Вселенной, ни больше, ни меньше. Кстати, и все парижане члены профсоюза Спасителей Вселенной. Кто будет спорить, что наша эпоха с хрупкими пальчиками удручает одновременной нехваткой и страсти, и знания, и совести? В столь ущербное время современному чудотворцу предстоит заполнить пропасть. Он вне причинности, ибо рожден потрясти историю. Он «закономерная случайность». Ни крест, ни психушка ему сегодня не грозят, его ожидает иная казнь. Согласно нынешним нравам и обычаям ему предстоит выставить себя на продажу наряду со множеством шарлатанов. А те учуют его нюхом, как собака, натасканная на трюфеля, и, конечно объявят Верховным Шарлатаном. Он ведь портит им обедню. По-своему они будут правы. Руководимая ими толпа жаждет не Варавву, а Спасителя. Но ведь Вавилонское столпотворение привело к смешению языков. Теперь Бога всяк понимает по-разному. Каждое сообщество, будь то верующих или атеистов, ждет своего спасителя: национального, классового или всемирного. Не сойтись ли им на Варавве?
ВХОДИШЬ в комнату. Кое-как пробираешься между сидящими на полу людьми. Пытаешься не задеть чье-нибудь бедро, коленку, ягодицу. Сидящим не позавидуешь. В комнате царит полная тишина, общее напряжение действует угнетающе. В тот раз люди теснились совсем впритык друг к другу, ляжка к ляжке. Вновь пришедшие нависают над ними, словно цапли, покачиваясь как от головокружения, paзглядывают скорчившиеся на полу тела сверху вниз. Им хочется сбежать. То ли им отвратительны позы сидящих со скрюченными ногами, то ли, наоборот, они чувствуют себя беззащитными, завидуют тем, кто успел прочно обосноваться. Кажется, они вот-вот кинутся опрометью по лестнице, юркнут в метро и отправятся по своим делам. Но они не уходят. Эти цапли тщетно отыскивают место, где бы разместиться. Вид комнаты всегда одинаков: повсюду множество разных забавных безделушек, на стенах много живописи и олеографий, горки с якобы экзотическими вещицами; да еще солидную часть комнаты занимает рождественская елка, убранная, как это принято в России. Ее наряжали каждый год и потом не разбирали неделями. Не дай Бог что-нибудь задеть, но как протиснешься, не ушибив об угол локоть или колено? Предметам тут вольготнее, чем людям, в отличие от последних предметы не потеснишь. Людям приходится ужиматься, что, безусловно, имеет некий оккультный смысл. Впрочем, сколько бы пароду ни набивалось в комнату, каждой цапле неким чудесным образом удается втиснуться между сидящими. Необходима только твердая решимость, отвоевать себе жизненное пространство, чтобы как-то на нем скрючиться. И вскоре на тебя нисходят те же умиротворенность и отрешенность, что владеют остальными. Колени хуже приноравливаются к позе, спина лучше. Ягодицы расслаблены, взгляд неподвижен. Конечно, очередное насилие над собой вызывает внутренний протест. Ну как же, предел мечтаний после безумного дня (а в общем-то обычного парижского) провести вечерок (о нем мы еще расскажем) в такой дурацкой позе. Новобранцы стремятся поскорее получить лычку, то есть духовно вырасти. Однако временами их просто охватывает бешенство. Старослужащие сидят, будто кол проглотили. Они-то знают, как надо по-хитрому изогнуть ноги, чтобы обеспечить приток сил, и пользуются этим искусно. Легкое сжатие суставов не дает им уснуть. Стоит чуть растянуть или немного зажать определенную мышцу, в ней образуется небольшой очаг возбуждения. Возбуждение постепенно сгущается, а потом начинает распространяться на соседние мышцы, в результате напряжение выравнивается так кухарка сбивает желтки. Зародыш страдания, сгустившийся в колейной чашечке, начинает растекаться, захватывает бедра, икры, расслабленные ягодицы, туловище. Страдание, равномерно рассеянное по всему телу, уже можно вытерпеть. Но, увы, на этот раз фокус не удается. Как-то на днях возбуждение захватило и грудную клетку, и затылок, даже голову. Стоило зажать сустав, как тут же весь организм воспрянул, засверкал, как деталь, смазанная маслом. Но раз на раз не приходится. И все же стало полегче.
Цапля явилась раньше назначенного срока, она принесла с собой и городские запахи, и собственную душевную смуту. Минутная неловкость, потом она сообразила, что ее ждут и как-нибудь уж потеснятся, волей-неволей расчистят местечко. Конечно, чтобы, скрючившись, туда втиснуться, ей придется потревожить собравшихся, с трудом пробираясь между погруженными в себя людьми. Маленькая месть за чувство неловкости. Сорок человек вынуждены приложить все силы, чтобы потесниться ради этой цапли. Но уже через мгновение толпа начинает рассасываться: вот ушел один, другой, еще двое, сразу трое, потом шестеро, еще один, другой, наконец сразу семеро. Непонятно, отчего этих дурней потянуло в коридор: то ли им оказана особая милость, то ли поручено ответственное задание (помыть посуду, накрыть на стол). К тому же явление «мсье Гурджиева» должно быть торжественно обставлено. Лица тех, кто по-прежнему теснится в комнате, делаются почтительными, «отколовшихся» отрешенными. Для Гурджиева расчищают место пустое пространство ширится, ширится, все ширится. Тут подтверждается одно из свойств энергии: сколько ни трать, ее не убудет.
Люди, усевшиеся на полу, одарены множеством различных способностей. Впервые явившись к Гурджиеву, я был твердо уверен в одной лишь своей способности втиснуться между сидящими. Не то чтобы я ею гордился, но, конечно же, испытывал жгучее презрение к тем, кто и на это не способен, жалея свою деликатную задницу. Некоторые, посетив Гурджиева, остаются весьма недовольны. Другие сюда больше ни за что и не явятся неподходящая обстановка. Большинство, разумеется, предпочло бы этой давке высокие своды, кафедру или, на худой конец, мягкие кресла и эстраду. И чтобы занятия проводил дипломированный специалист. Короче говоря, чтобы все было прилично и благопристойно. Что до меня, то мне обстановка как раз понравилась именно своей вопиющей абсурдностью, а собравшиеся восхитили своей неприхотливостью и долготерпением. Впрочем, это была не просто толпа, а тщательно слаженная структура, чем-то напоминавшая поезд метро: мало ведущих вагонов, много ведомых. XVI округ источал тонкий, но навязчивый аромат (Диор и Ланвен), несколько непривычный пролетарию. Среди собравшихся был цыган с серьгой в ухе (единственный). И еще один банкир, две графини, а также множество машинисток. Кого только тут не было: бородачи и бритые, болтливые художники и отставные налоговые инспекторы, непоседы и блондинки, калеки и тихони, знаменитости и обыватели, нормандцы и славяне. Дверь открыта каждому. Не о том ли мудрые слова, некогда произнесенные Шарлем Пеги:
Я вовсе не испытываю отвращения к толчее, иной раз только в толпе и удается вкусить самое сладкое одиночество. А тут как бы модель человечества. Каждый из собравшихся уверен, что сильно отличается от других, даже не подозревая, что сходства много больше. Вот от собаки или от ангела он действительно заметно отличается. Несмотря на различие по уму и дарованиям, так или иначе нас всех объединяет сам способ познания мира. Не здравая ли мысль? Разумеется, мировосприятие и миропонимание таких сообществ, как свора собак и бочонок сардин, будут соответствовать возможностям собаки или сардины. Причем вне зависимости от количества и качества данных особей, тут уж ничего не поделаешь. Для нас же, разумных существ, вполне естественно желание чувствовать локоть себе подобного. Неважно, что это даст турецкому султану, протонота-риусу римской курии, вице-королю Индии, ветерану Крымской войны и Ланцо, лорду Маунтбеттену, паре мормонов, лорду хранителю печати, Полану и Лазареву, Луи Повелю и Даниэль-Ропсу, Мари-Лауре де Ноай и ее горничной, это необходимо тебе самому.
ТРУДНО сказать, в какой мере чудотворцу в наши дни необходим скандал. Однако вспомним, что явление Христа сопровождалось скандалом как еще назвать призыв отречься от тогдашних религиозных норм? Опытный военачальник, прежде чем развязать войну, организует провокацию. Смирение, нищета, самоотречение вызывают такое же отвращение у нынешних парижан, как и у древних римлян, чем не повод для скандала? Ну, а если у современного чудотворца столь дурной вкус, что земная Жизнь ему не менее дорога, чем Жизнь Иная? И это повод.
Но самое скандальное свойство столь сомнительного чудотворца состоит в том, что он не объявляет себя полномочным представителем какого-либо общепризнанного Бога. Ну кто последует за таким липовым чудотворцем, который вовсе и не стремится убедить, что он облечен особым доверием некой Высшей Силы,
