хорошо отозвалась о своей бабушке: она хорошая, очень заботится о ней. Но бабушка — не мама, и ей очень хотелось бы, чтобы у нее была мама. Учительница, кстати, в возрасте тридцати лет, разведенная, естественно, поспешила сообщить ему о содержании этого сочинения.
— Значит, ты решил подобрать ей маму, но не знаешь, что делать с бабушкой, — сказал я довольно открыто.
— Нельзя сказать, что это было именно так, — заявил он. — Во-первых, Павла… Я не знаю, если ты в курсе… — выдавил он из себя, потупясь.
— В курсе… заведующая магазина самообслуживания, — попытался я помочь ему выйти из затруднения.
В этот момент в комнату вошла Лида. Она сказала, что идет с детьми во двор, а мне необходимо выключить электроплитку.
— Можешь не беспокоиться, — заверил я ее.
— Это значит — в одиннадцать! — Этими словами Лида показала, что на меня особенно надеяться нельзя.
Затих стук закрывающейся двери, голоса детей зазвучали на лестнице, и только после этого Ванечек полностью успокоился.
— О бабушке вообще речи нет, — заявил он, но, сразу же поправился: — Собственно, как раз о ней…
Но и это нисколько не помогло мне уяснить суть дела.
— Она прекрасная женщина, любит детей. Павла бы не возражала, чтобы бабушка осталась у нас, даже когда мы поженимся. Все-таки мы трое разумные взрослые люди, а где это написано, что люди не должны делать друг другу добро? Я уже говорил об этом с бабушкой.
— И что она?
— Нашла себе мужчину.
— Что же в этом удивительного? Она еще женщина хоть куда, — сказал я.
— Это да, — согласился Ванечек. — Проблема — в мужчине, которого она нашла. Это подполковник Кадлик, если тебе это имя о чем-нибудь говорит…
— Это тыловик из полка, недавно уволенный в запас?
— Именно так. У него был такой порядок, что можно только подивиться. Он выполнял свою работу с таким энтузиазмом, что даже не нашел времени жениться. То есть он старый холостяк, педант, каких только поискать, к тому же бюрократ.
— И ты боишься, что у бабушки будет несчастный брак? — рассудил я.
— Да, боюсь, — признался Ванечек.
— Что же ты думаешь делать?
— Пока не знаю. Но сделать что-то надо. Например, поговорить с ним. Узнать, что он обо всем этом думает, и выяснить, насколько он изменился, уйдя в запас.
Я признал, что это не самая плохая мысль.
— Понимаешь, Петр, — сказал он неуверенно, — я не могу это сделать. Что он мог бы подумать обо мне? Что я собираюсь жениться, а потому бабушка мне уже не нужна и я пытаюсь ее спихнуть ему.
— Мне нужно выключить плиту, — сказал я, потому что мне стало ясно, что за этим последует, и я пытался выиграть хоть немного времени на размышление.
Когда я вернулся в гостиную, Ванечек встал и собирался уходить.
— Ну, мне пора, — проговорил он.
Я проводил его до двери. И, когда он уже выходил, я как бы мимоходом заметил:
— Так я попробую.
Он тоже как бы мимоходом добавил:
— Он обедает каждый день в Народном доме. Кроме понедельника, в понедельник — выходной день.
Было время обеда, и в ресторане Народного дома свободных мест почти не осталось. Продавцы магазинов, служащие учреждений, пенсионеры, мужчины, женщины и семейные пары ежедневно приходили сюда пообедать. Я огляделся, опасаясь, что в гражданской одежде подполковника Кадлика не смогу узнать. Мне пришлось ранее видеть его всего два раза.
И тут я обрадовался. Человек с военной выправкой, в свитере и зеленых военных брюках, сидевший за столом, вряд ли мог быть кем-либо иным. Он сидел за столом один, что меня еще больше обрадовало.
Я решился и попросил разрешения составить ему компанию за столом.
— Садись, поручик, — ответил он тоном, по которому можно было заключить, что он рад. У него была буйная шевелюра, в которой лишь кое-где проступали седые волосы. Единственное, что мне в нем не понравилось, — это зеленые военные брюки. Я даже подумал: надо бы сказать Лиде, что, когда я уйду в запас, даже если я потеряю интерес к своему внешнему виду, чтобы она не разрешала мне носить предметы военной формы.
Подошел официант и, не сказав ни слова, налил мне суп и положил меню. Сначала я не думал обедать здесь, так как собирался сделать это в своей столовой. Но тут я понял, что если бы в это время я сидел только с пивом, то тем самым выдал бы себя.
— Ты, кажется, новичок в гарнизоне, поручик? — спросил мой сосед. — Иначе я бы тебя знал.
— Новичок, — признался я и уточнил: — Политработник у надпоручика Буреша.
— Индра — хороший командир, но материальным обеспечением никогда всерьез не занимался. Это может обернуться против него, — заметил подполковник. — Тебе следовало бы сделать так, чтобы он не плевал на это дело. Кстати; политработники тоже должны заботиться о материальном обеспечении личного состава. Или, может быть, это уже отменено? Да, извини, я тебе еще не представился. Кадлик. Три месяца назад тоже был офицером. Теперь — в запасе.
— Я вас знаю, товарищ подполковник. Прибыв в часть, я дважды присутствовал на собраниях, где вы выступали.
Я, безусловно, его обрадовал, назвав подполковником. Заботливым голосом он произнес:
— Ешь, а то остынет.
Я без особого аппетита принялся за суп.
— А почему ты ешь без хлеба? — внезапно спросил он. — Настоящий солдат всегда ест суп с хлебом.
Я хотел было ответить, что не увлекаюсь хлебом, но потом решил промолчать. Чтобы его не расстраивать, я протянул руку и взял из плетеной тарелочки кусок хлеба.
— Военные сейчас стали очень щепетильными, не едят хлеб, картофель и некоторые другие продукты. Представь себе, что когда-нибудь они откажутся и от шницелей.
— Мне шницели очень нравятся, — сказал я, пытаясь порадовать его.
Официант спросил, что я еще буду заказывать. Я попросил сегединский гуляш. Он ответил, что остался только особый. Я согласился.
— Это блюдо — чистый грабеж, — сказал Кадлик, не обращая внимания на то, что официант слышит его. — Оно такое же, как и обычный гуляш, но на три кроны дороже. А кстати, почему ты обедаешь здесь, а не у себя в столовой? — спросил он, пристально взглянув на меня.
Своим вопросом Кадлик заставил меня смутиться.
— Сегодня я находился вне гарнизона и снял свой заказ на обед. Мне оказалось не по пути, — промямлил я.
— Ты что, не заслужил еще авторитета, чтобы тебе оставили обед? — пытался он окончательно загнать меня в угол.
— Я не пробовал, товарищ подполковник, — отговаривался я.
— По дороге сюда ты напрасно потратил полчаса.
— Мне все равно нужно было кое-что решить в городе, — ответил я, придя к заключению, что ложь требует, несомненно, много усилий.
Официант принес особый сегединский гуляш и тем самым помог мне избавиться от тяжкого разговора.
