— Не стоит, — ответила та. — Когда высушу, тогда пойду.
— К генералу можно будет пойти, как волосы хорошенько высохнут, — вставила кормилица Укон. — Если ложиться в постель с мокрой головой, волосы слипнутся. Но если ваш муж сразу после родов хотел войти и лечь с вами, то остановят ли его какие-то мокрые волосы?
— Что за глупости ты болтаешь! — оборвала её принцесса.
В это время генерал, бывший в верхнем платье, толкнул среднюю дверь, вошёл в комнату и встал перед женой на колени. Появился и Масаёри. Чтобы не было видно дам, вокруг них спешно ставили ширмы.
— Ничего, можно и не беспокоиться. Скорее кончай сушить волосы. Там тоже много шкафчиков, — сказал Накатада и обратился к высочайшей наложнице: — Сегодня утром государь поручил мне кое-что передать для вас. Я хотел сделать это сразу же, но государь говорил с неудовольствием, и я всё затрудняюсь передать его слова. Государь изволил сказать вот что: «Высочайшая наложница не возвращается во дворец, потому что вы превратили её в кормилицу Инумия».
— Неужели так и сказал? — переспросила госпожа Дзидзюдэн. — Правильно говорят, что одно дело видеть, а другое — слышать. Глядя на Инумия, я уехать от неё не могу. Когда я сама рожала, я сразу же возвращалась во дворец, даже не разглядев своих детей и далее о них не заботясь. Но Инумия я вижу с первого дня, нянчу её, и всё бросить и уехать! Тем более, что здесь мне не нужно, как во дворце, всё время стараться выглядеть блистательно, — нет, так быстро я во дворец не возвращусь.
— Откуда такие настроения? — вмешался в разговор Масаёри. — Среди моих детей только ты по- настоящему счастлива. Все твои дети получили прекрасное воспитание. Сыновья добились надёжного успеха на службе, дочери живут все вместе. Когда я на это смотрю, я с радостью думаю: что за счастье иметь такую дочь!
— А я, когда смотрю на принцессу с малышкой, думаю, что и положение императрицы померкло бы в сравнении, — ответила Дзидзюдэн. — До сих пор дочь моя была и далее будет счастлива беспредельно. Только она этого ещё не понимает.
— Разве можно говорить такое при мне? — засмеялся генерал. — Ваша дочь совсем не думает так, как вы. Она мной так недовольна, что если меня будут грызть собаки, она и пальцем не пошевельнёт, — и добавил: — Ещё государь сказал, что приближается церемония восшествия наследника на престол.
— По-видимому, ремонт дворца Судзаку окончился и государь хочет переехать туда, — предположил Масаёри.
— Когда я был у государя, к нему пожаловал наследник престола. Я его давно не видел, и за это время он стал совсем красавцем.
— Он слишком хорош, чтобы править такими подданными, как мы, — заметил Масаёри.
— Служба моя во дворце была трудной, — рассказывал Накатада. — Наследник престола очень благороден, очень утончён, но всё время пристально смотрел на меня. Пятый принц, весьма модный молодой человек, разглядывал меня так, как будто выискивал во мне недостатки. То и дело мне приказывали что-либо читать. Было тяжело. Но зато я получил настоящую драгоценность.
— Что именно? — спросил Масаёри.
— Пояс, — ответил тот.
— Ну-ка, покажи, — попросил Масаёри. И Накатада послал за поясом.
Пояс лежал в мешке, мешок в коробке, украшенной перламутром, а коробка была красиво обернута. Министр, вытащив пояс, сразу же узнал его: этот великолепный пояс, украшенный драгоценными камнями, в своё время принадлежал Фудзивара Тадахира.[94]
— Второго такого пояса на свете нет, — сказал он изумлённо. — Ты, должно быть, читал столь замечательно, что привёл государя в необыкновенный восторг, если он пожаловал тебе этот пояс. Он принадлежал министру, жившему в Оно. Много разных событий произошло на свете из-за этого пояса. Из-за него святой отец из часовни Истинные слова удалился в горы, а его отец поселился в Оно. Думая, что наследников, кому бы он мог передать этот пояс, у него не осталось, он послал его императору Сага, который, в бытность свою императором, подарил пояс наследнику престола. Нынешний государь говорил, что это настоящее сокровище. У него много драгоценных поясов, но ни одним из них он так не дорожил, как этим.
— Мне он достался благодаря Фудзицубо, — сказал Накатада. — Наследник престола послал ей письмо, и получив ответ, погрузился в глубокую задумчивость. Мне показалось это странным, я отвлёкся, допустил в чтении ошибку, и государь засмеялся. Тут я спохватился, и, ещё не осознав, в чём дело, дрожащим голосом снова продекламировал то место, которое государь велел читать. Тогда-то государь и сказал: «Что же мне дать ему в награду?» — и пожаловал этот пояс. Такую драгоценность я мог бы получить в награду только за сочинение стихов.
— Если бы ты получил пояс за стихи, о тебе пошла бы слава как о великом поэте, — заметил Масаёри.
Госпожа Дзидзюдэн велела принести столики с едой для себя и для господ. Накатада до тех пор ещё не ел, и Масаёри принялся потчевать его.
Они попивали вино, когда раздался шум, и им доложили, что супруга Судзуси рожает и очень мучается.
— Пошлите за распорядительницей из Отделения дворцовых прислужниц, — велел Масаёри. — Нельзя, чтобы рядом с ней не было опытной повивальной бабки.
— За распорядительницей послали ещё днём, и она уже здесь, — ответили ему.
— Пойду взгляну. Садиться не буду.[95] — С этими словами Масаёри отправился к Имамия. Накатада тоже хотел пойти туда, но он был измучен и не двинулся с места.
Скоро Имамия родила мальчика.
— Высохли ли у тебя волосы? Поскорее иди в срединный дом, — сказала госпожа Дзидзюдэн дочери и скрылась в глубине покоев.
Тогда Накатада раздвинул ширмы. Принцесса была в тёмно-фиолетовом платье и в ярко-красной накидке с прорезами, а сверху она накинула белое платье. Волосы были ещё влажными, они спускались со шкафчиков высотой в четыре сяку, и блистали, как отполированные раковины. На маленьком столике стояли рис, политый горячей водой, и фрукты.
— Напрасно ты упрямишься! Пойдём сушить волосы в срединный дом. Мне одному скучно! — С этими словами Накатада, взяв её на руки, отнёс в срединный дом. Они прошли за полог и легли.
— Я посылал тебе письма из дворца и отсюда, после возвращения. Почему ты не отвечала мне? — упрекал он её. Он рассказал обо всём, что происходило в эти дни, и упомянул о том, что ему говорил Мияхата.
— Этот мальчик обтёрся во дворце, — ответила принцесса. — Когда он приходит сюда, он идёт к моей матери. Наверное, таким образом он и увидел.[96] Он хорош собой и добр, но очень уж глазаст, на всё обращает внимание.
— Но что ты скажешь о его отце, Сукэдзуми? — спросил Накатада.
— Что за вопрос? — удивилась принцесса. — Он никогда не появлялся у меня!
— Успокойся! — остановил её муж. — Все твои дядья — люди безрассудные. Один из них, Накадзуми, умер. Но в кого же тогда влюблён Сукэдзуми? Он всё время погружён в печальные размышления.
— Не хочешь ли ты одеть на меня мокрую одежду?[97] — засмеялась она. — Да ты ставишь всё с ног на голову?
— Однако это не может быть младшая сестра императора, — продолжал Накатада. — А все другие принцессы гораздо моложе тебя.
Увидев, что они заперлись в своей комнате, кормилица Укон заворчала:
— Разве я их не предупреждала? Теперь и завтра, наверное, придётся мыть волосы. Улеглись в постель, совершенно ни о чём не думая. Такие густые волосы, их так трудно мыть.
— Замолчи, — остановила её госпожа Дзидзюдэн. — Он всё это время был на службе и теперь хочет отдохнуть. О волосах беспокоиться нечего. Если увидят, мы что-нибудь придумаем.[98] Не стоит из-за этого тревожиться.
