Янка судорожно зажала ладонями рот, чтобы не закричать. Алесь Бабич придвинулся, обхватил её за плечи, привлёк к себе.
Янка дёрнулась, привычно собираясь вырваться, отшить нагловатого, бесцеремонного приставалу, но внезапно обмякла, прильнула к Алесю. Сейчас Бабич казался ей единственным защитником и опорой. Дерзкий, нахрапистый, ни бога, ни чёрта не боявшийся, он явно не сильно испугался и теперь.
– Так ты что, мать, – цедя по-блатному слова, обратился к Смерти Бабич. – Так и будешь с нами?
Он замолчал, в ожидании ответа глядя на Смерть исподлобья, с прищуром. Молчали и остальные. Закаменел лицом Докучаев. Лёвку Каплана пробила испарина, ходуном заходили руки, то ли с испуга, то ли от ярости, не поймёшь. С присвистом выдохнул воздух старый Пракоп Лабань. У Миронова клацнули от страха зубы, а затем и пошли стучать, разбавляя вязкую гнетущую тишину мелкой барабанной дробью.
– Я спросил тебя, – с прежней блатной гнусавинкой проговорил Бабич. – Ты теперь будешь с нами всё время? Ответь.
Смерть поёжилась, опустила голову ниже, острый верх капюшона в сполохах костра казался завалившимся набок горелым церковным куполом.
– С вами буду, – подтвердила Смерть. – Но не всё время, недолго.
Алесь Бабич ухмыльнулся, по-приятельски подмигнул Смерти.
– Пока не заберёшь, что ль? – уточнил он.
– Пока не заберу.
– Всех нас?
– Всех.
– Ну, ты и тварь, – едва не с восхищением протянул Бабич. – Ну, ты и сука, гадом буду. Ты…
– Заткнись, – резко прервал Докучаев и пружинисто поднялся. – Отойдём, – повернулся он к Смерти. – Поговорить надо.
Смерть поднялась вслед. Докучаев был ей по плечо. Отмахивая рукой, он решительно пошагал к лесу. Метрах в двадцати от костра остановился. Смерть обогнула Докучаева, развернулась к нему лицом.
– Дело сделать позволишь? – глухо спросил Докучаев.
Смерть помялась, переступила с ноги на ногу, балахон чёрной тенью мотнулся в мертвенном свете ущербной луны.
– Как получится, – тихо сказала Смерть. – Мне неведомо, как оно выйдет.
– Неведомо? – удивился Докучаев. – Даже тебе?
Смерть кивнула.
– По-разному бывает, – уклончиво ответила она.
– Позволь, а? – твёрдый до сих пор голос Докучаева стал просительным, едва не умоляющим. – Подорвём рельсы, и всё, и сразу заберёшь, а? Пожалуйста, прошу тебя. Договорились?
Смерть молчала. Вместе с ней молчал и Докучаев, ждал.
– Я постараюсь, – едва слышно сказала, наконец, Смерть. – Постараюсь потянуть.
У Докучаева, мужика жизнью битого, кручёного, с младенчества не плакавшего, на глаза внезапно навернулись слёзы.
– Спасибо, – выдохнул он и поклонился в пояс, как давеча Лабань. – Спасибо тебе.
К костру вернулся хмурый, сосредоточенный. Уселся на прежнее место, оглянулся – Смерти видно не было.
– О чём базар был, начальник? – Бабич по-прежнему прижимал к себе Янку.
– Командир, – механически поправил Докучаев. – Начальники в кабинетах сидят. Ты… – он осёкся, закашлялся – одёргивать бывшего уголовника в сложившейся ситуации было, по крайней мере, нелепо. – Договорились мы, – обвёл глазами группу Докучаев.
– О чём? – быстро спросил Миронов. – Она от нас отстанет?
Докучаев хмыкнул, потянулся к костру, выудил из золы картофелину.
– Отстанет, – сказал он угрюмо. – Как завтра дело сделаем, так и отстанет.
Расправились с нехитрыми припасами быстро, в полчаса. Ели молча, Докучаев цыкнул на Бабича, принявшегося было травить тюремную байку, и тот осёкся, притих. Залили костёр – тоже молча, без слов.
– Каплан – в охранение, – приказал Докучаев. – Остальным спать.
– Не надо в охранение, – произнёс бесцветный мертвенный голос за спиной. – Спите все, я покараулю.
– Ты? – Докучаев обернулся, Смерть стояла в пяти шагах, привычно переминалась с ноги на ногу. – Ах, да, – Докучаев смахнул со лба пот. – Тебе же спать не надо. Неважно. Каплан, выдвинешься к лесу. Бабич тебя сменит, потом старик, за ним я.
Смерть отступила на шаг, другой, растворилась в темноте. Докучаев развязал рюкзак, извлёк плащ- палатку, августовские ночи в могилёвских лесах были холодные. Расстелил, стал укладываться.
Миронов неслышно подошёл, присел на корточки.
– Командир, – шепнул он. – Давай-ка поговорим.
Был Миронов старшим сержантом, кадровым, служил до войны в НКВД. Подрывному делу учился у самого Старинова. К партизанам забросили его и ещё четырёх минёров месяц назад, в июле, они и принесли с собой новое понятие – «рельсовая война». Красная Армия готовилась к наступлению по всему фронту, и дезорганизация железнодорожного движения в тылу становилась задачей важнейшей, первоочередной. В деле Миронов ещё не был, но из пяти подрывников Докучаев без колебаний выбрал его. Плечистый, с ладной фигурой спортсмена и загорелым, волевым, откровенно красивым лицом, Миронов выглядел человеком надёжным.
Миронов и место операции по карте выбрал – двухкилометровый спуск на участке пути Могилёв – Жлобин. Спуск заканчивался железнодорожным мостом, который наверняка охранялся, так что мины следовало закладывать ночью и на расстоянии. Подорванный на уклоне и слетевший под откос поезд наверняка означал длительное прекращение движения на всём участке.
– Слушаю тебя, Павел, – по имени обратился Докучаев.
– Возвращаться надо.
– Что? – Докучаев опешил. – Ты чего, куда возвращаться?
– Обратно, в лагерь.
– Сдурел?
– Да нет, не сдурел, – сказал Миронов жёстко. – Я в старушечьи байки не верю. Точнее, не верил до сегодняшнего дня. А оно вот как, оказывается. На верную смерть я не пойду.
Докучаев помолчал, приподнялся, опершись на локоть, затем сел.
– Не пойдёшь, значит? – переспросил он спокойно.
– Не пойду. И вам не советую.
Докучаев вскинулся, ухватил подрывника за ворот, свободной рукой рванул из кобуры ТТ, с маху упёр Миронову под кадык.
– Не пойдёшь – шлёпну, – пообещал он. – Понял, нет?
У Миронова вновь лязгнули зубы, как тогда, при виде ссутулившейся у костра Смерти. Он судорожно закивал.
– Понял, – выдохнул подрывник. – Прости, бес попутал.
Докучаев ослабил хватку, прибрал оружие в кобуру, затем отпустил Миронова.
– Хорошо, что понял, – сказал Докучаев миролюбиво. – Иди, спи. И это… не вздумай чего натворить, – миролюбие в голосе сменилось решительностью. – Я за тобой присмотрю. Чуть что – шлёпну на раз, не думая.
Лёвка Каплан сидел, привалившись спиной к сосновому стволу и выложив винтовочное цевьё на колени. Смерть умостилась напротив, полы чёрного балахона разметались по земле.
– Вопрос имею, – Каплан стиснул зубы, помедлил секунд пять и, наконец, решился. – Кто-нибудь из моих жив?
Смерть долго молчала. Затем откинула капюшон, луна подсветила пустые глазницы тусклым серебром.
– Зачем тебе? – спросила Смерть. – Завтра и так узнаешь.
