опозориться.
— Я не утверждаю, что ты не уделяешь мне внимания, я только хотела, чтобы ты заметил меня.
— Но ведь не замечать тебя и означает не уделять тебе внимания.
— Нет, ты говоришь не то.
— Именно то. Ты дала мне понять это еще у двери.
Шарка с удивлением заметила, как посерьезнело его лицо, как взволнованно он зашагал по кухоньке. В другой раз он бы подшутил над ней, подразнил, чтобы заставить ее капитулировать, и все закончилось бы общим смехом или, в худшем случае, ее пятиминутной обидой. Но таким она его еще не знала.
Гинек исчез в комнате. Через минуту оттуда донеслись звуки концерта Гайдна для органа и оркестра. Гинек давал ей понять, что продолжать разговор он не рекомендует.
Шарка вымыла и вытерла посуду, приготовила себе одежду к завтрашнему рабочему дню и стала ждать.
Музыка дозвучала. Шарка напряженно ждала, станет ли он слушать концерт великого композитора в третий раз или поставит другую пластинку. По логике мог бы последовать Бах — орган был слабостью Гинека. Особенно в минуты, когда он считал необходимым остаться наедине с самим собой.
Но, видимо, Гайдна ему хватило. Проигрыватель замолк, раздались позывные новостей второй телевизионной программы.
Теперь она уже могла войти в комнату. Гинек лежал на диване в рубашке и брюках. Шарка невинно улыбнулась, посмотрела ему в лицо.
— Успокойся, я уже тебя заметил, но будь любезна, расчеши этот стог, — сказал он. — И если ты прогуливаешься здесь в своей ночной рубашке тоже только для того, чтобы я ее заметил, то, будь уверена, я о ней знаю. Почему вы, женщины, считаете, что мужчины должны низвергать поток слов по всякому поводу?
— А почему до вас никак не дойдет, что это нам приятно?
Буря миновала.
Они вновь были в объятиях друг друга после длительного перерыва. По крайней мере, Шарка неделю считала вечностью. Неделя… А как ждать полгода? Слово «полгода» навевает ужас, «шесть месяцев» — звучит лучше, а сто восемьдесят дней ждать можно. Она отметит их в календаре и будет зачеркивать. Каждое утро, сразу, как только встанет.
Календарь! Она вспомнила свои несложные математические подсчеты. Как Гинек поведет себя, узнав, что они ждут ребенка? В таком случае он, конечно, никуда не поедет! Эта мысль омрачила ее. Тогда они пошлют кого-нибудь другого. Гинек не допустит, чтобы она осталась одна — незамужняя, беременная, да еще одна! Нет, такого Гинек никогда не допустит.
Ее охватило волнение. Как-то неожиданно Шарка почувствовала, что ничего так сильно не желает, как оказаться в положении. Она зажгла лампочку, взяла со стола будильник и завела его на полчаса раньше, чем обычно. Погасив свет, она крепко прижалась к Гинеку. В тот вечер она долго не могла заснуть. Потом все-таки задремала, но будильник разбудил ее. Гинек даже не пошевелился.
Она на ощупь добралась до выключателя на кухне, зажгла свет и потихоньку закрыла за собой дверь. В кухне было холодно. Шарка отодвинула занавеску, отделявшую душевую, и пустила воду, Газовая колонка загудела. Тогда Шарка погасила газ и осталась стоять под струей холодной воды. Живительный поток снял остатки сна, прояснил мозг. Ей показалось, что она выстояла под холодным душем рекордное время.
Потом Шарка зябко завернулась в махровую простыню. И только после того, как оделась и привела себя в порядок, она приготовила завтрак и разбудила Гинека. Нежно, легонько. Он проснулся не сразу.
— Сегодня ты выглядишь — прямо блеск! — одобрительно изрек он за завтраком.
— Браво, парень учится замечать, — ехидно сказала она.
Гинек, как обычно в последнее время, очень торопился. В школу Шарка отправилась одна. Она спасалась от дождя под зонтом, и все ей сегодня казалось великолепным. Вышагивала она легко и торжественно. А потом сомнение охватило ее. «Ты что себе вбиваешь в голову? Может, ты вообще не беременна?» — подумала она, погрустнев, но в кабинет директора объяснить, что идет к врачу, Шарка вошла в хорошей настроении.
Бартова всплеснула руками:
— Что-нибудь серьезное? — И, не дожидаясь ответа, затрещала: — Питру вызвали на курсы повышения квалификации, Яндова больна ангиной, всего нас осталось пять с половиной, а теперь ты…
— Мне надо в женскую консультацию, — перебила ее Шарка.
— Уж не хочешь ли ты сказать?.. — Директор сняла и снова нацепила очки.
— Скорее всего, да…
Бартова подошла на шаг к Шарке, осмотрела ее с головы до ног, потом взяла девушку за руку.
— Да что там! Главное, чтобы у тебя все было в порядке, мы тут как-нибудь обойдемся, — сказала она мягко, по-матерински. — Пару месяцев нам еще поможешь, а там увидим. Прости, что я так резко на тебя обрушилась, сама понимаешь: заботы, учить-то детей надо.
— Да ведь я еще ничего конкретно не знаю, — улыбнулась Шарка. Но она была рада, что директор школы восприняла эту новость именно так.
Врач-гинеколог за время осмотра пациентки не произнес ни одного связного предложения, ограничиваясь в основном междометиями «гм», «ага». Когда обследование было закончено и Шарка села, вся в напряженном ожидании, на стул около его рабочего стола, врач наконец произнес:
— Поздравляю вас, мамаша.
Шарку эти слова поразили своей простотой. Потом она уже не воспринимала его многочисленные советы и рекомендации, в ушах звучало только его поздравление.
Шарка не помнила, как вышла из кабинета, как в ее руках оказалась регистрационная карта. Выйдя из приемной, она пошла по длинному коридору к выходу. Шла гордо, охваченная особым, до сих пор неизведанным чувством.
Дождя уже не было. Впрочем, даже если бы шел ливень, она все равно села бы на скамейку в парке у поликлиники. Она должна была вкусить свое счастье. Сколько у него было обликов? Еще вчера она его боялась, ночью страстно его желала, утром в нем сомневалась — а теперь не могла в него поверить. Они с Гинеком ждут ребенка!
Ей захотелось побежать к ближайшей телефонной будке и сообщить Гинеку эту величайшую новость. Такое счастье нужно переживать вдвоем, только вдвоем.
Она снова перевернула на ладони свою регистрационную карту, прочитала, что ей надо показаться этому чудесному доктору через месяц. «В это время Гинек будет уже далеко», — пришло ей в голову, и она испугалась этой мысли. Потом появилась другая мысль, спасительная: «Гинек не уедет, останется дома со мной и своим ребенком. Гинек не оставит нас одних, я в этом уверена».
Гинек очень хотел ребенка. Однажды он ей признался: «В детстве я больше всего завидовал тем ребятам, у кого есть брат или сестра. Отец часто говорил, что муж и жена без детей — как деревья, не знающие, кому отдать свои плоды. Я хочу, чтобы у меня было кому их отдавать».
Гинек не уедет! Но будет ли это хорошо?
Шарка задала себе этот вопрос несколько раз. Ответа на него она не знала. Лишить мальчика грез еще не значит потерять его, но вот отобрать их у мужчины — это наивернейший способ потерять его. Она подумала, может ли настоящий мужчина отказаться от своих сокровенных планов, забыть их, вычеркнуть из памяти, не упрекая себя позже в том, что лишился чего-то большого, неповторимого, что потерял свой шанс.
— Шарка, ты что здесь делаешь?
Она не сразу узнала Элишку Главкову, облаченную в бело-голубую одежду медсестры.
— Я… — только и сумела она произнести. Радость, которую она до сих пор сдерживала в себе, рвалась наружу. Она встала со скамейки, обняла подругу: — Я, Элишка, ужасно счастлива! У меня будет ребенок.
Она восторженно смотрела на Элишку и не понимала, почему по лицу подруги текут крупные слезы.
