— Если хотите пересесть к ним, то не принимайте меня в расчет. Мне все равно уже пора домой. Надо еще позаниматься, ведь я учусь заочно. — Заметив удивление Гинека, добавила: — При переездах отца с места на место я многое упустила. Теперь, в двадцать шесть лет, приходится наверстывать.
Они поднялись одновременно.
Славен Шульц заметил их, когда они подходили к выходу. Он не окликнул их, но Гинек был убежден, что Славек следит за ними.
— Вам неприятно, что он расскажет товарищам, с кем вас встретил? — спросила Вера на улице.
— Нет, — ответил Гинек, и они направились к автобусной остановке. — Еще раз спасибо, — сказал он, подавая девушке руку, когда подошел автобус.
— А вам спасибо за кофе. В следующий раз приглашу вас на чай, на настоящий, русский. — Ее ладонь была теплой и мягкой. — Но в таком случае нам уже не нужно обращаться друг к другу на «вы». Я — Вера.
— Гинек, — произнес он в ответ.
— Я знаю, — сказала она просто.
— Спокойной ночи, Вера.
24
— Можете на меня положиться, конечно, передам. До свидания.
Яндова положила трубку, глубоко вздохнула и с негодованием заговорила, повернувшись к огромному, покрытому зеленым сукном столу посередине учительской:
— Ведет себя так, будто я… солдат. Методы еще те… Стал допрашивать, почему она не на работе, когда будет в школе… Что я, ее секретарша, что ли?
— Нет, только коллега, — язвительно вставил историк Питра.
Математик Гампл и другие преподаватели приглушенно засмеялись.
— Не понимаю, над чем вы смеетесь. Перемена через две минуты кончается, а я еще не успела позавтракать. Крепко вцепилась в парня… — Она сделала красноречивый жест.
— Вы же завтракали на прошлой перемене, — напомнил Яндовой историк.
— Но яблоко я еще не съела, оно лежит у меня в сумке, — разворчалась учительница и потянулась к своей сумке, чтобы вытащить салфетку с тщательно вымытым яблоком и убедить всех в своей правоте. В этот момент в учительскую вошла Шарка.
— Приветствую детей Коменского [2], — весело сказала она.
Некоторые кивнули ей в ответ, другие встали и протянули руку. Питра тоже поднялся, обошел стол, обнял девушку за плечи и влюбленно осмотрел со всех сторон.
— Поведай плешивому старику, как тебе удается день ото дня хорошеть? — льстиво начал он и тут же заботливо спросил: — Все в порядке?
— Я только что из больницы. Врач утверждает, что я делаю успехи, — ответила она гордо.
— Держись! — Питра ободряюще погладил ее по голове и потянулся через стол за тетрадью с конспектами уроков.
Еще до звонка стала собираться в класс и Яндова. Она величественно проплыла по помещению и, пройдя мимо Шарки к двери, бросила:
— Звонил тот ваш… — она поискала подходящее слово, — ну, капитан…
— Что вы сказали? — не поняла ее Шарка.
В учительской сразу стало тихо.
— Звонили издалека, — беспристрастно объявила Яндова. — Все время то по-чешски, то по-русски спрашивали, говорим ли мы. Короче, я понимала каждое второе слово.
Шарка невольно покосилась на телефонный аппарат, стоявший на столике у окна.
— Когда вы с ним говорили?
— Несколько минут назад. Мне велено передать, что он позвонит завтра в три и чтобы вы подождали у аппарата.
Шарке захотелось обнять свою коллегу. Еще никогда Яндова не казалась, ей такой доброй и приятной.
— Что он еще говорил? — с нетерпеливым любопытством задержала она Яндову, посчитавшую разговор оконченным. У той на лице отразилась неопределенность.
— Выспрашивал, почему вас здесь нет, куда вы ушли…
Шаркино сердце подпрыгнуло от радости и бешено заколотилось.
— Что вы ему ответили?
Яндова сделала шаг к двери, чтобы показать коллегам, что дальше расспрашивать ее не имеет смысла.
— Что? Что вы уже не преподаете и находитесь на сохранении.
Шарка побледнела, схватилась рукой за стул и прошептала:
— Этого не надо было говорить…
Она все время заверяла Гинека в письмах, что все у нее идет наилучшим образом. Подробно описывала, какие физические упражнения рекомендует ей делать врач, сообщала, что после них она чувствует себя свежей и на уроках не устает. В действительности все было наоборот. Неразговорчивый гинеколог недовольно качал головой, а после нескольких специальных обследований решительно заявил:
— С работой надо кончать, мамочка.
Нередко целые дни она лежала в постели, а когда становилось совсем плохо, стучала по трубе водяного отопления, чтобы Элишка Главкова, живущая этажом выше, поспешила ей на помощь. Как только Шарке становилось лучше, она брала с книжной полки специальную литературу и садилась за письмо Гинеку, переписывая в него абзацы о нормальном ходе беременности. Зачем добавлять Гинеку забот, все равно помочь он ей не мог.
— Вы не должны были об этом говорить, — повторила Шарка сокрушенно.
Лицо Яндовой пошло пятнами, потом побагровело.
— Вы меня еще обвиняете! Какое мне дело до ваших проблем?!
— Именно поэтому вы и должны были молчать.
Яндова глотнула воздуху и посмотрела на присутствующих.
— Я выступила для нее чуть ли не секретарем, а она? Катастрофически… — Она презрительно тряхнула головой и взялась за ручку. — В следующий раз свои интимные дела решайте сами, барышня, — добавила она, сделав ударение на словах «интимные» и «барышня».
— С удовольствием, — ответила спокойно Шарка. — Но я сомневаюсь, что вы откажетесь от функции секретарши. Ведь тогда вы слишком много потеряете.
— Что?! — Яндова двинулась к Шарке.
Питра загородил ей дорогу.
— Дамы, дамы, — проговорил примирительно он. — Как только страсти улягутся, вам самим станет неприятно от того, что произошло.
— Мне — никогда! — истерично взвизгнула Яндова и задрожала от злости. Казалось, она хочет еще что-то добавить, губы ее шевелились, но слов не было слышно.
— Что здесь происходит? — В дверях появилась пани директор Бартова, по виду которой было понятно, что шум из учительской проник даже к ней в кабинет.
— Оскорблять… оскорблять я себя не позволю! — заявила, всхлипывая, Яндова и, ни на кого не глядя, вышла в коридор.
Остальные тоже стали молча выходить. Последним учительскую покинул немного сгорбившийся Питра. Когда все удалились, Бартова обратилась к Шарке:
— Пойдемте со мной, товарищ Мартинова.
В кабинете директора школы Шарка рассказала, что произошло в учительской несколько минут назад.
