Вещество. По химическому и молекулярному составу она практически не отличается от плоти домашних животных. Она точно так же переваривается в желудке. Точно так же подвержена тлению. Взбрык и Дельф не умерли своей смертью. Их убили. По типу смерти это то же самое, что забить домашнюю скотину. Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы думаете, что это я убил их. А мне плевать на ваши догадки. Точно так же, как вам плевать на мои. Хотя я почти наверняка знаю, кто убийца, обвинять его я не буду. Я считаю, что это совершенно разные вещи: убить математика Взбрыка, с целью употребления в пищу, или употребить в пищу плоть визийца. Что мы считаем важным в живом, мыслящем существе? Разум. Во всех религиях Галактики он называется душой. Все религии считают, что после смерти душа покидает тело. Именно поэтому они призывают при жизни меньше заботиться о бренном теле, а больше о душе. У нас очень тяжелая ситуация. Прибытие корабля может задержаться. С ним могут случиться непредвиденные случайности. Взбрык и Дельф уже мертвы. А мы живы. Я думаю, мы имеем и моральное, и этическое право употребить в пищу тела Взбрыка и Дельфа. И мне кажется, что они сами, раз уж так получилось, что они мертвы, были бы не против, если мы спасем свои жизни таким, как может кому-то показаться на первый взгляд, диким способом. К тому же существует практика завещания своих тел для науки. Уж чему они после этого подвергаются, не идет ни в какое сравнение с нашими намерениями. Так что… Я за.
— Дершог?
— Таркары не питаются падалью, — уверенно сказал Дершог. — Мы охотники, а не могильщики. Я не буду высказывать свое мнение по этому вопросу именно потому, что сам отказываюсь от подобной пищи. Что делать вам — вам и решать. Но есть тела коллег я не стану.
— То ты рассказываешь, как прекрасен тушеный артулунк, — говорит Люч, — то возмущаешься от непристойного предложения съесть визийца. В чем разница?
— В том, что убийство с целью пропитания и пропитание убитым несколько дней назад, это разные вещи. К тому же неясно, как умерли Взбрык и Дельф. Если мгновенно, это одно дело. Если смерть наступила после того как организм не смог бороться с повреждениями, несовместимыми с жизнью, это совсем другое. В материи могли произойти изменения. Вплоть до появления трупного яда. Но дело каждого решать, что ему делать. Если бы не было катастрофы, я бы, может, и осудил вас. Сейчас же я не имею права этого делать. Потому что знаю, насколько тяжела наша ситуация. Решайте. Делайте, что сочтете нужным. Я пас.
— Патакон?
Патакон медленно переводит взгляд с одного на другого, подолгу смотрит, пытаясь заглянуть в глаза. Его никто не осчастливил такой возможностью.
— Я против. Я знаю, что после этого вы меня самого съедите, но я против. И вообще, все что вы тут собираетесь сделать — мерзко. Все сказки о сложной ситуации и об отсутствии выхода — всего лишь жалкая попытка оправдать отвратительный поступок, который вы с самого начала хотите совершить. Съесть представителя другого биологического вида — это, конечно же, не то же самое, что съесть своего собрата. Но Взбрык и Дельф не просто представители других цивилизаций, других планет. Они наши братья. Братья по несчастью.
Еще пять дней назад они были просто учеными. Им, в общем-то как и нам, не было никакого дела до других членов экипажа космической станции. Но когда взорвался кислород, Дельф, давая возможность коллегам уйти из горящих отсеков, думал не о полыхнувшем на нем халате, а о втором огнетушителе, который я не успевал ему поднести. Когда сработала аварийная сигнализация, и пока все спрашивали, что случилось, Взбрык не спешил уйти в жилой модуль, как это предписано правилами поведения в экстренных ситуациях, а пытался отправить на пожар всех андроидов. Еще два дня назад мы были готовы отдать им половину своей и без того скудной порции, если бы возникла в этом необходимость. А теперь вы собираетесь обглодать их кости, рассуждая за обедом об отсутствии морали у кузейеров и недостаточно высоком развитии уровня их интеллекта, чтобы принять их в Галактическую федерацию и признать за ними право голоса на Галактическом совете. Делайте что хотите, только знайте: если вы их тронете, я вам после этого лапы не подам.
Люч выдержал длинную паузу, прежде чем спросить меня.
— Сергей.
— Я не думал над этим вопросом. Сама идея мне кажется невероятной. Невозможной. Да, я слышал о подобных случаях на Земле. Больше того, я точно знаю, что по крайней мере один раз мясо погибших людей помогло выжить их товарищам, попавшим в авиакатастрофу. Даже если предположить, что артулунк — это обычный поросенок, которых тысячами едят на Земле, я все равно считаю, что съесть поросенка и съесть Патакона — это не одно и тоже.
— Ты говоришь совершенно не о том, — перебивает меня Люч. — Патакон жив.
— Сейчас жив, вечером мертв… Может, когда начну загибаться от голода, я и доползу до морга чтоб обглодать Взбрыку ноги, но я пока что не загибаюсь. Так что можете считать, что я воздержался.
Я замолчал. Почему-то мне кажется все меня считают идиотом. Все, кроме Патакона. Для него я шанс. Смешно. Взбрык думал про меня то же самое.
— Ну что же, — говорит Люч. — Теперь моя очередь. До вчерашнего дня я тоже считал, что даже мысль о том, чтобы съесть кого-либо из коллег — дикость. Теперь я так не считаю. Да-да, я изменил свою точку зрения. Не спрашивайте меня, почему я ее изменил. Главное, что теперь я допускаю такую возможность. Я не собираюсь волевым решением разрешать или запрещать есть тела наших погибших коллег. Мой голос по данному вопросу весит ровно столько же, сколько голос Дершога или Патакона. Поэтому мы имеем два голоса за, два голоса против и один воздержавшийся. И пока я считаюсь руководителем экспедиции, мы не тронем тела погибших коллег. Если, конечно, Сергей не изменит свое мнение.
— Кстати о жратве, — говорит Дершог. — Сейчас всего шесть часов, но раз уж мы все равно не спим, может не будем ждать десяти часов, а сходим в столовую?
Никто не возражает. Патакон приносит остатки сухого пайка. После нескольких дней употребления пищевой добавки нормальная еда кажется какой-то странной, безвкусной.
Уже двое суток, как я не спал. Первую ночь провел с испугу в полудреме, вторую у меня отнял Люч. Чувствую себя почти нормально, только глаза закрываются. Мне кажется, что-то еще недосказано. С терпением мученика жду. Новых разговоров за столом никто не заводит, старых не продолжает. Наверное, мне показалось…
Вернувшись в каюту, я завалился на кровать и тут же уснул.
Пошла вторая неделя, как воскрес Патакон. Ничего особенного не происходит. Чаще всего мы сидим по своим каютам, выбираемся лишь в столовую. При встрече обмениваемся односложными приветствиями. Иногда собираемся в кают-компании, смотрим фильмы. Один раз ко мне зашел Дершог. Мы поболтали с ним ни о чем. Дершогу тяжело. Хищник, проживший всю жизнь на мясе, ест теперь черт-те что. Странно, что он до сих пор не съел кого-нибудь из нас. Вчера я даже проверил тела Дельфа и Взбрыка. Все на месте. Дершог пытается бодриться, но я-то знаю, меня не проведешь. Я вижу, с каким трудом ему даются привычные улыбки, провокационные остроты. Он молодец. Держится. А я, кажется, начинаю киснуть.
С ужасом вспоминаю суету и неразбериху, убийства коллег, подозрение всех и каждого. Какое счастье, что это постепенно отошло на задний план. Наверное, все кончилось бы очень плохо, если бы мы не остановились… Кстати, я до сих пор не нашел причину прекращения убийств. Уж не пламенная речь Люча остановила их. И не откровения Патакона. Как бы там ни было, вопрос о телах коллег больше не поднимался. Похоже, у нас просто не осталось сил на склоки. Мне кажется, что мы сможем дотянуть до прилета корабля Торговой федерации.
…Наверное, я все-таки заснул, потому что противный звук, что отогнал от меня приятное видение, пришел откуда-то издалека. Еще ничего не понимая, но уже осознав, что я не на вилле в горах, а на огрызке космической станции, я открыл глаза. То, что я принял за вызов селектора — приглашение на ужин — и от чего был готов отказаться, — надо же было испортить такой сон! — оказалось ревом пожарной сигнализации. Я рывком поднял тело и сел на кровати. Голова тут же закружилась, в глазах пропала резкость изображения, появилась еле уловимая серая рябь.
Я метнулся к компьютеру, вывел информацию на экран и у меня чуть не отнялись ноги. На первой палубе пожар. Автоматика блокировала все переходные шлюзы и начала откачивать кислород. Вот чего нам не хватало для полного счастья. Второго пожара.
