Арбайт. Широкое полотно

— Надо бы в стиле неореализма: еврей боролся с КГБ, после чего получил орден, британское гражданство для дочки и командировку в США. Фамилию можно — Чепмен.

— Мысль креативная, не депрессивная.

— Ладно, Кишинев, Москва. Мы же — советские. А вот Париж! Купил новые ботинки и тут же наступил в собачье дерьмо. Скоро их всех завоюют мусульмане.

— А страшного вообще ничего нет, особенно для православного. Ну помрешь, ну завоюют Париж мусульмане, как Константинополь. Что ж мне тогда, обоср… и не жить, как, бывало, говаривали в моей юности алданские бичи.

— Бродячие торговцы могли бы продавать в электричках еще средства контрацепции, они их еще не продают. А всё остальное продают.

— А кому эти средства контрацепции нужны, кроме молодежи, процент которой в пригородных поездах не столь уж значителен. Они предпочитают ездить в «маршрутках».

— Красноярск я люблю. Я там родился и жил до семнадцати лет. Там на старом кладбище похоронены мои родители.

— Мои знакомые иностранцы тоже страдают от моих замечаний об их отчизне.

— А вы зачем ругаете ИХ отчизну? У вас что, своей нету, как у какого-нибудь безродного космополита?

— Советские люди были не вежливей. Такие же хамы, как теперь, только хуже. Но моложе.

— Толерантность привьется только внешне, как на Западе. А и там копнешь — все ортодоксальны, каждый в своем роде.

— Так внешне оно и хорошо. Если мне внешне улыбаются, внутренне желая пырнуть меня ножом, то это ведь лучше, чем наоборот?

— Москва — раздолье для мизантропов. Зачем Александру Кабакову для этого надо было ехать в Павловскую Слободу? Лучше бы ему возвратиться обратно в столицу.

— РУССКИЙ ДРЕСС-КОД. «Посмотришь на русского остреньким глазком, посмотрит он на тебя остреньким глазком, и все понятно, никаких слов не надо».

— Раскладные стулья и табуретки нужно в электричках продавать, когда вагон переполнен.

— Бизнес-план хороший, но лучше стулья и табуретки давать напрокат.

— А вот я позавчера прилетел из Мюнхена, так в Домодедово сидят в будочках пограничники — веселые девицы с пышными формами, особенно актуальными на фоне невиданной жары. Мелочь, а приятно. Как тут не похвалить родину!

— Удивительно, что Гдову не предложили батарейки, хозяйственные сумки на колесах, кроссворды и детективы, фумигаторы.

— Современные русские люди уже не советские, даже не постсоветские, а постперестроечные, постдефолтные и почти посткризисные. Они грубы, потому что у них нервы сдают.

— Толерантность — лекарство. Однако не было бы передозировки.

— Про «Пятак упал, звеня и подпрыгивая» есть две версии. Одна — с участием Достоевского, другая — с участием Горького. Обе версии больше похожи на филологические выдумки, но фабула одна и та же: маститый литератор поучает начинающего.

— Да буквально всё могли бы продавать в электричках, что пролезает в вагонные двери.

— Иностранцы, я заметил, нынче меньше ругают Россию. И не диво — многие из них сделали здесь большую карьеру.

— Почему бы писателю не жить в Павловской Слободе среди персонажей и сюжетов. Там, например, есть замечательный храм, который восстанавливают всем миром, и олигарх местного разлива после очередного запоя смиренно работает в пределах церковной ограды на уборке мусора.

— Все-таки многое в человеческом поведении зависит от окружающих обстоятельств. Вон в Ленинграде во время блокады людей ели, какая уж тут толерантность!

— Вообще-то Горький в качестве поучающего действительно более подходит, это про «пятак». Достоевского стилевые изыски как-то мало интересовали. Мне теперь кажется, что я ссылку на Горького даже видел в школьном учебнике. Достоевский не Олеша, чтобы выпукло, стереоскопически действительность изображать.

— Да, да! Деепричастные обороты, разухабистые метафоры… Всё это ближе к ХХ столетию, к Юрию Олеше с его пробежавшей мимо девицей, похожей на «ветку, полную цветов и листьев». Хотя Николаю Васильевичу Гоголю я бы за одни только дороги, расползающиеся в стороны, как раки, госпремию дал.

— А Николай Васильевич через Лескова и Серебряный век куда ближе к Олеше, чем к Достоевскому или Толстому. Взаимно ближе.

— Я думаю, что у русской литературы вообще две ветви. Одна — литература «смеховой культуры» (термин Д.Лихачева). Ранний Гоголь — Лесков — Серебряный век — Зощенко — обэриуты — большинство шестидесятников (Аксенов) — соцарт — постмодернисты. Другая — просветительская. Поздний Гоголь — Толстой Л. — советские писатели во главе с Фадеевым — Солженицын — Гроссман — «почвенники». Достоевский — ни туда и ни сюда.

— Бегло пролистав книгу Лихачева «Смех в Древней Руси», я обнаружил, что термина смеховая культура у него нет. Следовательно, этот термин ввел в обиход я. Если у меня, конечно, не приступ мании величия на фоне июльской аномальной жары. Сегодня же, как попрохладнеет, перечитаю эту книгу повнимательней.

— Посмотрите, здесь http://www.philosophy.ru/library/bahtin/rable.html философ Бахтин о «смеховой культуре» в творчестве Рабле.

— Спасибо. Приступ мании величия миновал. Ведь это бред, хоть на секунду представить себе, будто я изобрел термин «смеховая культура», когда им вовсю пользовались и Бахтин, и Лихачев. И я об этом, главное, всегда знал! А вот, видите ли, на секунду помутнение нашло — а вдруг это я изобрел. Так матушка Гоголя была уверена, что Пушкин перед ее сыном заискивает.

— Мы знаем и любим Александра Абрамовича Кабакова! Не знаем, конечно, зачем он поехал в Павловскую Слободу, но смутно догадываемся — изучать жизнь.

— Принцип «встречаем по обноскам, провожаем по уму» еще работает. Так, например, человек в дорогущем костюме и пахнущий шикарной парфюмерией может оказаться на поверку жутким моральным уродом, а пугающее одеяние (грязный ватник и обрезки кирзовых прохорей) скрывают подчас личность утонченную и духовную.

— По уму, по уму провожаем. Только все-таки если это не бомж в метро, от которого слишком сильно наносит «духами и туманами».

— Высшим пилотажем было бы продавать в электричках РОДИНУ!

— В современном социуме стало трудно отличить даже мальчика от девочки. Это к вопросу «кто есть кто».

— В основе нашего менталитета — великоросская гордыня, безосновательное чувство превосходства над любым иноземцем. Наличие этого чувства отмечали и Гоголь Н.В., и Салтыков-Щедрин М.Е. Чтобы это чувство преобразовалось в толерантность, ой много воды должно утечь.

— Истинно говорю вам: толерантность в России не привьется никогда, поскольку нетерпимы мы к самим себе, а что уж тут о каких-то там иноземцах говорить.

— «Не унимается Гдов, — сказал я своему другу, инвалиду второй группы. — Теперь ему интересно, зачем писатель Кабаков поселился в Павловской Слободе». Ответ инвалида был мудрым и научным. «Писатели, — сказал он, — родные дети бумажных листов в клетку и коленкоровых переплетов, поэтому они любят мочиться (инвалид произнес другое слово) на дерево, особенно на яблоню. Они считают, что через проводящую электричество струю возможно достичь баланса между своей ослабленной внутренней энергией и бесконечной энергией Космоса. Вот почему Кабаков и живет, как барин, в этой слободе». — «Только поэтому?» — засомневался я. «Ну, еще чтобы спокойно лично производить и употреблять самогон, фамилия у него в этом смысле подходящая», — сказал инвалид и повесил трубку.

А я вспомнил, как сам гнал самогон во времена горбачевского сухого закона. У меня был заводского изготовления аппарат на 15 литров браги и угольные фильтры «Родничок» из г. Перми. Как-то раз я со своим самогоном поехал на встречу с начальниками в один из городов Ленинградской области. Начальники