Бронзовое изображение шамана, найденное на реке Илиме
Такой неожиданно высокий уровень бронзовой металлургии в якутской тайге был, конечно, не случаен. Неслучайно и то, что при более глубоком изучении древностей Севера на территории Якутии были обнаружены памятники, указывающие на еще более глубокие корни этой древней металлургии, на длительный путь ее постепенного развития от начальных, примитивных, ступеней к более высоким.
Так, например, вблизи села Покровского, в 80 километрах к югу от Якутска, на высоком берегу Лены оказалось древнее погребение, в котором нашлись каменные и. костяные наконечники стрел, кремневые скребки, а также костяной наконечник копья со вставленными в его ребро острыми ножевидными пластинами из кремня. По всему составу находок Покровское погребение следовало отнести к каменному веку. Но среди каменных и костяных орудий здесь оказался и один металлический предмет — небольшое медное или бронзовое шило.
Совершенно такая же картина была установлена и в других местах, например на речке Бугачан, на этот раз уже далеко к северу от Якутска, за Полярным кругом, в недрах Заполярья. При костяке древнего охотника и воина, вооруженного превосходными кинжалами из оленьего рога, луком и стрелами, снабженными каменными наконечниками, здесь лежала костяная трубочка — игольник. Найденная внутри трубочки игла была не костяной, как обычно, а медной.
Конечно, можно было бы предположить, что все эти простейшие по форме единичные металлические вещи не изготовлялись на месте, а доставлялись из других областей.
Дальнейшие работы в заполярной Якутии принесли однако новые и ещё более важные данные. На древней стоянке в низовьях Лены, вблизи Сиктяха, вместе с каменными орудиями и обломками сосудов очень примитивного вида в вечной мерзлоте уцелел очаг древнего плавильщика, который плавил на нем медь или бронзу. В очаге оказались даже застывшие брызги металла, а около него лежали обломки миниатюрных глиняных сосудиков в виде ложек, в которых производилась предварительная плавка металла для заполнения литейных форм и отливки металлических изделий. Стало ясно, таким образом, что эпоха металла начинается и на территории Якутии уже в очень отдалённое время, по крайней мере в конце второго тысячелетия до нашей эры, т е. более трех тысяч лет тому назад.
Правда, в эпоху первоначального распространения металла здесь не произошло таких глубоких переломов в жизни местных племен, какие совершались в степных областях Европы к Азии, где эпоха бронзы является вместе с тем и временем возникновения скотоводства, когда скотоводы впервые выделились из остальной массы охотничье-рыболовческих племён.
Нефритовые изделия неолитического времени из долины реки лены: подвеска, кружок, тесла
Последствия распространения металла на Севере в области техники и хозяйства заметны гораздо слабее, чем результаты, к которым привело введение лука и стрел в предшествующее время. Но зато здесь заслуживают особого внимания сдвиги в иной области культуры — в области социального строя, в искусстве и мировоззрении северных племён. В течение тысячелетий у северных племён безраздельно господствовал первобытно-общинный строй, соответствовавший низкому уровню развития их производительных сил, ибо, как указывает товарищ Сталин: «Каменные орудия и появившиеся потом лук и стрелы исключали возможность борьбы с силами природы и-хищными животными в одиночку»[6] .
Такому общественному строю закономерно соответствует определенное мировоззрение — коллективистическая психология, следы которой отчетливо сохранялись на севере, несмотря на растлевающее влияние капитализма. Это «было время; когда люди боролись с природой сообща, на первобытно-коммунистических началах, тогда и их собственность была коммунистической, и поэтому они тогда почти не различали „моё“ и „твоё“, их сознание было коммунистическим» [7].
На этой социально-экономической основе сложилось своеобразное мировоззрение первобытного человека, пронизанное коллективистическими идеями и образными, реалистическими по их сути представлениями.
Тем не менее с течением времени вместе с металлом даже и у ряда северных племен обнаруживаются признаки новых общественных отношений, особенно резко выраженные в богатых археологических памятниках раннего бронзового века Прибайкалья, т. е. более чем три тысячи лет тому назад. Теперь в Прибайкалье обнаруживаются признаки имущественного и общественного неравенства, встречаются захоронения бедняков и богачей, могилы рабов и их хозяев, наглядно свидетельствующие, что к на севере Азии еще в условиях первобытной родовой общины начинают складываться такие общественные отношения, при которых впервые появляется «…собственность рабовладельца на средства производства, а также на работника производства — раба, которого может рабовладелец продать, купить, убить, как скотину»[8].
Одновременно у этих северных племён обнаруживаются признаки новой психологии, основанной на противопоставлении «моего» и «твоего», черт нового мировоззрения и новых понятий; старые идеи, связанные с материально-родовым бытом, уступают место новым, связанным с патриархально-родовым укладом. Происходит, таким образом, существенный перелом в идеологии, искусстве и верованиях.
Чтобы полнее понять эти события, нужно иметь в виду то конкретно-историческое окружение, в котором жили северные племена, те многообразные связи, в которые они вступили теперь с другими народами.
Решающее значение при этом имело то обстоятельство, что в соседних степных областях Азии в бронзовом веке складывается совершенно новый культурно-исторический мир — мир степных скотоводов с патриархально-родовым укладом.
Множество примеров показывает, что лесные племена Севера в эпоху бронзы не были изолированы от своих соседей, далеко продвинувшихся по пути к новым формам хозяйства и общественного строя.
Такое взаимодействие северных племен с более передовыми племенами древних степных скотоводов и явилось, следовательно, почвой, на которой у них оформились новые черты общественного строя, а заодно и новые черты мировоззрения, новые представления о вселенной и судьбах человека.
Чем ближе жили к степям северные племена, чем дольше они соприкасались со степняками, тем сильнее и глубже были эти сдвиги. Наибольшей силы они достигли в то время, когда на Алтае, в степях Западной Сибири и Восточной Европы вырастают первые племенные союзы скифов.
Эвенк. Рисунок из книги Георги (XVIII век)
Отраженные волны бушующей в степных просторах скифской кочевой стихии рано докатываются, однако, и до далекого Севера. В долину Оби и соседние с ней районы Западной Сибири проникают кочевые скотоводы-конники. У лесных племен и жителей лесотундры появляются не только привозные скифские котлы, о которых в свое время с удивлением сообщал Геродот, но и местные копии таких сосудов, изготовленные, впрочем, не из меди или бронзы, а из глины. В жертвенном месте у Салехарда оказались образцы тонкой художественной резьбы по кости, свидетельствующие о том, что замечательный звериный стиль степных кочевников нашел в Арктике как бы свою вторую родину. В Салехарде найдены не только гребни, напоминающие драгоценный гребень из Солохи, но и резные изображения из кости, повторяющие излюбленный сюжет степного искусства — образ хищной птицы, терзающей оленя. В них причудливо сочетались многовековые традиции арктических резчиков по кости и высокое мастерство скифских степных ювелиров, возникшее в живом взаимодействии античной культуры и цивилизации классического Востока[9].
Прямое влияние предскифской, скифской и гунно-сарматской степной культуры, разумеется, было глубже всего в северо-западной Сибири. Но и далеко к востоку от неё, в долинах Енисея, Ангары и Лены,
