Все бешено работали ногами, но с места не двигались. Капитан потерял дар речи, смотря на это безобразие, на это не достойное взрослых людей мальчишество, и начал медленно раздуваться, как рыба-шар. Глядя на него, в глазах штаба рос ужас перед следующей вспышкой гнева здорового капитана. Локти и пятки заработали усерднее. Косяк затрещал. Ковровая дорожка улетела далеко в коридор. К ногам капитана покатились оторванные пуговицы, полетели пряжки, какие-то пружинки.
Капитан взбесился:
— Доколе я буду глядеть на это безобразие?! Кучу-малу извольте устраивать в Музее внеземных физкультур, дети панспермии!
Если капитан раздувается в шар — это очень плохо, значит, дела совсем никуда, что будет с виновником — лучше не знать. Но если капитан упоминает процесс сотворения жизни, сформулированный одним продвинутым греком три тысячи лет назад…
Штаб это знал.
Кто-то упал внутрь рубки вместе с косяком, проход сразу расширился, и все влетели в помещение, мигом рассевшись за столом. Упавший был поднят, оторван от косяка и сунут на свободный стул — поближе к капитану.
— Дела наши хуже некуда, — мрачно начал капитан Шкворень, обводя всех взглядом, словно маяк пучком света шарил в ночной бухте. — Топлива нет. Корабль заражен мухой восьминогой морозоустойчивой. Я топтал их ногами, но покажите мне хотя бы одну дохлую муху!.. Они оживают, они плодятся, как многоточие при запавшей клавише. Уже есть потери. На, — он заглянул в телеграмму-молнию, — двадцать пять лет прервана связь с планетой Яй-хо. Их посол отбыл на родину. — Капитан скрипнул зубами. — Вместе с сейфом, подлец! И я спрашиваю вас: «Как нам быть? Чем бороться?»
— Травить их макаронами, — брякнул в забытьи штурман Пузиков, добрейший человек, известный гурман, камбузотер и подливало. Это он оказался рядом с капитаном.
Несмотря на внешнюю мягкотелость, штурман был асом своего дела. Несколько лет назад он совершил аварийную посадку в жаркой пустыне Монголии. Корабль практически разрушился, врезавшись в древнее кладбище динозавров. Сбежавшиеся к месту аварии местные жители в ужасе замерли. К ним из дымящейся воронки, шевеля и расталкивая исковерканные куски титана и гигантские поломанные ребра, медленно и страшно выбрался покрытый сажей толстый черный человек — только белки глаз и зубы сверкали. Рука человека сжимала гигантский окаменевший мосол. Сначала его приняли за страшного духа Бабламырка, пожирателя костей титанов, но вскоре все прояснилось. За проявленную храбрость штурмана напоили кумысом и дали уважительное прозвище Черный-Пузиков. Или, по-монгольски, Кара-Пузиков.
Капитан нервно дернул усом:
— Посерьезнее, Владислав. Кстати, ты поел?
— Прости, Кешенька, сорвалось, — смутился Пузиков. — Но раз ты прямо ставишь вопрос… Да, поел, но эти макароны… Сегодня мой желудок не смог исполнить великолепную арию, а проскрипел жалкие страдания.
Гений Переделкин прослезился и полез за записной книжкой: «Таланты, кругом одни таланты. Труд и только труд!»
— У нас есть яды, — скучным голосом сказал начальник хозчасти Псой Карлович Кербер-Тявкин. — Дубарь, чмоген, упсин, соус хреновый…
Штурман Пузиков вздрогнул, как гончая, услышавшая звук рожка.
— Прошу прощения, — сказал Кербер-Тявкин и перекинул пару страниц в роскошном замшевом блокноте, — соус не сюда. Вот. У нас есть кое-какое оружие: долбайдеры, карачуны, автоматы Кондратия, разрядники Святого Витта, а также разные выкидухи, залепухи, плюхи. Мы не военный корабль, капитан, — он томно глянул на мрачного Шквореня. — Все это — средства индивидуальной защиты.
Капитан кивнул:
— Ясно. Бортинженер!
Жужелицын кашлянул, пальцем погладил Парсека, доверчиво прикорнувшего у него на плече.
— Полуразумный земной станок безопаснее разумного чужого.
— Понятно. Что скажет наука?
Ксенолог Нахиро Умора осторожно сложил ладони подушечками пальцев и мягко заметил:
— По всей видимости, это не разумные существа. Но тест на разумность чисто человеческое изобретение — он может ошибаться. Разве мы хотим повторения «казуса тушки-и-чучела»?
Конечно, вторично такого галактического позора для Земли никто не хотел. До сих ученые не могут понять, куда делась цивилизация, чей представитель попал в конце концов в руки земного таксидермиста. Полагают, что вся она целиком бежала в другой сектор галактики, ужаснувшись соседству с жуткой расой, где первого встречного Чужого, не здороваясь, подстреливают, как куропатку, чтобы затем, основательно выпотрошив и приготовив с овощами, выставить чучело в музее с табличкой «Рукобрюх двуногий». Но кто виноват, что несчастный Чужой как две капли воды был похож на обычного кенгуру, а у космонавтов как раз подходили к концу запасы белковой пищи?
— То есть вы предлагаете подождать?
Умора кивнул:
— Да. Вызвать специалистов, разработать тщательный план, провести серию экспериментов. Я уже составил список, к каким организациям и специалистам мы должны обратиться. — Он достал свиток в виде большого рулона.
— А вот сожрут они вас, даже нечего будет соломой набить, — заметил планетолог Эрул Сумерецкий, умудрившийся вольготно расположиться на стуле, словно сидел в кресле. — Они бросаются на все, что видят.
Глаза штаба тревожно забегали. Придавленные ботинком капитана мухи на полу рубки начинали шевелиться.
— Похоже, они и воздухом питаются, — вполголоса сказал Жужелицын, кивнув на манометр в длинном ряду приборов, опоясывающем рубку.
Все посмотрели на подрагивающую стрелку. После каждого вздрагивания стрелка чуть-чуть сваливалась влево. Туда, где в конце шкалы был нарисован большой красный нуль и какой-то остряк приписал: «Надо было выбирать небиологический путь».
— Ваша работа? — рыкнул капитан, подозрительно глянув на Переделкина.
— Нет, что вы! — горячо отрекся Гений, в глубине души испытав укол ревности к неизвестному автору: «Какая смелость мысли, какой неожиданный поворот! И где? Не в романе, не на холсте — на манометре!»
Посмотрев на гигрометр, Переделкин, стесняясь, представил, что стрелка его уперлась в ограничитель справа и мысленно приписал: «Я двоякодышащий. А ты?»
Кивнув, он записал фразу в блокнот.
— Правильно! — Палец капитана простерся над столом в его сторону. — Ведите конспект заседания, Гений.
Вздрогнув, Переделкин торопливо перевернул страницу и преданно уставился на капитана.
— Что скажет планетология? — неохотно спросил капитан. Тон его красноречиво говорил, что от планетологии ждать хорошего не приходиться.
В возникшей тишине Эрул Сумерецкий налил себе из графина. Сидящие за столом следили за тем, как он пьет. Похоже, даже считали глотки. Планетолог пил так, что у всех пересохло в горле. Поставив стакан и отдуваясь, Сумерецкий вновь потянулся к графину. Капитан быстро убрал графин под стол — так, чего доброго, на борту и с водой плохо будет.
Сумерецкий как ни в чем не бывало начал:
— В моем лице наука не имеет ничего против возникновения небелковой жизни в вакууме. Правда, пока сама не знает почему.
Все старались угнаться за его мыслью.
— Поэтому, — Сумерецкий с удивлением обнаружил непорядок со своим ногтем на среднем пальце и достал щипчики, — возможно данная форма жизни эндемична. (Щелк!) Проблема полного отсутствия биосферы на астероиде меня не смущает. — Отведя руку, он посмотрел на ноготь издали. — Ибо что мы знаем о биосферах?
