попаданцев особенно страдали викинги и князья Киевской Руси. Во времена Российской империи никто из Романовых не мог спокойно лечь в постель, не зная, кто к утру окажется в его теле. К сожалению, предки наши не располагали ничем, кроме использования технологии экзорцизма или изгнания бесов соответствующими специалистами по данному вопросу. Однако эти наработки, дополненные впоследствии материалистическим учением о месмеризме, помогли нашим советским ученым совершить прорыв и добиться окончательной и бесповоротной победы над попаданцами всех мастей!
Сталин сделал решительный жест трубкой и вызвал новую волну восторженных рукоплесканий.
– Руки прочь от нашей истории! – гневно воскликнул тонким голосом профессор.
– Свернем голову гидре попаданчества!
– Да здравствует товарищ Сталин!
Сталин опять терпеливо дождался тишины.
– Хочу заметить собравшимся товарищам, что тенденции попаданчества имеют сдвиги в положительную сторону. Не только руководство державы, но и простые советские люди обращают на себя все большее внимание пресловутых попаданцев. Примеры сегодня мы видим среди приглашенных.
Он опять повел рукой:
– Это обычные «дяди Саши», пехотинцы, танкисты и даже наши советские девушки. В этой привлекательности их для попаданцев товарищ Сталин видит большие результаты заботы Партии и Правительства о советском народе!
Он поднял руку, предупреждая очередные рукоплескания. Все шумно поднялись с мест и плавно потекли из кабинета. Сталин, приобняв профессора, проводил его до дверей. Из приемной чинно вышел толстый серый кот и стал тереться о ноги.
– Профессор!
– Да, товарищ Сталин?
– На завтрашнем сеансе прошу вас не забыть нашу уборщицу бабу Дусю…
– Есть, товарищ Сталин!
Чубук трубки опустился вниз:
– …и кота!
Майк Гелприн «Смерть на шестерых»
Рассказ
Старый Пракоп Лабань остановился, приложил ладонь козырьком ко лбу. Вгляделся в отливающую жирной маслянистой латунью болотную хлябь. Поднял глаза, прищурился – солнце надвигалось на кромку чернеющего впереди леса. Лабань оглянулся через плечо, остальные пятеро подтягивались, след в след, упрямо расшибая щиколотками вязкую тягучую жижу.
– Ещё чутка, – хрипло крикнул старик. – Поднажать надо, совсем малость осталась.
Жилистый, мосластый Докучаев кивнул. Смерил расстояние до опушки взглядом холодных бледно- песочного цвета глаз, сплюнул и двинулся дальше. Диверсионной группой командовал он, и он же, вдобавок к рюкзаку со снаряжением, тащил на себе ещё пуд – ручной пулемёт Дегтярёва с тремя полными дисками. Докучаев считался в отряде человеком железным.
Лабань быстро оглядел остальных. Угрюмый, немногословный, крючконосый и чернявый Лёвка Каплан, смертник, бежавший из Могилёвского гетто. Ладный красавец, кровь с молоком, подрывник Миронов. Разбитной, бесшабашный, с хищным и дерзким лицом Алесь Бабич. И Янка…
Старик тяжело вздохнул. Женщинам на войне делать нечего. А девочкам семнадцати лет от роду – в особенности. Когда Янка напросилась в группу, Лабань был против и даже отказался было вести людей через болото. Но потом Докучаев его уломал.
– Медсестра нужна, – загибая пальцы, раз за разом басил Докучаев. – Перевяжет, если что. Вывих вправит. Подранят тебя – на себе вытащит.
– Меня на себе черти вытащат, – махнул рукой старый Лабань и сказал, что согласен.
Из болота выбрались, когда лес верхушками дальних сосен уже обрезал понизу апельсиновый диск солнца. Один за другим преодолели последние, самые трудные метры. И так же, один за другим, избавившись от поклажи, без сил рухнули оземь.
– Пять минут на отдых, – пробасил Докучаев и перевернулся, раскинув руки, на спину. – Отставить, – поправился он секунду спустя, рывком уселся и принялся стаскивать сапоги. – Разуться всем, портянки сушить.
Пракоп Лабань поднялся на ноги первым. Ему шёл уже седьмой десяток, но ходок из него и поныне был отменный – в Могилёвских лесах истоптал старик не одну тысячу километров. Вот и сейчас устал он, казалось, меньше других. Лабань аккуратно развесил на берёзовом суку отжатые портянки, нагнулся, голенищами вниз прислонил к стволу сапоги. Распрямился и увидел Смерть.
Что это именно Смерть, а не приблудившаяся невесть откуда старуха, Лабань понял сразу. Она стояла шагах в десяти поодаль. Долговязая, под два метра ростом, в чёрном, достающем до земли складчатом балахоне с закрывающим пол-лица капюшоном. Из-под капюшона щерился на проводника редкозубый оскал.
Секунду они смотрели друг на друга – старик и Смерть. Затем Лабань на нетвёрдых ногах сделал шаг, другой. Встал, поклонился в пояс, потом выпрямился.
– За мной? – спросил он негромко.
Смерть качнулась, переступив с ноги на ногу, и не ответила. За спиной старика утробно ахнул подрывник Миронов. Скороговоркой заматерился Бабич, истошно взвизгнула Янка.
– Тихо! – не оборачиваясь, вскинул руку проводник. Мат и визг за спиной оборвались. – За кем пожаловала? – глядя под обрез капюшона, спокойно спросил Лабань.
Смерть вновь не ответила.
Докучаев, набычившись, медленно двинулся вперёд. Поравнялся со стариком, встал, плечо к плечу, рядом. Кто такая, настойчиво бил в виски грубый голос изнутри. Спроси, кто такая. Докучаев молчал, он не мог выдавить из себя вопрос. Кто такая, он понял – понял, несмотря на привитое с детства неверие, несмотря на членство в партии, несмотря ни на что.
– За кем пришла, падла?! – истерично заорал сзади Бабич. – За кем, твою мать, пришла, спрашиваю?
Смерть вновь переступила с ноги на ногу и на этот раз ответила. Бесцветным, неживым голосом, под стать ей самой.
– За вами.
– За нами, говоришь? – угрюмо переспросил Лёвка Каплан. – За всеми нами?
– За всеми, – подтвердила Смерть. – Так вышло.
– Так вышло, значит? – повторил Каплан. – Ну-ну.
Он внезапно метнулся вперёд, оттолкнул Докучаева, пал на колено и рванул с плеча трехлинейку. Вскинул её, пальнул, не целясь, Смерти в лицо. Передёрнул затвор и выстрелил вновь – в грудь.
Смерть даже не шелохнулась. Затем выпростала из рукава с обветшалым манжетом костистое скрюченное запястье, вскинула к лицу и приподняла капюшон. Чёрные пустые бойницы глазных провалов нацелились Лёвке в переносицу. Каплан ахнул, руки разжались, винтовка грянулась о землю. Смерть шагнула вперёд, одновременно занося за спину руку, но внезапно остановилась.
– Пустое, – сказала она Лёвке и хихикнула. – Тебе ещё рано.
Повернулась спиной и враз растаяла в едва наступивших вечерних сумерках.
Костёр запалили, когда уже стемнело. Вбили по обе стороны заточенные стволы срубленных Бабичем молодых осин. Набросили перекладину с нацепленным на неё котелком и расселись вокруг.
– Померещилось, дед Пракоп, да? – пытала Лабаня Янка. – Скажи, померещилось?
Старик подоткнул палым еловым суком поленья в костре, промолчал.
– Померещилось, – уверенно ответил за проводника Докучаев. – Болото, – пояснил он. – На болотах бывает. Говорят, что…
Он осёкся, напоровшись взглядом на плеснувшийся в Янкиных глазах испуг. Докучаев медленно повернул голову влево. Смерть сидела на берёзовом чурбаке в двух шагах – между ним и Мироновым. Ссутулившись, уперев скрытый под капюшоном череп в костяшки истлевших пальцев.
