Но и в разведке мы не можем найти защиты от несправедливых нападок, потому что там нас тоже не любят. КГБ вообще ненавидит журналистов за их независимый трезвый ум, тягу к свободе. Совершенно сознательно поэтому он и держит их в кулаке. По этой же причине КГБ презирает также писателей, художников, музыкантов и представителей других творческих профессий. И если сотрудник КГБ выбирает для себя прикрытие журналиста, то эта нелюбовь автоматически распространяется и на него. Чтобы не злить коллег и начальство, журналисту лучше всего вообще перестать писать. Но поступить так — все равно что сказать: «Я, товарищи, на самом деле никакой не писака-журналист, а только им притворяюсь!..»
Так, например, поступил мой напарник по ТАСС. Я же был искренне увлечен журналистикой, люблю писать. Уже опубликованы две мои книги и огромное количество очерков и статей. Странно, правда, что в разведке как бы не замечали этого и, кажется, даже испытывали раздражение по этому поводу. Но ведь я не могу не писать! Однако вынужден работать и в разведке, поскольку иначе не попал бы в Японию. Выхода из этого противоречия нет. В этом и состоит моя трагедия: КГБ не любит журналистов, но и журналисты терпеть не могут сотрудников КГБ. Человек же, который совмещает в себе обе профессии, нелюбим вдвойне…
Итак, я держал путь в университет Мэйдзи. За невысокими соснами уже отчетливо проступал и серые корпуса. Слежки за мной, кажется, не было, и я, облегченно вздохнув, нажал на газ.
Вырулив на широкую Наканодири, я подъехал к университету и быстрым шагом направился к воротам. Автомобиль я спокойно оставил на улице, так как номер на нем был такой же, как у всех японских граждан Вот если бы он был синий, дипломатический, да еще с цифрами «79», указывающими на принадлежность его хозяина к советскому посольству, то любой проходящий мимо полицейский вполне мог заинтересоваться, чем это занимается в университете Мэйдзи советский дипломат. Именно поэтому разведчики-дипломаты стараются в таких случаях запарковать машину где-нибудь подальше, на платной стоянке. Впрочем, один мой коллега прибегал даже, на мои взгляд, к излишним мерам предосторожности, всегда имея в машине запасной пиджак. Выходя, он небрежно бросал его на спинку сиденья, давая понять случайным прохожим и прежде всего полицейским, что отлучился лишь на минуту, а сам уезжает далеко, на другой конец города…
Здесь, в университете Мэйдзи, мне предстояло познакомиться с каким-нибудь умным на вид студентом, чтобы потом начать разработку его как будущего агента советской разведки. Сегодня вечером в резидентуре я должен буду сообщить его имя заместителю резидента и заодно показать, что не без пользы провел день.
Имя студента будет проверено по картотеке резидентуры, а затем и в Москве, по учетам всей разведки, а возможно, также и ГРУ. Но сделано это будет исключительно для проформы: ведь каждому ясно, что в двадцатилетием возрасте он никак не мог ранее попасть в поле зрения нашей разведки или запятнать себя агентурным сотрудничеством с какой-то другой.
Работать со студентами легко: они общительны, веселы, у них нет той щепетильной осторожности, которая присуща старшему поколению японцев. Одно лишь приглашение иностранным корреспондентом в ресторан они воспринимают как большую честь. Именно поэтому для первой беседы с ними принято выбирать дорогой, даже роскошный ресторан, давая понять, что они имеют дело с обеспеченным человеком, который при случае может им хорошо заплатить.
Ведь всем известно, что студенты не упускают возможности подработать и охотно соглашаются написать по просьбе своего нового знакомого какой-нибудь реферат, например по теме своих научных изысканий. Им объясняют, что статья будет опубликована в бюллетене ТАСС или она нужна московскому приятелю корреспондента, который готовит диссертацию как раз на сходную тему.
Реферат будет щедро оплачен, хотя и не представляет никакой информационной ценности для разведки. Как, должно быть, удивится студент, узнав, что его реферат даже не был предложен в информационно-аналитический отдел разведки, а всего лишь подшит в дело как доказательство его готовности выполнять задания советского разведчика, получая за это деньги…
Впрочем, пока он не знает о том, что имеет дело с разведкой, и искусство ее сотрудника в том и состоит, чтобы осторожно и естественно подвести намеченную жертву к этой мысли. Например, месяцев через шесть, уже достаточно подружившись и выпив вместе не одну чашечку сакэ, разведчик как бы между прочим говорит, что один из последних рефератов студента оказался настолько ценен, что был напечатан в Москве в некоем закрытом журнале, издаваемом ТАСС для высших чинов страны, в том числе и для руководства разведки.
Произнося эти последние, самые главные слова, он внимательно наблюдает за выражением лица студента. Если оно остается спокойным и студент как бы пропустил упоминание о разведке мимо ушей, давая понять, что ради денег он готов и на это, сердце разведчика азартно вздрагивает, поскольку с данной минуты можно начинать истинный шпионаж.
Если же молодой японец удивленно поднимает брови, то разведчик спешит его заверить, что пошутил. Дальнейшую работу с таким студентом можно прекратить, ибо она утрачивает смысл, или, наоборот, следует активизировать, всеми способами убеждая его пойти на сотрудничество с разведкой.
«Но зачем советской разведке агентура, которая не имеет доступа к государственным или военным секретам?» — спросите вы.
А затем, что она не имеет такого доступа лишь пока! Окончив учебу, студент может поступить и в управление национальной обороны, и в МИД, и в научно-исследовательский институт Мицубиси. Оформляющим его прием сотрудникам отдела кадров и в голову не придет, что он советский агент…
Я бывал в японских университетах очень часто и хорошо в них ориентировался: ведь когда-то я и сам стажировался в одном из таких университетов! Бродя по их коридорам, прислушиваясь к доносящимся из аудиторий веселым голосам, я испытывал и радость, и неподдельный интерес, и чувство щемящей тоски по безвозвратно ушедшей своей собственной студенческой поре.
Не знаю, чего в этих посещениях было больше: журналистского интереса или шпионажа. Так или иначе, именно они помогли мне написать первую в СССР книгу о японской молодежи, вышедшую в 1989 году под названием «Как стать японцем» и имевшую в нашей стране большой успех…
Кстати, мои коллеги по ТАСС не могли бы так часто бывать в университетах, поскольку обязаны были с утра до вечера сидеть за письменным столом, сочиняя скучные и наполовину лживые статьи…
На небольшой площади перед входом в университет Мэйдзи я остановился, размышляя, на какой факультет следует пойти в первую очередь. И вдруг откуда-то справа послышались мощные звуки симфонического оркестра. Торжественная и бодрая музыка Бетховена вмиг наполнила тесный двор и выплеснулась за ограду, потонув в грохоте машин. Инструменты звучали в полную силу, слаженно, хотя и не очень четко. Судя по всему, где-то рядом шла репетиция.
Звуки доносились из здания, где, очевидно, репетировал студенческий оркестр. Я со всех ног помчался туда…
В одной из просторных комнат на втором этаже оркестранты, весело переговариваясь, бережно укладывали в футляры скрипки, флейты, валторны. Их было человек тридцать, мужчины — в темных костюмах с галстуками, женщины — в строгих платьях, и все вместе они вызвали у меня огромное чувство симпатии Это было будущее Японии, ее надежда. В сосредоточенных лицах оркестрантов ощущалась глубина мысли. Как все они были близки мне!..
Мое внимание привлек высокий молодой человек с дирижерской палочкой в руке. Я подошел к нему, представился и спросил, что побудило его стать дирижером студенческого оркестра.
Он радушно улыбнулся, очевидно, вопрос попал в самую точку.
— Среди японских студентов, — сказал он, — необычайно популярен рок. Но такая музыка примитивна, она не возвышает душу. И потому мы решили бросить поклонникам рока вызов: пусть они слушают и приобщаются к классической музыке!..
Как это было понятно и близко мне, как увлечение роком было характерно для нашего студенчества! Помнится, на нашем курсе чуть ли не я один признавал исключительно классическую музыку, подвергаясь порой даже насмешкам со стороны своих сокурсников.
— Я хотел бы написать о вашем оркестре обстоятельную статью, но сейчас у меня нет для беседы
