Прошел месяц, другой… Минуло полгода со дня исчезновения Васильева. Розыск его был безуспешен.
Следователь, привлекавший Васильева к уголовной ответственности, уже начал забывать это нашумевшее и интересное дело, по которому удалось разоблачить группу крупных расхитителей и должностных лиц, занимавшихся приписками к плану.
Следователь занялся новыми делами. Вот и сейчас он обдумывает план следствия по только что поступившим материалам.
Окна его кабинета выходят на улицу. Там, дребезжа, проезжают трамваи, шелестя шинами, мчатся автомобили, спешат прохожие.
Углубившись в раздумья, следователь машинально следил за движением на улице: все его мысли были прикованы к обстоятельствам нового дела.
Ход размышлений следователя прервался, когда на противоположной стороне улицы он увидел плотного, с крупным лицом, мужчину, показавшегося ему знакомым.
«Где я видел этого человека? — старался вспомнить следователь, — определенно я его знаю. Но кто он?»
Известно, что изо дня в день перед следователем проходят десятки людей: свидетели, потерпевшие, понятые, обвиняемые, — и это развивает у следователя неплохую зрительную память.
И следователь через какое-то мгновение вспомнил прохожего.
— Это же Васильев, инженер Васильев, бывший обвиняемый, находящийся в бегах, — вслух проговорил следователь и собрался выйти, чтобы задержать его.
Но Васильев шел в сторону прокуратуры. Шел спокойно и уверенно, попыхивая сигаретой, не оборачиваясь по сторонам.
«Возможно, — подумал следователь, — он идет с повинной». Следователь прикинул, что Васильеву понадобится не более двух минут, чтобы дойти до его кабинета. «Буду ждать две минуты. Если не придет, за это время он далеко уйти не успеет и его можно будет задержать», — решил следователь.
Он взглянул на часы, сел за стол, начал листать дело.
Минуты тянулись долго. Следователь через каждые несколько секунд смотрел на часы. Стука в дверь не было.
Следователь отодвинул дело, взял со стола ключ, приподнялся… Но в это время в дверь постучали, она приоткрылась и хрипловатый голос спросил:
— Разрешите?
— Прошу! — ровным голосом ответил следователь, довольный тем, что его предположение оказалось правильным.
Васильев вошел.
— Константин Михайлович, здравствуйте! — проговорил он.
— Я пришел, чтобы вы меня арестовали… — И он грузно опустился на предложенный стул.
Следователь помнил Васильева-крепким, сорокалетним мужчиной, всегда хорошо и опрятно одетым, с сильными, холеными руками.
Но теперь перед ним сидел не тот человек, которого он видел на первом допросе полтора года назад и потом, во время следствия.
На лице Васильева лежал отпечаток сильных переживаний, но резко прищуренные глаза и плотно сжимавшиеся губы выражали какую-то решительность.
Его костюм, ранее безукоризненно чистый, был в пятнах, помят и кое-где неумело заштопан.
— Вы знаете, Константин Михайлович, — начал Васильев, — год назад я скрылся от суда, от отбытия наказания. Не знаю, что толкнуло меня на этот шаг, но представление о том, что мне придется несколько
лет прожить в колонии, не общаться с родными и друзьями, выполнять тяжелую, очевидно не по специальности, работу…
Васильев достал сигарету, знаками попросил разрешения закурить, жадно затянулся и продолжал:
— Мне было дико вообразить, как я буду обходиться без комфорта: не буду принимать по утрам ванну, не поеду на рыбалку, окажусь, наконец, лишенным возможности выпить перед обедом рюмку коньяку.
Сигарета в его руке погасла. Он размял ее грязными пальцами, с давно не стриженными ногтями, взглянул на них и с горечью, чуть усмехнувшись, произнес:
— Чтобы приехать к вам, я вчера выехал из Костромы. Подаю деньги в кассу, кассирша протягивает билет. Беру и краснею. Рядом с ее чистыми пальцами, с безукоризненным маникюром мои показались такими грязными, что я их быстро отдернул. Мне стало стыдно. Может быть, я только вчера понял, как я опустился!
— Денег, которыми я располагал, хватило на полгода. Устроиться на постоянную работу не мог: знал, что меня разыскивают, переезжал из одного города в другой. Когда не стало денег, старался искать временную черную работу: нанимался разгружать лес и уголь, помогал носильщикам, был даже в плотницкой бригаде… В последнее время я все больше и больше понимал всю бессмысленность своих скитаний, постоянного нервного напряжения. Вы, наверное, знаете, на суде я отрицал свою вину. Как поздно я понял, что, уклонившись от наказания, совершил третью ошибку! Первой было преступление, второй — отрицание вины, третьей — бегство после суда. Чего-чего, а времени было достаточно, чтобы все обдумать и сделать вывод — я преступник и должен нести наказание. У меня же после всего этого должно быть будущее! И его-то надо прожить как следует.
Он снова взял сигарету.
— Знаете, я боялся, когда решил явиться к вам, одного: чтобы меня не задержали на пути в прокуратуру. Мне хотелось самому прийти с повинной, и я сделал это!
— Кажется, высказался, — вздохнул Васильев, а теперь отправляйте меня, куда следует.
Следователь, внимательно и доброжелательно слушавший Васильева, при его последних словах вдруг улыбнулся:
— Алексей Алексеевич! А вы не по адресу явились…
— То есть как не по адресу? — удивленно прервал его посетитель.
— Наказание вам назначил суд, туда вам и нужно идти.
— Идти в суд? Еще несколько кварталов, а вдруг… — в голосе Васильева зазвучала растерянность.
— Вдруг вас задержат на пути в суд? — договорил за него следователь.
— Вот именно. Как я докажу, куда и с какой целью я шел?
— Здесь я уже буду вашим свидетелем. Мне, наверное, поверят, как вы думаете? — вопросом на вопрос ответил следователь. — Идите туда, Алексей Алексеевич. Вы правильно поступили и никогда не будете раскаиваться в этом!
Васильев ушел. Следователь снял трубку телефона, набрал номер. Ответил председатель суда.
— Иван Григорьевич! Помнишь Васильева?.. Так он с повинной явился. Я его к тебе направил… Без конвоя… Нет, теперь он не скроется, я уверен… Хорошо, буду отвечать…
Через два года следователь узнал, что Васильев по ходатайству администрации колонии, где он отбывал наказание, за честное отношение к труду и примерное поведение из заключения досрочно освобожден.
Вот, пожалуй, и вся история. Мне она показалась весьма примечательной. Что же спасло человека от пропасти, в которую он сам стремился свалиться? Отрицание своей вины во время следствия и на суде? Бегство от наказания? Нет! Васильева спасло пробудившееся сознание своей вины перед обществом, перед страной. Пришло оно к нему, конечно, поздно, но все-таки пришло и подсказало единственно правильный путь: искупить вину,
В памяти моей отчетливо сохранилось еще одно дело, связанное с хищением крупной суммы. Интересным в этом случае было то, что следствие, распола-гая некоторыми объективными данными, вначале шло по неверному пути и только тщательная, кропотливая работа следователя привела на скамью подсудимых настоящих преступников. Рассказ об этом деле я так и назвал: «Исправление ошибки».
