рождения Андрея Зорина. Кстати, в свое время этот маленький санаторий из пяти корпусов за хорошим забором принадлежал НКВД. Я думаю, что мне необходимо принять участие в праздничном мероприятии, чтобы на месте проверить предсказания телеграммы, – на одном дыхании произнес Валенда.
– Если я вас правильно поняла, Павел Васильевич, то возможная смерть вашего друга в воскресенье восемнадцатого июля в семнадцать часов тридцать две минуты тридцать секунд по ют и си будет доказательством реальности открытия Кондратьева?
– Да, все правильно, – несколько обмяк Валенда. – Смерть Зорина будет неопровержимым доказательством того, что Кондратьев совершил феноменальное открытие! И я буду первый, кто засвидетельствует этот факт. При условии, что эта смерть действительно произойдет.
– Да, Павел Васильевич, – помрачнела психологически устойчивая Зырянова. – Оригинальный ход. Пожалуй, верх цинизма! Значит, вы сядете рядом с Зориным, по секундомеру будете отслеживать изменения его здоровья! – повысила голос Наталья Павловна, – и чтобы убедиться, умер ваш школьный товарищ или не умер, заранее пригласите врача для констатации? Так что ли?
– Да, именно так, товарищ полковник, – окаменел за столом Валенда, сжав пальцы в замок. – Я понимаю ваши чувства, но эти мои – в высшей степени циничные – действия и мысли продиктованы только стремлением выполнить поставленную задачу с наибольшей пользой для родины.
– Хорошо, – взяла себя в руки Наталья Павловна, – давайте к делу. Откуда такая уверенность, что это именно тот Зорин? Что, мало на Руси Зориных?
– Слишком много совпадений, товарищ полковник. Дело в том, что Уральск – городок небольшой, и тамошних Зориных я знаю почти всех. Подлинность телеграммы из апреля сорок четвертого у меня не вызывает сомнений и это подтверждается заключением ряда уважаемых экспертов. И, повторяю, ближайшее воскресенье и есть восемнадцатое июля, Зорину как раз исполняется сорок один год. Все сходится.
– Да, вроде все правильно.
– Вот и я о том же, – подхватил Валенда. – Я только, действительно, изумлен, откуда Кондратьев мог получить эти сведения в сорок четвертом году – за четырнадцать лет до рождения Андрея Зорина? И в то время, когда родители Зорина еще знакомы не были!
– Выходит, благодаря своему открытию, – осторожно предположила полковник Зырянова, – может, вы и правы, но все уж больно притянуто за уши…
– У меня есть еще один, но опять очень личный аргумент.
– Говорите, Павел Васильевич, вы сегодня решили меня окончательно доконать. Что ж, добивайте.
– Мы, товарищ полковник, все выросли в одном дворе: я, Лукьянов, Зорин и еще несколько человек. Так вот, у нас была одна страшилка, гласящая, что если кто-нибудь прикоснется к красному паучку, то умрет!
– Так, так, продолжайте, майор Валенда, – заулыбалась Наталья Павловна. – Где тут у меня диктофончик? «Красный паучок», говорите?
– Можете думать обо мне все, что угодно, – увлеченно продолжал Валенда, – но однажды весной этот наш Зорин всем назло взял и раздавил красного паука. На глазах у всех! Нам тогда лет по пять-шесть было.
– И вы в это верите? Ну, и помощника я себе подобрала. Господи, хорошо, что нас не слышит генерал Борисов!
– Да, почему-то верю, товарищ полковник, – выдохнул майор ФСБ Валенда.
Глава 10
Весна 1963 года. Южный Урал
Весна 1963 года на Южном Урале выдалась затяжной и холодной. Хмурый апрель никак не мог справиться со снегом, который, казалось, и не собирался стаивать: нешуточные снегопады и даже метели не оставляли весне ни малейшего шанса распорядиться своим законным временем. А появившиеся перелетные птицы с юга были явно обескуражены местными условиями обитания и наполняли холодный воздух удивленным гомоном по этому поводу.
Только в самом конце апреля на высоких открытых местах стали появляться проталины, покрытые прошлогодней листвой, поползли бесшумные ручейки. Но уже к началу мая солнце палило нещадно, нагревая головы и плечи горожан, словно пытаясь наверстать упущенное, и заструились пахучие весенние волны, перемешивая запахи пыли и асфальта с терпкими ароматами молодой крапивы и тополиной смолы.
Птицы от радости трещали вовсю, почки на деревьях изготовились к главному действию и уже показали крошечные зеленые «язычки» и в чисто вымытом голубоглазом майском пространстве повисла настороженная нежно-бирюзовая пелена.
Шестеро дошколят: пять мальчиков и одна девочка, в теплых, замечательно пахнувших на солнце драповых пальто и в шапочках с завязками, елозя по изумрудной майской траве с желтыми цветами, усердно рыли землю на солнцепеке в новом сквере.
Театральная площадь имела форму прямоугольника, образованного ровным строем пятиэтажек. Дворец культуры – краса и гордость города, располагался с южной стороны, а новенький сквер находился напротив театра. Осенью сквер огородили бетонным забором, посадили по периметру тонкие деревца, засыпали дорожки гравием, а в центре сквера запланировали фонтан и скамейки. По бокам стали устраивать клумбы различных форм; на некоторых уже чернели подготовленные грядки, но большая часть клумб заросла травой. Именно в таких запущенных местах и было удобнее всего устраивать «секретики». Сквер разбили на месте бывших картофельных полей, и поэтому земля была мягкая. Копать было легко.
– «Секретик» сделать просто, – пискляво рассуждал самый маленький по росту – Женька Тимошкин, аккуратно вытирая себе нос грязным кулаком, – нужно выкопать ямку. Потом положить на дно камешки. А сверху накрыть стеклом.
Женька достал грязной рукой осколок бутылки из кармана серого, драпового пальто:
– Во, зеленое.
– Ага, зеленое, – согласился с ним недавно переехавший Игнат Подгорный, отличающийся от всех остальных не только странным именем, но и угрюмым взглядом исподлобья в сочетании со взрослым упрямством в достижении цели. Двор никак не мог справиться с нетипичным для данных широт именем: пробовали давать Игнату различные клички, например, «Гранат», но последний сразу набрасывался с кулаками на «экспериментатора», требуя произнесения своего имени правильно.
Старая компания его опасалась, но не прогоняла. Даже Павел Валенда относился к Игнату с некоторым подобострастием, хотя и был на две головы выше. В свои пять лет Игнат имел независимый характер и стойкую привычку бродить по окрестностям двора в одиночку и неожиданно появляться в скоплении одногодок. И сейчас он гордо стоял поодаль, молча наблюдая за действиями малышни.
– Не порежься, – предупредила Женьку Тимошкина его двоюродная сестра Юля, рывшая ямку неподалеку от брата, устроившись на корточках, а не на коленках.
– Надо оконное стекло искать, – проговорил со знанием дела Юра Лукьянов, с удовольствием вдыхая аромат теплой земли и отгребая ее в сторону сцепленными руками. – Оно плоское.
– Эх, старость не радость, – прокряхтел баском длинный Валенда, приподнимаясь. Он стал сразу же усердно чистить брючки на коленках. – А сегодня утром Колька Страшный опять показывал фокусы у первого подъезда.
– Чё показывал? – шмыгал носом любопытный Андрей Зорин, рассматривая свои уже грязные на коленках чулки, колоколом нависшие над ботинками.
– Хлеб делал, – поведал Валенда, окончивший чистку брючек спереди и теперь вытирающий грязные руки о полы своего клетчатого пальто сзади. – Сделал настоящий кусочек хлеба из травы: Колька так делал: взял, сорвал колосок от травы, потер руками и вытащил кусочек хлеба. И все ребята смеялись от радости.
– А ты, Валенда, балда, – сказала аккуратная и умная Юлька с розовыми бантами и в новых ботиночках. – Зачем ты отдал Кольке свой бутерброд с маслом и сахаром?
– А он мне за бутерброд показал ещё один фокус про морковку! – настаивал упрямый Павел, – вот так взял, потер руками и раз – маленькая красная морковка! Я ее съел!
– Точно: балда, – поддержал девочку Юра Лукьянов, продолжавший углублять свой «секретик» с
