Личной императорской охраны. В том, что сыновья Тададзуми и второго военачальника будут танцевать хорошо, я не сомневаюсь. Да и за девочек, по-видимому, стыдиться не придётся. А вот для Мияако и Иэако не надо приглашать обычных учителей — я поручу Накаёри и Юкимаса обучить их этому искусству. Вообще- то они танцам, насколько я знаю, не учат. Но если даже они ответят, что этим не занимаются, я упрошу их взяться за дело».
Он послал за обоими молодыми людьми, приказал провести их в отгороженное занавесью помещение, в котором никого не было.
— Я сейчас занят важным делом. До сих пор я не обращался к вам за помощью — всё лучше делать втайне; но думаю, что не ошибусь, если посвящу вас в свои планы. Сегодня я решил поведать вам о них и для этого пригласил сюда.
— Мы очень польщены, — ответил Накаёри. — Что мы можем сделать? Вы сказали, что хотите сообщить о каком-то деле, и мы поспешили к вам.
— Нужно собрать гору валежника — дело это трудное, и следует приняться за него сразу же. Императрице-матери в будущем году исполняется шестьдесят лет, и к этому нам нельзя относиться беспечно. В подготовку к чествованию полностью погружена моя жена, она отложила все другие обязанности. На празднике должны танцевать Иэако и Мияако, но чтобы они не выступали с фигурами танцев, которые кем набили оскомину, я прошу вас обучить их чему-то оригинальному. Для этого я и пригласил вас, — сказал Масаёри.
— Я давно уже и думать забыл о танцах, — сказал Накаёри, — и совсем не исполняю их. Как вы сами знаете, в прошлом году на побережье Фукиагэ все блистали своим искусством, но даже тогда я не танцевал.
То же самое сказал Юкимаса.
— Если даже Юкимаса отнекивается, то отказ Накаёри меня не удивляет, — произнёс генерал. — Тем не менее ты, Накаёри, научи Мияако «Танцу с приседанием», а Юкимаса пусть научит Иэако «Танцу князя Лин-вана»[593], и не упустите из виду ни одной мелочи. Если вы не обучите их и других мальчиков, мы с вами станем врагами до конца жизни. Если же вы их выучите, то я клянусь, что мы будем друзьями, как деревья со сросшимися стволами[594] . — С этими словами он их покинул.
«Как это он пронюхал, что мы искусны в танцах? — в замешательстве думали молодые люди. — Мы так старались чтобы никто об этом не узнал. Но, видно, кто-то ему рассказал».
Волей-неволей они вынуждены были подчиниться желанию Масаёри. Разделив детей на две группы по пять человек, Накаёри удалился со своими учениками в горы, в местечко Авата, куда и птица не залетала, а Юкимаса отправился в такую же глушь, в Мидзуноо; и там втайне от всех обучали мальчиков танцам. Они старались научить их всем без исключения фигурам.
Начиная с двенадцатого дня к Санэмаса пригласили учителей танцев и велели обучать мальчиков. Младших сыновей генерала учили танцам «Сбор тутовых листьев»[595] и «Многие лета», сына Тададзуми — танцу «Фусо»[596]. Среди учителей было много превосходных мастеров, таких как Хидэтоо, Хёэно сакан, Тоотада. Старший сын Санэмаса учился «Танцу Великого мира»[597], а второй сын — танцу «Долина Хуанчжун»[598].
Было решено, что правый министр возьмёт на себя приготовление столиков для еды. Были приглашены мастера золотых и серебряных дел, им было велено приготовить чашки и сосуды для благовоний.
Около двадцатого дня двенадцатого месяца во дворце императрицы-матери читали сутры о долголетии. Господа приготовили для этого храмовые флаги и всё прочее. Молельня и помещение для высшего духовенства были устроены в восточной части большого дворца. Для монахов низшего ранга тоже отвели удобные помещения.
Чтение сутр началось в двадцать второй день, а в полдень двадцать третьего дня была проведена последняя церемония. Высшим священникам вручили по десять штук белого шёлка. Вечером началась церемония провозглашения имён будд[599], и священники всё ещё оставались во дворце.
Через несколько дней после церемонии провозглашения имён будд наступил последний день месяца, и все спешили надеть одежды первого месяца.
Те, которые посылали письма девятой дочери Масаёри,
Однажды утром, когда земля была покрыта инеем, Атэмия принесли письмо от советника Масаакира:
«Казалось, что на горьком опыте я должен был бы хорошо узнать, как Вы жестоки, но…
Тянутся долго мои
Одинокие ночи.
Пал иней холодный
На землю,
И вянет терпенья трава[600].
Мне не следовало бы писать Вам так. Сейчас я уже ничего не понимаю…»
Ответа на это не последовало.
Пришло письмо от советника Санэтада:
«И утром не тают
Замёрзшие слёзы мои.
И не разнять рукавов,
Хоть нет никого,
Кто б ночью связал их на верность.
Как это странно!»
Ответа и на это письмо не было.
В последний день месяца из разных провинций привезли божество снеди и вещей для праздника. Наступил новый год. В первый день господа, надев самые красивые одежды, пришли поздравить генерала. Церемония была очень торжественна.
На следующий день после состязаний по стрельбе из лука Масаёри должен был устроить у себя пир. Он велел своей второй жене приготовиться к пиру особенно тщательно.
— Будь очень внимательна. В прошлом году такой пир давал генерал Канэмаса, и всё там было великолепно, — у госпожи с Третьего проспекта редкостно возвышенная душа, на свете нет женщины