— Мог бы еще продержаться немного! — шепнула Юлька с досадой. — Никакого самообладания. Мат!
Теперь оставалось одно: усыплять подозрения Сашиной мамы.
— Какая. Саша, у тебя важная и трудная цель? — спросила мама, опустившись на стул и чуть откидывая голову.
Сашина мама устала. Это можно было понять по лицу, осунувшемуся, с подчеркнутыми густой тенью глазами.
— Я — сказал Саша неестественным голосом, — нас будут завтра обсуждать на общем собрании.
У него было такое лицо, с каким, должно быть, человек бросается в омут.
И он бухнул бы все напрямик. Юлька кинулась спасать положение:
— Они с Костей невыносимо волнуются. У них строгий секретарь комитета, но вам ведь тоже страшно делать завтра доклад?
— Да, страшновато. Очень, если правду сказать.
Она улыбнулась, разглядывая темноглазую девочку, у которой был отчаянно смелый и решительный вид.
— А в комсомол я вступала двадцать лет тому назад, — сказала Сашина мать.
— Двадцать лет!
Она прищурила серые теплые глаза, словно всматривалась в давнее.
— Помню этот день, как вчера. Каждую черточку в нем. Каждый звук. Все свои мысли. В этот день с утра валил снег. Я шла в школу и думала: начинается новая жизнь! И действительно… Счастье, что юность моя прошла с комсомолом!
Она замолчала и медленным жестом поправила узел волос, сползавший на шею. Выражение светлой, глубокой задумчивости легло на лицо, и она стала той единственной, ни на кого не похожей, особенной. Сашиной мамой, которой он восхищался, гордился, любил, хотел уберечь от всех бед, но свои утаить от нее не умел.
— Что с тобой, Саша? — спросила она второй уже раз за сегодняшний день.
Наверное, она узнала бы все.
Такие уж были у Саши глаза — они прямо так и кричали: «А я очень несчастлив!»
Юлька мгновенно зашла позади и ладонями закрыла Саше глаза. Ничего другого она не могла придумать. В отчаянии она так больно их надавила, что Саша опомнился и взял себя в руки.
— Юлька, пусти! Мама, тебе надо отдохнуть хорошенько. Ты забыла, у тебя завтра ответственный день.
— А нам можно сыграть еще партию? — спросила Юлька нежнейшим, вкрадчивым голосом, какой пускался в ход лишь в экстренных случаях. — Мальчики хотят взять реванш, но я сомневаюсь. Едва ли это им удастся.
С надменностью она кивнула на доски: жест маэстро, который снисходит.
— Не удастся? Посмотрим!
С видом обиженного человека Костя ставил фигуры, не выпуская из поля наблюдения Сашу.
— Реванш! — пролепетал Саша, хватаясь за доску.
— Конечно! Скорей!
— Ну что ж! — сказала мама с легким вздохом. — Я действительно не спала эту ночь… И завтра верно день трудный… А вы, я вижу, совсем еще дети.
Возражений не было, и это ее удивило. Кроме того, ее удивила бурная шахматная лихорадка, которая внезапно их охватила, как малярийный приступ.
— Мне бы хотелось… — Сашина мама задержалась у двери. — Надеюсь, завтрашний день для вас будет очень большим. Самым большим, на всю жизнь.
Все трое подняли от шахматных досок головы. И все промолчали.
Она улыбнулась:
— До свидания. Я очень устала.
Некоторое время они играли в молчании.
Впервые случилось, что Юлькины белые постыдно бездействовали. Впрочем, черные держались не лучше. Довольно скоро все согласились на ничью.
— Мы — дети! — сказала Юлька с горькой иронией. — Им всегда это кажется.
— Не стоит обижаться, — миролюбиво ответил Костя. — Зато завтрашний день обеспечен…
Глава XX. Борис Ключарев против
Открытое комсомольское собрание назначено было в понедельник на три часа дня. Ребята успели после уроков зайти пообедать. Саша тоже прибежал домой. Он надеялся — вдруг мама вернулась из академии. Взглянуть бы на нее до начала собрания! Мамы не было, хотя в комнате все блестело, все ждало ее. Агафья Матвеевна накрыла новой скатертью стол, в духовке, должно быть, что-то пеклось — даже на лестнице стоял вкусный запах, точно перед Первым мая.
Саша все равно не мог есть. Какая уж там еда!
Агафья Матвеевна будто не видела, как, поболтав ложкой, он отодвинул тарелку, стал среди комнаты, боясь что-нибудь тронуть, чтоб не нарушить порядка, и, махнув в отчаянии рукой, взялся за шапку. Она все молчала.
— Будь что будет, — вырвалось у Саши перед самым уходом.
Агафья Матвеевна, казалось, этого признания лишь и ждала.
— Что заслужил, то и будет, — как топором отрубила она и, скрестив на груди руки, загородила Саше дорогу — длинная, худая старуха с негнущейся спиной и темным лицом, словно трещинами, изрытым морщинами. — Каков есть, такова и честь, — неумолимо изрекала Агафья Матвеевна, стараясь не замечать пуговицу на Сашином пальто.
Наперекор всем его усилиям, пуговица никак не попадала в петлю.
Агафья Матвеевна косилась, косилась, вдруг взяла Сашу за воротник, ловким движением поправила на шее кашне, сверху донизу застегнула все пуговицы, отстранила мальчика и, с головы до ног оглядев, веско сказала:
— В народе — что в туче: в грозу все наружу выйдет. А ты духом не падай — не чужим отвечать. Да ни в чем не таись. Перед народом таиться нельзя. Попомни мое слово. — Она подтолкнула Сашу к двери. — Голову-то не вешай. Ступай-ка, ступай… — и, пока он сбегал с лестницы, прислушивалась, стоя на пороге.
Откуда-то старуха проведала, что случилось. Саша не стал ломать голову над загадкой.
Они встретились с Костей в условленном месте у сквера, и два верных, испытанных друга молча направились в школу, торопясь на собрание, в повестке которого первым вопросом значилось: «Прием новых членов в ВЛКСМ».
Сегодня весь день для Саши прошел в тяжелом молчании. Если бы хоть кто-нибудь из ребят обратился к нему с самым ничтожным вопросом, Саша принес бы повинную. Он рассказал бы им все. Но ребята не замечали Емельянова.
Урок шел за уроком. Звонки, перемены. И в каждую перемену Володя Петровых съедал свою порцию булки, хотя оставался задумчив и грустен и старательно избегал смотреть в сторону Саши.
Впрочем, и Сеня Гольдштейн прятал глаза, а Юра Резников вызывающе громко сказал:
— Сегодня Гладков сидит за партой один.
Это значило, что отныне Резников не ставит ни во что Емельянова — пустое место! И, как лед, был холоден Борис Ключарев. Все это ранило Сашу. Он даже не старался притворяться беспечным. Кто поверит? Кроме того, он не мог.
— Что мне делать? — тихо спросил он Гладкова, к которому жался весь день.
