— Не говори, что меня видел! — сказал Чёрт и ушёл под воду.
Потом снова показалась тыква Парамона. Поп в этот раз тоже узрел солдата и попросил, отфыркиваясь:
— Игнатик, т-ш-ш! То не я!
И, заглотав побольше воздуха, ушёл на дно.
В стороне вынырнула третья голова.
— Ага, и ты, простота, здесь, — обрадовался Дурынде Игнат. — Чего друг от друга прячетесь, Яков?
Дурында оглядел реку — никого нет.
— Чего смотришь, тебя спрашиваю. Или ты не Яков? — усмехнулся Игнат.
— Я вроде, — неуверенно произнес Дурында.
— Эх, «вроде»… — вздохнул Игнат. — Даже имя у тебя украли..
— Я первый вынырнул, — обречённо сказал Дурында.
— Да чего там! — спокойно молвил Игнат. — И поп, и Чёрт уже не раз вылезали.
Дурында удивился. Игнат заметил, что у парня яркие голубые чистые глаза.
— Спор у нас, — объяснил Дурында. — Кто первый вынырнет, тот к себе всех ведёт на угощение.
— А-а, тогда ныряй, простота, — махнул рукой Игнат, — вон Чёрт вылезает!
Дурында едва успел нырнуть, как над водой показалась голова Спирьки.
— Ты первый, первый, — сказал Игнат. — Лезь назад.
— Ау-улб! — Спирька ушёл в реку. Тотчас же всплыл Парамон. Он, видно, уже хлебнул водицы, подзамёрз, и голос его дрожал.
— Сол-солдатик Иг-иг-игнатик, — гнусаво проговорил поп, — никого больше тут-ту-тут не видел?
— Ты первый вылез, — вздохнул Игнат.
— Госпо-по-по-ди по-по-помилуй… — пробормотал Парамон и скрылся под водой.
Затем, как поплавок, бесшумно выплыла голова Дурынды.
— Сотоварищи твои надышались — и снова к рыбам, — доложил Игнат. — Вот братья, друг друга стоят — скорее утопятся, чем угостят.
Дурында увидел всплывающую макушку Спирьки и скрылся в реке.
«Парень-то начинает привыкать к хитрости, — довольно подумал Игнат. Придёт день, и он себя ещё покажет…»
Чёрт уже был голубым от холода.
— Ну? — спросил он зло, глядя на Игната. — Чего веселишься, солдатик?
— С весёлого — беда, как с гуся вода! — ответил Игнат. — Весёлость лучше богатства — не слыхивал разве? Ныряй, а то опоздаешь!
Спирька послушно нырнул.
— Что-то поп долго не вылезает, — оглядывая реку, проговорил Игнат. Не утонул ли ненароком от жадности?
Наконец вынырнул Парамон. Он весь дрожал, губы стали серыми. Голова попа была уже не жёлтого, а какого-то зелёного, лягушачьего цвета.
— Ва-ва-ва, — сказал Парамон.
— Ныряй, а то проспоришь, — сказал Игнат. — Вон Спирька лезет!
— В-ва-ва, — вякнул поп и упал в воду.
Действительно, вылез Спирька. Лицо его голубело, как небо, отражающееся в реке. Протёр глаза, зло посмотрел на солдата и, дрожа, спросил:
— Сидят всё ещё?
— Ты первый, — грустно сказал Игнат. — Холодно?
— Зимой хуже бывает, — проговорил Спирька и нырнул.
Дурында показался над водой, огляделся.
— Чего видел там? — спросил Игнат. — Как рыбы не жнут, не сеют, а живут?
Дурында улыбнулся побледневшими губами.
— Не видел…
— Ничего, простота! — подбодрил его Игнат. — Твои мужики уже синенькие, сейчас их спасать будем. Ныряй, Чёрт выплывает!
Спирька вынырнул, невидящим взором пошарил вокруг.
— Ой-ой-ой, — вдруг запричитал он.
— Чего тебе, Чёртушко? — с любопытством оглядел Спирьку Игнат.
— Ноги свело… — пробормотал Спирька. — Спасай, солдатик…
— Держись!
Игнат протянул свой железный посох, Спирька ухватился за него. Игнат подтянул Чёрта к берегу, вытащил на песок.
— Лёгкий ты, что малёк! — усмехнулся Игнат, разглядывая тщедушного голубого Спирьку.
— Первый я? — спросил Спирька.
— Первый, первый, — ласково молвил Игнат. — А вот и второй…
Всплыла голова попа. И поплыла по течению затылком вверх.
— Утоп, — тихонечко усмехнулся Спирька, — утоп вроде родной братик, хе-хе…
— Эй, Яков! — взбаламутил посохом воду Игнат. — Вылезай!
Дурында одним махом выскочил на берег.
— Попа спасай, — кивнул в сторону уплывающей зелёной головы Игнат, — а то унесёт его к Бесову омуту!
Дурында шагнул в реку, ухватил Парамона за тонкую паучью ножку, подтянул к берегу.
…Когда Парамон открыл глаза, то увидел стоящий на берегу возок с запряжёнными лошадьми. Дурында пыхтел, растирал попу ноги.
— Не говори только. Чёрт, никому, что я тебя вытащил, — сказал Игнат Спирьке.
Спирька ещё не обсох, но уже натянул на себя одежду. Маленькие змеиные глазки его уставились на солдата.
— Почему?
— А то меня мужики за это в болоте утопят, — усмехнулся Игнат.
— Они тебя и так утопят, залётный ясный сокол, — прошипел Спирька.
Он промёрз в воде, и голос его совсем осип.
— Как только начнёшь подати выбивать, — продолжал Спирька, — то мужики, солдатик, тебя больше, чем меня, возненавидят, хе-хе-хе… Как сбор-то идёт? Два дня осталось до батогов, хе-хе… Шуткую я, шуткую, солдатик… Ты чудеса умеешь творить — чего тебе пугаться батогов… Ефимка-сборщик из селян был, у него тут все сватья да кумовья. Рука на них не поднималась. А ты чужой, чего тебе мужиков жалеть?
— Зря я тебя вытащил… — задумчиво проговорил Игнат.
— То ж была потеха, а не всерьёз, — сказал Спирька. — Никто не тонул, просто ныряли… А скажи, солдатик: вот если бы мы взаправду тонули, ты бы нас спас?
— И не таких спасал! — усмехнулся Игнат. — Шёл я, давно было дело, по лесу, по трясине. Возле кочек мужики бегают с кольями. Кричат: «Хватай, держи…» Смотрю: барин тонет. Такой пригожий, такой гладкий. И от кольев мужицких отворачивается. Я мужикам говорю: «Вы ему узду от скакуна дайте, либо от сабли рукоять. Потому он барин — и ему за кол хвататься не положено…» Так всё и вышло по-моему: дали ему узду богатую, он за неё цоп! — и вылез. У меня мужики стали допытываться: откуда я знаю, что кому кидать?
— Что ж ты им сказал, солдатик? — с интересом спросил Спирька.
— Так, мол, и так… — Игнат пригладил усы. — Ежели обжора тонет, то ему нужно горшок каши
