то есть за самым обыкновенным человеком? И все же такие найдутся, если чудотворец, сам не зная дороги, постарается еще и запутать следы. Вот тогда ему удастся собрать вокруг себя дружину, сходную со спортивной командой существуют же любители рискованных горных восхождений, покорители нехоженых троп. В подобных командах всегда царит военная дисциплина. К тому же они стремятся достигнуть цели любой ценой, готовы пожертвовать любым из своих участников. Соответственно современный чудотворец вовсе не благостен: агрессивный и весьма не дешевый, он может таить не меньшую угрозу, чем Эверест или Ориноко, дорогой, как ауреомицин, требовательный, как политическая партия. Но ведь это совсем не тот чудотворец, что нам насущно необходим, а какой-то антихрист, чудотворец навыворот, соблазнитель. Имея дело со столь опасным авантюристом, мы не только попусту потратим время и деньги, но расплатимся еще и своими душевными силами, психической энергией, которую он обратит на неведомые нам цели. Ими-то, при всей своей осторожности, он и стремится завладеть, невзирая ни на какой риск.
Но все же кое-кого тянет к современному чудотворцу. Тут дело не в его свойствах, а в наших собственных. Мы не требуем от него, чтобы он явился образцом для подражания, мы ожидаем чуда. А отчего бы не расплатиться за чудо деньгами или психической энергией, если затраты будут возвращены с процентами? Короче говоря, здесь получается нечто вроде духовной коммерции, а это штука более здоровая, чем благочестивое бессребреничество. Тем более что в Библии ангелы воинственны, а Иегова беспощаден.
Основное определение современного чудотворца: если вы встретите человека, который станет вам необходим, бытие которого способно оплодотворить ваше собственное, он и станет для вас, хотя бы на минуту, современным чудотворцем. Правда, если и вы будете необходимы ему. Как-то был случай: после смерти Далай-ламы на его место решили поставить первого встречного, какой попадется. Так и поступили, а как уж он будет исправлять должность его забота. Но подобные чудеса происходят на Тибете. Парижанам труднее примириться с тем, что чудотворец проживает на улице Колонель-Ренар.
ОН ВОТ-ВОТ появится, а я еще не решил, не стоит ли смыться. Хватит ли мне храбрости? Хожу сюда уже целый месяц, но сперва отсрочил встречу с Гурджиевым, затем отложил, потом спрятался в толпе. Да и узнает ли он меня в этакой толчее, заслоненного множеством спин, затертого многочисленными бедрами? Вдыхаю привычный запах стен, разглядываю знакомые картины и отрешенные лица присутствующих. Пора бы уже оборвать поток описаний, жизненных впечатлений, исторических экскурсов. Речь идет о моем спасении.
Вглядываюсь в окружающих. За прошедшие полгода они постарели. Неужели и у меня появилась новая морщинка, первая седина, еще глубже пролегла бороздка на лбу? Какие они все хмурые (а я сам?..). Не могу разобраться, чего во мне больше презрения к ним или зависти. С одной стороны, я восхищен их упорством, но их покорность меня раздражает. Иные обратились к Гурджиеву из-за какого-нибудь пустяка, насморка. Мушка сама, по доброй воле, кинулась в паучью сеть. Он же наставник, целитель, маг. Мсье Гурджиев человек, которому открыты все тайны. Одних он излечит, другим навредит. Если вы попадете в милость, вас пригласят на обед в узком кругу. Или по меньшей мере на чашку чая в маленьком будуарчике, где на стенах и на потолке развешаны гирлянды всяких соблазнительных яств. Там вас угостят всевозможными русскими разносолами угрями, осетриной, икрой, повкусней, чем из Саргассова моря. Не чудо ли эта выставка столь дорогих гастрономических шедевров, кулинарно-эзотерической фантазии? Иного объяснения и не отыскали бы газетчики, если бы, разумеется, были допущены в эту святая святых. Но их попросту спускали с лестницы, а они в ответ изрыгали хулу. Посвященный, фанатик не задавался вопросом, что откуда взялось. Гурджиев знает, что делает. Чем может закончиться общение с Гурджиевым для меня лично? Нет, я не ожидаю от него подачки заветного ломтика арбуза или кусочка какого-нибудь там необыкновенного лукума. С каждым Гурджиев ведет особую игру. Иные предаются ему душой и телом. Но что до меня, то я чертовски недоверчив.
Нередко пытаюсь представить, каким Георгий Иванович был в молодости, в Тифлисе или в Москве, на Кавказе или на Тибете пылким, честолюбивым, страстным. Этакая помесь Дон Жуана с Шарлем де Фуко, кавказский вариант Лоуренса, двойной агент Интеллидженс сервис и Божественного Провидения. Нравится это посвященным или нет, но работает он с ними всерьез разминает в бесформенную массу, а потом нечто из них вылепливает, выжимает все соки, отбирает тех, кто покрепче, посильней, из кого еще, может выйти толк. Но, увы, увы, столь крупная личность всегда одинока! Не отыскать ему равного, будь то противник или соратник. Он сильнее любого. Одно-единственное «упражнение» предлагает он вечно толкущимся вокруг него «членам группы», а именно сделку: вы мне отдаете свою: энергию, я ею слегка попользуюсь, а потом верну. Такой непривычный обмен пугает самых храбрых, страшит самых сильных, претит самым хитрым. В конце концов, в сетях остается только мелкая рыбешка. Самые бывалые авантюристы обращаются в паническое бегство, отчаянно при этом чертыхаясь. Выдающиеся шарлатаны, князья пустословия, опытнейшие карманники тоже поспешно отчалили, стоило Гурджиеву показать им пару-тройку своих фокусов. Словно черт их побрал или, наоборот, боженька возможно, библейский, а то и особый покровитель их банды.
Если и водились вокруг Гурджиева значительные личности, то все они умерли. Своеобразная гекатомба. Зальцман, Домаль, Дитрих. Как в криминально-мистическом романе: инспектор Гурджиев занимается розысками гения зла, а тот уничтожает всех своих преследователей. Сейчас, после эпохи войн, интуиция и предвидение Гурджиева просто потрясают. Он ведь почувствовал, предугадал, что целым материкам предстоит погрузиться в пучину, как Атлантиде. Сколько мужчин, женщин, рублей, рупий ушло у него сквозь пальцы. Все растратив, он остался одинок. Он принес идею насущную, потрясающую и властную, одновременно и необходимую, и неосуществимую. Она была в тягость и ему са- мому. Чего же он ожидал в своей мещанской берлоге с вечно затворенными ставнями? Ждал, что в конце концов появится ученик он его сразу узнает, который сумеет в схватке, силой вырвать у него свой вклад. Его и невозможно взять иначе, как силой, в борьбе на равных. Но ведь его поклонники вовсе не таковы, а уж тем более поклонницы, все эти примерные ученицы дамы красивые, благочестивые (в «группе» много женщин). Для сражения с Гурджиевым им не хватало ни сил, ни тем более решимости. Другие же его оставили, попрятались, умерли. Отличал ли их Гурджиев от прочих? Не потому ли так тягостно скорбен его сумрачный взгляд? «Ведите ко мне людей, повторял он своему окружению, как можно больше людей». Не то чтобы люди были нужны ему сами по себе, нет, он забрасывал сеть на неуловимого преемника, с которым смог бы идти в одной связке. В результате людей вокруг него становилось все больше, простора все меньше. «Кто там вякнул? Ну же, порадуйте старика. Сколько можно ждать?» повторял он. В ответ общее молчание. А что же я сам? Получается, вместо того чтобы задуматься о собственной судьбе, собственном спасении, своих интересах, я часто думаю о Гурджиеве.
СОВРЕМЕННЫЙ чудотворец внимательно приглядывается к своей пастве. Так барышник оценивает лошадей, разглядывает зубы, копыта, экстерьер. У него свои критерии. Пожалуйста, не соглашайся с его мнением, но все равно будешь ощупан и обмеряй, никуда не денешься.
Что до меня, то я уже не испытывал необходимости общаться с ним, чтобы избегнуть душевного банкротства. Если бы наша встреча состоялась пять-шесть лет назад! Люди же более простодушные на это решались, как бы совершая пе-ресадку. Они уезжали, а станция пересадки принимала следующих пассажиров. Собственно, следовало усвоить пару простейших истин, а именно: твой злейший враг ты сам, ты робот; следовательно, все твои заслуги ничего не стоят. Все ты делаешь не так, попусту растрачиваешь силы. Твое великодушие и самая высокая добродетель хитрость, причем шитая белыми нитками. Никому от нее не жарко и не холодно.
Но при этом современный чудотворец предостерегает свою паству: бегите от меня, спасайтесь, иначе беда! Мы-то помним, сколь охотно поначалу плескались в пустоте. Тогда нас можно было отмыть чуть ли не до костей. На подобную процедуру решался тот, кому, в общем-то, и нечего было терять. Однако современный чудотворец помнил слова Евангелия: «Ибо, кто имеет, тому дано будет…»[37]. Поэтому человеку, который пытается только брать, ничего не давая взамен, отказывается сам себя творить из уже очищенного вещества, тому, кто лишь копит, а не растрачивает, грозит полное истощение, медленная гибель. Разумеется, выполнить столь суровое требование многим не под силу. Они объясняют, что задыхаются от любви. Но барышник, оценивающий и экстерьеры, и сердца, неуступчив. Он всему знает цену, а ведь Любовь самое дорогое, что есть. Он призывает к самому суровому
