интеллектуальное существо. Каждый творит, что захочет. Но если тебе удалось хоть немного овладеть своей волей, ты становишься человеком № 4 существом гармоничным. Путь к этому начинается с самоосознания или само-вспоминания. Руководит новичками наставник, разумеется превосходящий ученика в познаниях. Когда человек № 1,2 или № 3 осознал свое несовершенство, он уже способен перемениться. Дальше он может стать человеком № 4, а потом, опять же под руководством наставника, но целиком благодаря собственным усилиям, может достигнуть уровня человека № 5, № 6,, № 7. Следовательно, обрести свое истинное «Я», свободу воли. И при этом утвердиться в мысли, что морали нет места под солнцем. Способ развития сознания, называемый четвертым путем, отличается от методов, применяемых монахами, факирами и йогами. Во-первых, тем, что как бы вписывается в повседневность. Во-вторых, только он один дает выход созидательной энергии. Следуя тремя названными путями, обретешь бытие, но будешь неспособен к действию. Четвертый путь, или путь хитреца, одаряет и бытием, и способностью созидать одновременно.
Другая характерная черта четвертого пути что он не требует что-либо принимать на веру. Не уверовать, а глубоко понять. Он для тех, кто осознал, что жизнь бессмысленна, что в нынешнем состоянии мир несовершенен, но при этом надеется и верит в свою возможность нечто обрести. На четвертом пути вся работа происходит в группах. Обычный человек, робот, сам по себе не способен пробудиться. Жаждущий пробудиться должен окружить себя стремящимися к тому же. Группой называется сообщество людей, объединенных общей целью пробудиться посредством личных усилий и постоянно расширяющих собственное сознание, сообщество, возглавляемое наставником, достигшим высшего уровня развития личности. По крайней мере, одной из целей «фрагментов» было донести суть «системы» Гурджиева до тех, кто способен воспринять его идеи.
Основная из них: понять, что для нас, спящих роботов, главное поле деятельности собственная личность. Весной 1950 года я буквально задыхалась в женском коллеже Гуше. В подобной ситуации нетрудно было согласиться с мыслью, что человек всего лишь бездумный робот. За год до этого я сбежала из школы Гуше в Париж и несколько месяцев слушала лекции в Сорбонне. Но от воспоминаний о той относительной свободе становилось еще тоскливее. По-моему, наиболее подходящее название моей школы «коллеж Гуше для роботов». Таковыми были многие мои подруги «студентки», стремящиеся, казалось, овладеть всего четырьмя искусствами: 1. Курить сигареты. 2. Играть в бридж. 3. Вязать разноцветные носки. 4. Подбирать оттенок лака для ногтей под цвет губ. (Их якобы увлечение мужчинами, или boy-friends, миф. Какие там мальчики, если все силы моих подруг-«студенток» уходили на то, чтобы произвести впечатление друг на дружку. Некоторый интерес к boy-friends появился много позже.) Я обнаружила, что и преподаватели, и сотни студенток пребывают в заблуждении одни роботы думают, что учат, другие что учатся. Да и я сама чем не робот, только в отличие от других сознающий, что он всего лишь тупая машина. И это меня страшило. Как и Успенский, я была уверена, что есть возможность стать чем-то большим, нежели машина. Мечтала пробудиться. Но весьма забавно, что сама необходимость выбрать путь навевала сон. Вместо того чтобы постепенно начать просыпаться, постигать все более высокие уровни сознания, я, наоборот, все глубже засыпала. Силясь проснуться, я пошла по пути, который привел меня к порогу вечного сна, и пробудиться от него было уже невозможно. Самое смешное, что меня об этом заблаговременно предупредили. Вот притча рассказанная Успенским.
Жил очень богатый маг, имевший множество баранов. Но он был невероятно скуп, поэтому не пожелал ни нанять пастуха, ни огородить пастбище, где паслось его стадо. Бараны, разумеется, все время норовили убежать в лес. Там они падали в овраги или просто прятались от мага, они ведь знали, что для него представляют интерес только их шкуры и мясо. В конце концов, маг нашел средство. Он загипнотизировал баранов и для начала внушил им, что они бессмертны, так что не беда, если с них сдерут шкуру, только польза, да и вообще приятно. Потом убедил, что сам он добрый их наставник и так обожает свое стадо, что готов для него на все. Далее он внушил, что если беда и возможна, то не сегодня и не завтра, следовательно, о ней и думать нечего. Более того, маг убедил баранов, что они вовсе и не бараны: некоторым внушил, что они львы, другим что орлы, третьим что люди, а иным даже что они сами маги. На том все их заботы и тревоги кончились. Больше бараны никуда не убегали и спокойно ждали, когда магу потребуются их шкуры и мясо.
Как я раньше не разгадала эту притчу? Конечно, печально, но причина очевидна. Я опускалась все ниже, уверенная, что поднимаюсь. Это мне внушил не кто иной, как г-жа Блан, которая прямо говорила, что я одна из самых ей близких. Могла ли я сбежать? Нет, я покорно ждала, когда, наконец, магу понадобятся мои шкура и мясо. Около двух лет безвольно ждала смерти. Мне не описать, какими жуткими были тогдашние мои мучения, но я не сдавалась, так как была уверена, что стою на верном пути. Если бы не убежденность в том, что я духовно расту, медленно, мучительно, но неуклонно восхожу к истинному бытию, я была бы «подкошена» окончательно. Но, столкнувшись нос к носу со смертью, я испытала потрясение (известно, что «потрясения» бывают благотворны), и это развеяло мой глубокий гипнотический сон. Это меня спасло я мгновенно проснулась и кинулась прочь от мага, спасая свои мясо и сильно попорченную шкуру. Сейчас у многих, несмотря на все предостережения, не хватает решимости для побега. А я сбежала. Нет, я не горжусь собой, за все спасибо моему ангелу-хранителю.
ВСЕ началось с Успенского. Человек спит, но сохраняет возможность стать чем-то большим, чем робот. Это все, что я поняла, но мне и этого было достаточно. В июне мое формальное обучение закончилось. Чтобы порадовать маму, я, облаченная, как и все, в черную мантию, с шапочкой на голове, покорно взобралась на сцену, где мне вручили диплом. И никто не почувствовал нелепости происходящего. Получила ненужную мне ученую степень, не умея даже прочесть простейшей латинской надписи. Этого странного противоречия никто вроде и не заметил. Получив забавную бумажку, именуемую дипломом, я могла уже всерьез заняться тем, что Успенский называл работой. Пустившись в эту авантюру, я, как и он, почувствовала себя вырвавшейся на волю.
Лето я провела на море вместе с семьей. Отказ носить поддельный бюст из резины весьма смутил родителей, и они с нетерпением ждали моего отъезда. Двадцать восьмого сентября я села на корабль «Иль-де-Франс» и отправилась в Париж, где надеялась пробудиться от своего тягостного сна. Конечно же, вместе с моей сообщницей Пат Магуайр. С букетами в руках мы наблюдали, как исчезает вдали грандиозная панорама Нью-Йорка.
Той осенью 1950 года я по легкомыслию подвергалась огромному искушению. Постоянно что-то меня толкало к каждой молитве добавлять слова: «Вопреки Божьей воле». Поэтому я и попалась в хитроумную интеллектуальную ловушку Успенского. Связанная по рукам и ногам, я оказалась во власти его диалектики:
«Христиане обязаны следовать христианскому учению. Следовательно, жить по заветам Христа, сверять с ними каждый свой поступок. Но удается ли им это? Конечно, нет, они только лишь провозглашают свою приверженность к христианской любви и Божьим заповедям. Есть люди, для которых слова важнее дел. Это вернейший признак душевной пустоты! Не стоят они ломаного гроша.
Истинный христианин живет согласно заветам Христа. Все мы еще не христиане. Чтобы стать христианином, надо научиться «действовать». Все, что с нами происходит, не достигается усилием, а случается с нами. Христос говорит: «Возлюбите врагов ваших». Но как полюбить врага, когда мы себя-то не любим? Иногда «любится», иногда нет. Мы и пожелать-то всерьез стать христианами не способны: бывает «желательно», бывает «нежелательно»… Чтобы быть истинным христианином, надо просто быть. Быть настоящей личностью, овладеть самим собой. Тот, кто не овладел самим собой, нищ и не способен ничего обрести. Это не христианин, а попросту робот, машина. Робот не может быть христианином. Сами подумайте разве автомобиль, пишущая машинка, граммофон способны приобщиться к христианству? Это предметы, они не самостоятельны. Они безответственны. Это механизмы. Быть христианином значит быть ответственным».
Теперь-то я вижу, что из подобных рассуждений торчит дьявольский коготь, но той осенью 1950 года я ничего не понимала. «Мыслите самостоятельно…» рекомендовал Гурджиев. Легко сказать! Но ведь я всего лишь робот, автомат. Подобное дьявольское противоречие стало орудием мучительной душевной пытки, невыносимой в своей изощренности. Она длилась до тех пор, пока не вымотала все мои силы. И не потому, оправдаюсь, что их недоставало, просто, будучи загипнотизированной, я не понимала, что со мной творится. И твердо верила, что «наставники» хотят мне добра. Одна из них, назову ее, к примеру, мадемуазель Суета, как-то мне пообещала: один прекрасный день вы поймете, в чем состоит истинное благо». Сейчас я хочу
