуша умер.
Не Нерон, не восьмидесятисемилетний интегральный укротитель
А бесполезные, никчемные люди живут себе и живут.
Полощут омерзительные челюсти в стаканах, проносят ложки мимо рта, забывают застегнуть штаны, ходят в перекрученных чулках, сидят в продавленных креслах — и ничего им не делается.
А Карлуша умер.
Вот он лежит со свисающей из-под одеяла рукой. С неприкрытыми веками.
Елизавета впервые видит мертвого Карлушу так отчетливо. И это не Бельмондо-комик, а Бельмондо- герой. Продольные морщины доминируют над поперечными, а не наоборот. С Бельмондо-героем не случается ничего забавного. Друзья предают его при первой удобной возможности. Враги ускользают от него в самый последний момент. Его пистолет всегда дает осечку, его машины всегда числятся в угоне, а их багажники набиты трупами; поезда, на подножку которых он запрыгивает, терпят крушение; самолеты с ним на борту пропадают в районе Галапагосских островов. Он никогда не видел детей младше пятнадцати лет, никогда не подкармливал собак у магазина, не помог ни одному инвалиду-колясочнику. С его женщинами все тоже не так просто: они похожи на друзей и врагов одновременно, предают его при первой удобной возможности и ускользают в самый последний момент.
Бельмондо-герой идет на дно, как только подворачивается случай.
С ним не происходит ничего, кроме трагического финала.
Вот и Карлуша такой же.
Елизавета пытается открыть рот и закричать, но губы намертво приклеились друг к другу. Она пытается заплакать — и где же ее хваленые, хорошо натренированные слезы? Слезы, которые выкатывались из глаз по самому ничтожному поводу? Их нет.
«Нет», «намертво» — все слова так или иначе вертятся вокруг случившегося ночью, стоят за спиной склонившейся над Карлушей Елизаветы.
Карлуша совсем холодный.
— А как же Германия, Карлуша? — Елизаветин голос полон обиды. — Ты ведь обещал показать мне Германию. И Кельнский собор, где ты прятался… И ту средневековую улочку рядом с Рейном, она одна и уцелела во всем городе после бомбежки. И номер Питера Устинова в гостинице… Ты тоже обещал. Как же так, Карлуша?..
Не будет никакой Германии. Германии не существует, сколько времени понадобится, чтобы убрать несуществующую страну со всех карт, вычеркнуть ее из всех путеводителей, справочников и международных договоров о сотрудничестве? Засыпать реки, срыть до основания горы, сжечь леса, утрамбовать прибрежную полосу, упразднить футбольные команды, переправить в соседнюю Швейцарию Томаса Андерса и Дитера Болена?
Неизвестно.
Неизвестно, что делать самой Елизавете, — и не тогда, когда Германия будет стерта с лица Земли, а сегодня, сейчас.
Наверное, надо кому-нибудь позвонить.
Первый телефон, который приходит на ум — 03, скорая помощь. Затем — 02, милиция. Праматерь Всего Сущего подробно инструктировала ее насчет того, какие шаги предпринимать в подобных случаях.
