министром полиции и генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Управление министерством полиции он передал Сергею Кузьмичу Вязмитинову.
Но я-то зачем ему понадобился? Неужели Александр Дмитриевич так во мне заинтересован? Или граф Румянцев и Балашов неведомым образом узнали о секретном донесении, предназначенном государю императору?
— Перейти на службу в полицию? — переспросил я с удивлением. — Но только что вы меня попрекали, что я покинул Лондон накануне прибытия нового посла!
Глаза Николая Петровича обеспокоенно засверкали из-под кустистых бровей. Похоже, он испугался, что я надумаю вернуться в Англию. Так вот оно что! Граф Румянцев при всей его любви к французам на поверку был византийцем. Затею с моим назначением в министерство полиции они придумали, чтобы обеспечить новому послу в Великобритании вакансии для его выдвиженцев.
В другое время я бы обиделся. Но сейчас желание князя Христофора Андреевича Ливена совпадало с моими устремлениями. Ему требовались вакансии в Лондоне для своих людей, а я рвался в Россию, в действующую армию.
Николай Петрович хотел было что-то сказать, но Балашов опередил его и с благодушным смешком промолвил:
— Если уж я, будучи полицейским, выполнял дипломатическую работу, то отчего же вам, дипломату, не испытать себя на полицейском поприще?
— И каковы ваши успехи? — спросил я.
— История, признаться, была бы комической, если б не война, — разоткровенничался министр полиции. — Да вы верно слышали. Я находился при императоре в Вильно. Его величество изволили уполномочить меня на переговоры с Наполеоном. Я отбыл вместе с полковником Михаилом Федоровичем Орловым. Он совсем еще молод, двадцати четырех лет от роду. До аванпостов добрались только на следующий день. Там завязали нам глаза и эдак вот вслепую привели к маршалу Давусту.
— Даву, — невольно поправил я собеседника.
— Даву, так Даву, — согласился он и продолжил: — Я потребовал препроводить меня к французскому императору. Даву же ответил, что не знает, где искать императора. Однако же вроде как отправили посыльного к Наполеону. Четыре дня держали меня в неизвестности, я было подумал, что французы взяли меня в плен, выразил негодование…
— Французы никогда бы не нарушили дипломатической неприкосновенности, — вставил граф Румянцев.
— Действительно, — кивнул Александр Дмитриевич, — Давуст… Даву объяснил, что Наполеон целыми днями разъезжает по позициям, и они решительно не знают, куда направить меня, чтобы я застал его. Наконец меня сажают в карету, везут под конвоем в Вильно, и — каково же было мое изумление! — Наполеон принимает меня ровно в том кабинете, из которого неделю назад на встречу с французским императором отправил меня наш государь.
Министр полиции умолк и вперил в меня жадный взгляд, ожидая, что я выражу изумление или еще какое-ни- будь чувство. Но на меня его история не произвела особого впечатления. Тем более что в Лондоне об этом происшествии стало известно еще до того, как Александр Дмитриевич покинул приемную корсиканского недомерка.
— Случай и впрямь курьезный, — промолвил я ровным голосом.
— Александр Дмитриевич скромничает, — вмешался граф Румянцев. — Знаете, что он ответил, когда Наполеон спросил, как добраться до Москвы?
И об этом давно было известно в Лондоне, но я хотел доставить удовольствие Николаю Петровичу и изобразил неведение.
— Так вот, — продолжил граф Румянцев. — Александр Дмитриевич ответил, что есть одна дорога — через Полтаву.
Николай Петрович разразился болезненным смехом, а польщенный Балашов потупил взор.
— Право, я восхищен! Ваш ответ непременно войдет в историю! — воскликнул я.
Министр нахмурился и сказал:
— Шутки шутками, а мои потуги, к сожалению, оказались неудачными. Ну да бог с ним. Так что скажете, милостивый государь?
— Уверен, ваше высокопревосходительство, что мои успехи на полицейском поприще окажутся намного хуже ваших на поприще дипломатическом.
— Эк вы завернули! — крякнул министр полиции. — Настоящий дипломат! Не скромничайте, граф. Факты говорят об обратном. Помнится, десять лет назад в деле о строительстве акведука вы в одиночку проделали работу за все министерство внутренних дел вместе взятое. А за год до того оказались напрасными все мои усилия по укреплению обороны Прибалтики. Вашими стараниями английская эскадра так и не достигла наших берегов.
— Да уж какие там мои заслуги, ваше высокопревосходительство! Все это было дело случая! — возразил я.
— Не скромничайте, Андрей Васильевич, не скромничайте! — поддержал министра граф Румянцев. — Случай предоставляется каждому, а умеет воспользоваться оным только достойный.
«Не нахожу для себя достойной службу в полиции», — хотел сказать я, но конечно же не сказал.
— Уж не обессудьте, Николай Петрович, — промолвил я. — А только решение мое твердое: я намерен просить перевода в действующую армию.
— У вас появится возможность лично заняться поимкой убийцы, проникшего в ваш дом, — сказал Балашов.
— Я бы предпочел, чтобы его изловило ваше ведомство, — ответил я.
Николай Петрович поднял руку, как бы предостерегая меня от поспешного решения, и промолвил:
— Андрей Васильевич, Андрей Васильевич, не торопитесь с ответом. Я понимаю ваши чувства. Русская армия отступает, в такое время кажется, что сидишь сложа руки, а нужно быть на переднем фланге. Но со дня на день произойдут перемены. Только что состоялся совет, мы участвовали в нем, и я, и Александр Дмитриевич. — Граф Румянцев взглянул на Балашова. — Решено сменить главнокомандующего. Тактика Барклая никуда не годится, отступать далее некуда.
— И кто же?.. — я не закончил вопрос.
— На смену ему назначен Михаил Илларионович Кутузов. Весь русский народ за Кутузова, и государь согласился. В ближайшие дни мы погоним врага поганой метлой.
Я разделял мысли Николая Петровича и не сомневался в том, что вот-вот наступит перелом в ходе войны. И все же в душе оставалась тревога. Как вытекало из перехваченного нами сообщения, о котором я намеревался доложить лично его величеству, Наполеон был уверен в победе. Французский император полагал, что уже в сентябре займет Москву. А он, по моему убеждению, был хоть и безумцем, но не глупцом.
— Подумайте, — повторил граф Румянцев. — Время у вас есть. Мы отправляемся в Або. И вы будете участвовать в переговорах со шведским кронпринцем Бернадотом…
— Но… — попытался возразить я.
Канцлер жестом остановил меня и продолжил:
— Пока не завершится встреча в Або, и речи не может быть о вашем переводе. В переговорах участвуют англичане. Мы должны подписать наконец русско-шведский союзный договор! Бьемся над ним с начала года. Ваша помощь как представителя лондонской миссии незаменима. А по возвращении из Або будем решать. Государь сейчас крайне занят. Вряд ли он сможет принять вас до отъезда, — скорее всего, он удостоит вас аудиенции на пути в Великое княжество Финляндское. И к тому же, — собеседник с сожалением вздохнул, — с недавних пор удостоиться аудиенции у его величества стало возможным только после аудиенции у графа Аракчеева.
Я испытывал досаду, но в душе понимал, что граф Румянцев прав. Лондон принимает самое действенное участие в переговорах со Швецией. Британский кабинет выделил миллион фунтов стерлингов на то, чтобы наследный принц Жан Батист Бернадот стал сговорчивее, подписал договор с Россией и предпринял дополнительные шаги, которые развязали бы руки российскому императору на северо-
