религией интеллектуалов. Культом их стал анализ неверной жизни масс.
Если Адорно прав, то в фальши не может быть правильной жизни, т. е. истинное счастье при капитализме невозможно. Но всегда есть возможность насквозь увидеть фальшивую жизнь других. Формула будущего заключается в том, чтобы «преодолеть» господствующую экономическую и политическую «систему». Согласно Карлу Марксу, бытие определяет сознание. Тот же, кто лечит общественные отношения, тот исцеляет и общественное сознание людей. Политические бойцы 1968 года сознавали себя и теми, и другими: революционерами и целителями.
Ту же мысль находим мы и у Эриха Фромма. Уродливую жажду обладания капиталистического потребителя надо лечить, чтобы добиться единственно истинного и достойного бытия. В то время как Адорно постоянно отмежевывается от фрейдовского психоанализа, Фромм последовательно рассматривает свою критику капитализма как психогигиену. Отзывчивый и чувственный человек должен освободиться от мирских потребностей. Только так из человека потребляющего он превратится в человека любящего. Любовное отношение к миру есть противоположность алчности: любящий человек не хочет иметь больше, он уважает то, что есть, и отдает, вместо того чтобы грести под себя.
Эрих Фромм умер в 1980 году, будучи весьма состоятельным человеком, в Муральто, на берегу Лаго-Маджо-ре. Помимо дома в Тичино, у него был пентхаус на Ри-версайд-Драйв в Нью-Йорке. До последних дней своей жизни Фромм оставался поборником мира во всем мире и гуманистического социализма. Видимо, он не распространял на себя требование отказа от материальных потребностей, каковое мы находим в его книгах. Еще более необъяснимым представляется симпатичное на первый взгляд осуждение стремления к обладанию. Что плохого в желании обладать? Действительно ли это зло? Не есть ли оптимальное «бытие» то, чем я хотел бы обладать? Есть ли альтернатива нашим потребностям и нашим устремлениям? Не желает ли каждый человек что-то иметь, и ограничивается ли это что-то миром и душевным покоем?
Представление о том, что можно обойтись без стремления к обладанию, есть роскошная идея для состоятельных людей. Сам того не подозревая, Фромм написал книгу, предупредившую дух 1970-х и 1980-х годов. Феминисткам понравилась критика мужского животного инстинкта капитализма; движение за сохранение окружающей среды вдохновилось представлением о чистой жизни по ту сторону грязного и опасного индустриального общества; эзотерикам понравилось представление о непритязательной любви. «Искусство любви» стало библией благополучного общества, которое непременно желало обрести «бытие».
Именно на этом делают свой капитал нынешние духовные наследники Фромма. Он — духовный отец авторов психологических путеводителей, которые сотнями лежат на прилавках книжных магазинов, являясь наживкой, на которую во всем мире клюют души, жаждущие смысла жизни, люди, стремящиеся обрести сексуальное и духовное счастье, достичь умиротворения и облегчения.
Само собой разумеется, что Фромм не несет персональной ответственности за то, что творят его последователи на книжном рынке. Никто не станет оспаривать тот факт, что Фромм желал людям исключительно добра, открывая путь в книжные магазины всей той бессмыслице, которая ныне заполняет стеллажи.
Например, кёльнский психолог Петер Лаустер продал более миллиона экземпляров своей книги «Любовь. Психология феномена». В немецкоязычных странах его книги в 1980-е и 1990-е годы пользовались такой же популярностью, какой сегодня пользуются книги Грея и супругов Пиз. Точно так же, как и эти авторы, Лаустер в своей книге обращается прежде всего к женщинам. С ними продажи идут лучше, ибо женщины — существа более «впечатлительные». Чувствительность и впечатлительность — это волшебные слова, потоку чувств не должно препятствовать ничто — ни брак, ни верность. Тот, кто окопался за бруствером брака, тот, кто ценит верность превыше чувственности, тот обладает «больной» и «изуродованной» психикой.
То, что завернуто в милую эзотерическую упаковку, в действительности является формулой террора. Страшное требование — жить только «здесь и сейчас», — которое Лаустер предъявляет своим читателям, невыполнимо в нашем обществе — ни в личной жизни, ни на работе. Только Будда, асоциальные элементы и миллионеры могут себе это позволить. Для всех других такой путь спасения чрезмерно тяжел и может стать подлинным проклятием. Действительно, с такой точки зрения все мы живем неправильно, помимо и вопреки своей сущности. Высокомерие учения «быть, а не иметь» заставляет считать почти всех людей западного мира уродами, а их психику патологически искаженной. Как говорится в критической теории Адорно: большинство наших естественных потребностей — ложные потребности, а большинство наших эмоциональных реакций — ложные реакции.
Успех этого мягкого террора чувственности достаточно хорошо известен. Также, как и его нездоровые последствия в виде скандалов и споров в семьях. Тот, кто чувствует себя непонятым, ищет убежища в своем «истинном я», каковое абсолютно недоступно партнеру. Нет, не пережитый на работе стресс, следы которого дают себя знать и за домашним ужином, не сильнейшее перенапряжение, которое партнер испытывает, даже ложась спать, не мелкие и сильные чувства, не зависть, недовольство или ревность повинны в нарушении супружеских отношений, а отчуждение от «истинного я». Это «истинное я» — атомное ядро, которое не дает мне распасться и делает меня счастливым — пусть только все окружающие оставят меня в покое.
Тот, кто от Уильяма Джеймса знает, что наше поведение нельзя свести к чистым инстинктам, кто увидел у Стэнли Шахтера, что мы не «обладаем» нашими чувствами, а интерпретируем их, и кто от ученых-физиологов знает, что наше «я» распадается на множество «состояний я», тот не попадется на приманку «истинного я». Для всех остальных «истинное я» есть эзотерический бог нашего безбожного мира: созидательный, творческий и невидимый, этот бог становится доступным только в результате медитации и погружения. Наше истинное я правдиво и неоспоримо. И прежде всего это истинное я великолепно тем, что является превосходным основанием обвинять во всех бедах других людей. Ибо если истинное я всегда доброе и хорошее, то значит, другие люди и неблагоприятные обстоятельства являются причиной того, что жизнь не удалась.
О книге Лаустера можно сказать только одно — она асоциальна. Повсюду в мире нас подстерегает зло. Об этом нам рассказал еще Руссо. Капитализм все продает и покупает, способствуя формированию ложных ценностей. Люди легковерно следуют за приманкой потребления и впадают в бездну «иметь», вместо того чтобы подняться на вершину «быть». Больше всего на свете люди домогаются секса. То, что Лаустер считает заблуждениями все эти вполне естественные потребности, — уже большой промах автора. Но самое худшее то, что в своей книге Лаустер бессовестно обманывает женщин, на полном серьезе утверждая, что женщины — лучшая половина человечества. Из этого вытекает их «естественная» роль — «исцелять» мужчин от их пороков.
Не стоило бы обращать внимания на весь этот вздор, если бы он не причинял столько вреда рассудку бесчисленных читателей. В особенности это касается непоколебимой веры в то, что женщины являются лучшей половиной человечества. Эта вера, как ни странно, победно шествует ныне по западному миру. Считается, что мужчины болеют из-за фиксации на разуме, из-за вытеснения душевных проблем и из-за похоти. Короче, мужчина — непаханое поле деятельности для женщин и психотерапевтов.
Весь вред этой искаженной картины становится ясно виден, если ее повернуть обратной стороной. Из всех этих писаний выходит, что женщины менее интеллектуальны, чем мужчины, что с душевным здоровьем у них все в полном порядке и что их потребность в сексуальных отношениях меньше, чем у мужчин. Достаточно отвлечься от книги и посмотреть на реальных женщин, чтобы убедиться в лживости всех трех утверждений. Не будем говорить о сомнительной ценности этой салонной психологии, но спросим: что плохого в разумности? Почему я должен изо всех сил стремиться к скучнейшему состоянию — полной душевной безмятежности? И что, собственно, плохого в том, что время от времени меня охватывает сексуальное желание?
Добрые советы и утешение — вот что делает интересными для многих сладкие сентенции Лаустера.
