Арбайт. Широкое полотно

любовь.

— Любовь никогда не бывает без секса,
Но это ведь лучше, чем секс без любви.

— Гадкие, гадкие советские стереотипы. Ну что плохого в просто сексе?

— Плохого в просто сексе то, что он, по мнению советских, отвлекал простого советского труженика от важных дел строительства коммунизма. «Или то, или другое, — считали большевики. — Или жизнь, или коммунизм».

— И они были правы!!!

— Это вы, молодежь, щас все образованные — Чарльза Буковского, Генри Миллера, Виктора Пелевина и Александру Маринину с детского сада читаете. А старик Гдов был выучен большевиками, но только в обратную сторону. Отчего и стал навсегда хроническим антисоветчиком, склонным то к ханжеству, то наоборот.

— Да я большинство из перечисленных книг и при советской власти прочитать успел (ну, кроме Буковского (Чарльза, а не Владимира, конечно) и Марининой). Особой цензуры тогда уже не было — люди просто не знали, что читать (как и библиотекари — что советовать).

— Интересно, как вам удалось это сделать, если Пелевин родился в 1962 году и впервые опубликовал свой текст в 1989-м?

— Цензуры тогда действительно не было, но исключительно в самиздате. А в официальной литературе она одна только и была.

— Скорей всего время действия в пассаже о Буковском — Марининой — самый конец восьмидесятых. Тогда действительно цензура скукожилась перед своим полным исчезновением.

— Правильно. Советская власть пала в 1991 году, в 89-м уже было из упомянутых книг всё (ну, почти всё).

— Вообще-то почти всё было и раньше. Но только читал что хотел только тот, кто хотел и не боялся.

— Гдов постоянно волнуется потому, что он русский. У русских нет поступка без рефлексии. Солнечная и безжалостная улыбка аттических Аполлонов — это не про нас, увы.

— Совершенно не про нас «аттическая улыбка». Нам бы только всласть помучиться под властью какого-нибудь очередного говнюка.

— Летом 1993 года мы с моим другом-инвалидом и его приятелем по имени Валера придумали распить приготовленную бутылку водки. Дело было в районе метро «Варшавская». Прошел час, а нам никак не удавалось осуществить задуманное, Валера панически боялся, что его утащат в милицию, и никакое место в окрестностях ему не казалось безопасным. Это был какой-то мистический, необъяснимый страх. Секретное атомное НИИ, где он имел должность, к тому времени разогнали, и он был уволен вместе с тысячей других сотрудников, допущенных к тайнам государства. Бояться ему в общем-то уже было нечего, но мы целый час так и не могли выпить, чтобы наконец опохмелиться. Тогда мы с инвалидом зашли в здание районного народного суда и там в коридоре на скамье выпили и закусили бубликом. Трус Валера ждал нас на улице.

Позже я узнал, что он в своем НИИ имел чин полковника и у него даже была соответствующая военная форма, то есть случись что, и он бы управлял каким-нибудь полком. Помаявшись, Валера устроился работать охранником по схеме сутки через трое, и у него снова появилась форма.

— В этой поучительной истории гораздо больше смысла, чем кажется. То, что полковник всегда останется им, даже служа охранником, должно настраивать всех без исключения полковников на оптимистический лад, чтобы они не грустили, когда их наконец-то все же уволят «вместе с тысячей других сотрудников, допущенных к тайнам государства».

— Удивительное дело, Гдов пишет о родине, судьбе, любви, а ему в ответ — о пьянстве и водке. Гдов ходит по ЖЖ в высоких кожаных ботфортах цвета бордо, в руке у него, нет, не хлыст, а указка, как у заслуженного учителя истории и географии, задает вопросы, а ему в ответ опять про водку. Видимо, есть в текстах Гдова что-то непреклонно застольное, требующее водки и песен. Словом, «эй, баргузин, пошевеливай вал…».

Глава XXVI ПРО ПРОТОПОПА

ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ ЭТОЙ ГЛАВЫ ПРЕДЛАГАЮ ОБСУДИТЬ СЛЕДУЮЩЕЕ

1. Превалируют ли в нынешних человеческих отношениях мотивы энергичного хамства?

2. Что нынче превалирует в человеческих отношениях?

3. Любите ли вы авангардное искусство? Отчего его так не взлюбили большевики?

4. Чем объясняется тот странный факт, что соседи по коммуналке не донесли ментам на этих подпольных театралов? Известны ль вам другие примеры подобного благородства простых людей по отношению к запрещенным (тогда) деятелям искусства и так называемым диссидентам?

5. Как вы думаете, сошел бы с ума протопоп Аввакум, чудом оказавшись в современном социуме?

— Да, мотивы хамства превалируют. Энергичное хамство есть атрибут деградировавшего и морально разложившегося общества, в котором запрещено гражданское оружие самозащиты. Мужик с «пушкой» или хотя бы с правом на нее — это не то же самое что сгорбленное и привыкшее получать по ушам животное, то есть все мы. Многое из нашего бесконечного хамства просто исчезнет, как утренняя роса, когда будут введены нормальные законы, разрешающие людям иметь оружие.

— Вам не кажется, что при таких законах граждане просто-напросто перестреляют друг друга? В частности, мужья жен и наоборот? Так хоть если и хамят, то — живые.

— Нет, не кажется. Сознание — это огромная сила, его только пробудить, и дальше всё пойдет не хуже, чем у мексиканских крестьян, у молдаван, поляков, бразильцев, афроамериканцев. Русские не более дикие, чем все эти уважаемые народности.

— Оружие вообще не для стрельбы. Оно работает не стреляя, и его отсутствие тоже работает на уровне инстинктов. Менты при всём желании не способны сфокусировать взгляд на окружающей их толпе людей. Они нас не видят, а наши повякивания их только провоцируют на дальнейшее хамство. Ну, а почему они должны нас уважать вообще? У них есть право на «стволы», а у нас только уверенность в том, что мы стадо неадекватов и свора зверья без сознания и человеческого достоинства. Почему бы им нас не презирать?

— Здесь тоже внесение в быт криминальных, лагерных привычек. Мужика можно щипать безнаказанно. Какой выход? И помогут ли новые законы? Ведь известны случаи, когда человек, имеющий разрешение на оружие, оборонялся от грабителей, ворвавшихся к нему ночью, и он же сел, застрелив одного из них.

— Но ведь и в Америке бывают случаи неправильного, мягко говоря, применения оружия. А при нашей-то коррупции оружие вполне может получить какой-нибудь псих, купивший за 500 руб. медсправку, что он здоров.

— Многим кажется, что, запрещая гражданское оружие, мы как бы управляем самой смертью, производя некие ритуалы запрета и табу с ее символом. А фактически мы просто теряем ценность нашей жизни, сама по себе жизнь в статусе быдла и сопутствующие унижения обесценивают всю иллюзию безопасности.

— Получается, что единственная панацея — разрешить оружие. Может, что-то и другое есть для исправления ситуации? Хотя, если все они такие, как вы описываете, тогда действительно остается одно —