ей нравилась гораздо больше, чем мне, и я с трудом уговаривал ее съездить куда-нибудь в глубинку. Поначалу она сопротивлялась, но потом с удовольствием составляла мне компанию в поездках во Владимир, на Валдай, в Питер и особенно в родной город отца X.
В 2013 г. мы поженились и полтора года прожили в Москве, пока я заканчивал и защищал диссертацию, а Кэт пропадала в музеях, совершенно балдея от открывшихся ей сокровищ живописи. Ей как-то удавалось завязывать неформальные контакты и таким образом проникать в запасники, где она находила, по ее словам, невероятные вещи. Она была уверена, что диссертация, основанная на ее находках, произведет фурор. Я в этом нисколько не сомневался.
За время наших путешествий и московских прогулок нам только два раза примерещились размытые фигуры. В обоих случаях чуть размазанные прохожие отказывались заговорить с нами и в панике бежали. Надо было вырабатывать другой подход.
В 2015 г. мы переехали в Штаты, потому как Кэт наотрез отказалась рожать в Москве. Так далеко ее любовь к этому городу не распространялась. В Нью-Йорке она одарила меня парочкой роскошных близнецов – Стэном и Лорой. Наблюдение за ними, как субъективное (Кэт), так и объективное (я плюс видеокамера) было установлено практически с момента зачатия. Они не обманули наших ожиданий – оба заговорили в семь месяцев и вели совершенно уморительные диалоги, например, обвиняя друг друга в недружественном внутриутробном поведении. В шутку, конечно.
Отец, когда мы привезли ему показать годовалых внуков, пришел от них во вполне ожидаемый восторг. Они тоже мгновенно прониклись к нему каким-то особым чувством и часами сидели рядом с ним на полу, по-моему, не произнося ни звука. Через месяц после нашего отъезда у отца случился второй инфаркт. Я примчался на помощь, но помощь не потребовалась – он довольно быстро поправился, и все пошло по- прежнему. Третий инфаркт его убил. Он исчез во всех доступных нам реальностях.
Мы с Кэт упаковали кассеты и диски с записями моего развития для отправки в Штаты. Кэт решила не рисковать и уговорила бывшего коллегу своего папаши, работавшего в американском посольстве в Москве, положить пакет в свой багаж – дипломатов ведь не досматривают. Пакет благополучно прибыл и теперь будет дожидаться своего обнародования, которое я оставляю детям. Они вовсю скачут с Кэт и со мной по мирам и ходят в специальный детский сад для слегка «размазанных» детей. Кэт все же удалось через интернетовские форумы найти несколько десятков подобных нам индивидов и организовать для их отпрысков детсад и школу, где мы все, их родители, преподаем им разные науки. Очень интересно учить их и наблюдать, как развивается новый вид человека разумного. Хочется надеяться – очень разумного.
А я в свободное время перечитываю дневник отца, в котором оказалось на удивление много стихов…
Эпилог
Вот что я нашел на последней странице дневника своего покойного отца,
Станислава Побисковича Королькова.
Сергей Корольков Декабрь 2017 г.
Дмитрий Юдин «Все сначала»
Рассказ
В холодной ночи горел одинокий костер. Легкий ветерок трепал пламя, бросая в огонь запахи и звуки дремлющей саванны. Над спинами двух путников облаком повис кровососущий гнус.
– Взгляни на огонь, – пришлепнув очередного комара, прохрипел старый Нгама, – пламя живет лишь до тех пор, пока ты кормишь его. Перестань подбрасывать корм, и пламя погаснет, превратится в тлеющие угли, которые остынут и превратятся в черные камни…
Если первый путник, откликавшийся на имя Нгама, обладал телом старика, придавленного грузом прожитых лет, то второй – Мбого – мог похвастаться телом ловким и сильным, точно молодой кипарис. Его эбеновая кожа блестела в свете костра, искрилась капельками пота.
– …однако что есть корм для огня? – продолжал Нгама. – Ветви деревьев, кора, высохшие кустарники и трава – все это когда-то составляло часть живого организма. Итак, не только жизнь рождает жизнь, но и смерть тоже. Более того, без смерти жизнь невозможна… ты слышишь меня, Мбого?
Мбого не слышал. Мбого плел.
Его длинные пальцы ловко перебирали паутинки – одни цвета каменного угля, другие цвета речного песка, третьи ослепительно белые, словно вспышка солнца, угодившего в глаз, – нанизывали их на каркас еще пока неведомого замысла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: уставшая бабочка задремала в раскрытых ладонях Мбого, и тот ткет на тонких крыльях узор ее сна. На мягком бархате распускались причудливые узоры, сплетаясь вместе в тугой танец дивных рисунков.
И уследить за движениями ткача было невозможно, оставалось лишь наслаждаться их точностью, грацией.
– Слышишь меня, спрашиваю? – раскашлялся старый Нгама.
– Да, учитель, – пробормотал Мбого. Его голос тек мягко, плавно, упруго. В нем теплым молоком и молодым вином клокотала жизнь. Каждое слово насыщала она нотками презрения и недоверия к старости, хрипевшей и кашлявшей над самым ухом.
Какое дело тебе, Мбого, до того, что кряхтит старик?
– Что да? Ты понял меня, балбес?
– Я услышал тебя, учитель, – Мбого одним глазом скосил в сторону Нгамы, – только мне кажется, что главное в огне – красота его танца.
Новый узор лег на крылья спящей бабочки. Линии шли ровно, одна к другой, не нарушая единства рисунка, но лишь подчеркивая его.
– Осторожнее, не упусти вторую нить, – всмотревшись в движения ученика, прохрипел Нгама, – иначе все придется начинать сначала.
Все сначала. В который раз Мбого пытался переплести бабочку?
– На этот раз не упущу.
– Ты слишком много внимания уделяешь внешнему облику. Не важно, насколько красивыми выйдут крылья, если они окажутся неспособными к полету.
– Я почти закончил, еще чуть-чуть… – пробормотал юный ткач.
Ловкие пальцы Мбого поспешно вплетали в черно-желтое великолепие последнюю нить. Нить мерцала серебряной пыльцой и едва слышно звенела, по ладони Мбого утекая в бабочку. Совсем тонкая, почти незримая, готовая в любое мгновение порваться, – нить жизни.
– Не торопись, – вновь предостерег Нгама.
Объятый восторгом, Мбого плел все быстрее и быстрее. Тонкая паутинка весело бежала по пальцам, струилась сквозь бабочку, насыщая пока еще мертвые узоры трепетом и волнением жизни. Хрупкое тельце начало пробуждаться, – задвигались крылья, зашевелились усики, вздрогнули ножки.
Нить жизни натянулась, врезалась в пальцы ткача.
– Пока не поздно, умерь пыл…
Но было поздно. Жирный слепень укусил Мбого под глазом, и тот не выдержал, вздрогнул. Тотчас обиженно зазвенела лопнувшая нить, зло хлестнув по ладоням. Зашипели угли в догорающем костре, жадно пожирая упавшие капли крови.
– Неудача! – в сердцах воскликнул юноша, вскакивая на ноги и со злостью отбрасывая в сторону мертвую бабочку.
– Сядь. В следующий раз получится, – холодно произнес старый Нгама, – отдохни, выспись, завтра попытаешься еще раз.
– Я был так близко! Ты видел, какой узор я сплел?
– В который раз говорю тебе, Мбого. Узор не имеет значения, если сплетенное существо рождается
