он. Когда Лука обернулся, он произнес голосом Бориса Карлоффа из кино: — «Оно живое! Оно живое!». — После чего он расхохотался как сумасшедший и попытался повторить ту же самую реплику, но захлебнулся в собственном смехе.
— Господи, Даниэлли, — пробормотал Винни, — ты просто псих!
Застегнув шинель, Лука поднял воротник. Он кивнул Винни и Джоджо, приказывая им выйти за дверь. После чего дважды взмахнул тесаком, свирепыми ударами отсекая Бенни обе ступни выше щиколоток. Во все стороны брызнула кровь, стекая на пол. Лука отступил назад, любуясь своей работой, а когда вопли и стоны Бенни начали его раздражать, он достал из кармана платок и запихнул его парню в глотку.
— Ну и что дальше? — спокойно спросил Джои, когда крики Бенни утихли. — Ты действительно не собираешься нас убивать? Только искалечить? Это и есть твое послание?
— Нет, — ответил Лука. — Я… убью… Бенни. Он мне… не нравится.
Снова взмахнув тесаком, он одним ударом отсек Бенни обе кисти в запястьях. Свалившись на пол, искалеченный парень попытался ползти на обрубках конечностей. Лука наступил ему на лодыжку, пригвоздив к полу.
— Похоже… тебе одному придется доставлять послание… в Чикаго, — сказал он, обращаясь к Джои.
У него под ногой несчастный Бенни выплюнул изо рта платок и закричал, призывая на помощь, как будто кто-то мог услышать его в подвале заброшенной мастерской, в глухом переулке, как будто кто-то мог его спасти. Склонившись над ним, Лука обеими руками стиснул рукоятку тесака и вонзил длинное лезвие Бенни в спину, достав до сердца. Когда он выдернул лезвие, кровь была повсюду — на стенах и на земляном полу, на его шинели и на Джои Даниэлло, по-прежнему болтавшемуся у стены, на его одежде и на лице. Отправив пинком труп Бенни в угол, Лука достал из кармана листок белой бумаги. Взглянув на свои окровавленные руки, он рассудил, что после подобного обращения прочесть записку станет невозможно, и протянул листок Джоджо.
— Прочитай это… мистеру Даниэлло, — сказал Лука. — Это… послание… которое ты должен доставить, — сказал он, обращаясь к Джои. — Оно от дона Корлеоне, и… оно адресовано… твоим боссам в Чикаго и… Аль Капоне в Атланте. — Он кивнул Джоджо.
Тот пересек помещение и склонился над пламенем зажигалки.
— «Уважаемый мистер Капоне, — прочитал он вслух, — теперь вам известно, как я обращаюсь со своими врагами. — Джоджо кашлянул, прочищая горло. — Почему неаполитанец вмешивается в ссору двух сицилийцев? — продолжал он, отчетливо выговаривая каждое слово. — Если вы хотите считать меня своим другом, я буду перед вами в долгу, и этот долг я отплачу вам по первому требованию. — Он приблизил листок к лицу, стараясь разобрать текст под пятном крови. — Такой человек, как вы, — продолжал он, — должен понимать, что гораздо предпочтительнее иметь друга, который, вместо того чтобы обращаться к вам за помощью, сам разбирается в собственных делах и к тому же готов по первому зову помочь вам, если в будущем у вас возникнут какие-либо неприятности. — Остановившись, Джоджо вытер еще один кровавый подтек с последнего предложения. — Если же вам не нужна моя дружба, — прочитал он, — пусть будет так. Но в таком случае я должен вас предупредить, что влажный климат нашего города неблагоприятен для неаполитанцев, и вам будет лучше никогда сюда не наведываться». — Закончив, Джоджо встал и протянул записку Луке. Тот сложил ее и засунул в карман Джои Даниэлло.
— Только и всего? — спросил тот. — Просто доставить эту записку?
— Я могу положиться… что ты ее доставишь? — спросил Лука.
— А то как же, — сказал Даниэлло. — Разумеется, я смогу доставить это послание. Конечно, смогу.
— Хорошо, — сказал Лука. Подобрав тесак, он направился к двери. — Знаешь, что? — спросил он, останавливаясь в дверях. — Знаешь, что? — повторил он, возвращаясь к Джои. — Я сомневаюсь в том… что на тебя можно положиться.
— Да нет же, ты можешь на меня положиться, — поспешно выпалил Даниэлло. — Почему я не смогу доставить послание твоего босса? Ты можешь на меня положиться, определенно можешь.
Казалось, Лука задумался над его словами.
— Знаешь что… то чудовище Франкенштейна… о котором ты… болтал? Я видел этот фильм. — Он поджал губы, словно не понимая, чем был вызван весь этот шум. — Если хочешь узнать мое мнение… не такое уж это… и чудовище.
— Черт побери, какое это имеет отношение к делу? — воскликнул Джои.
Повернувшись к нему спиной, Лука сделал шаг к двери, затем стремительно развернулся с тесаком в руке и, подобно Мелу Отту,[55] орудующему битой, тремя быстрыми ударами обезглавил Даниэлло. В потоке крови голова Джои откатилась по полу к стене. Направляясь к двери, Лука обернулся к Джоджо.
— Пусть из обоих вытечет кровь… затем заверни трупы… и избавься от них. — Вернувшись, он достал у Даниэлло из кармана записку дона Корлеоне и протянул ее Винни. — Положи ее… в чемодан вместе… с руками этого парня и… проследи за тем… чтобы его доставили… Фрэнку Нитти.
Швырнув тесак на красную от крови землю, он шагнул в темноту коридора.
Глава 22
Один из ребят Тони Розато стоял, склонившись над раковиной, заполненной мыльной водой, и тер на стиральной доске свою рубашку. Это был невысокий коренастый парень лет двадцати с небольшим, в белой майке и мятых брюках, с густыми взъерошенными волосами, похожими на растрепанную швабру. Джузеппе проснулся больше часа назад. Судя по солнечным лучам, проникающим в окно кухни, было уже часов десять утра. Парень сосредоточенно таскал рубашку по стиральной доске, листу матового гофрированного стекла в деревянной рамке, расплескивая мыльную пену из фаянсовой раковины на линолеум. Посмотрев в обе стороны коридора, ведущего на кухню, Джузеппе не заметил никакого движения. Десять часов утра, а все до одного идиоты, работающие на него, еще дрыхнут, за исключением этого idiota, который стирает свою рубашку в раковине на кухне. Джузеппе взглянул на первую полосу «Нью-Йорк таймс», которую он подобрал за входной дверью, где застал обоих часовых Томазино спящими на стульях. Взяв газету, Джузеппе закрыл дверь и вернулся на кухню, при этом никто не обратил на него внимания, в том числе даже этот придурок, стирающий свою рубашку в раковине. Какой кретин! Стирать рубашку на кухне, где все едят!
На первой полосе «Таймс» красовался портрет Альберта Эйнштейна, похожего на какого-то ciucc’, в хорошем костюме с широкими лацканами и шелковом галстуке, — однако ему так и не удалось уложить свои долбанные волосы.
— Эй, stupido! — окликнул Джузеппе.
Парень у раковины вздрогнул от неожиданности, расплескивая воду на пол.
— Дон Марипоза! — Посмотрев на Марипозу, он увидел выражение его лица и в оправдание поднял свою рубашку. — Я облил вином свою лучшую сорочку! — пробормотал он. — Ребята засиделись допоздна, играя в…
— Mezzofinoch’! — оборвал его Марипоза. — Если я еще раз застану тебя стирающим свою одежду там, где все едят, я всажу пулю тебе в задницу. Договорились?
— Конечно, — пробормотал парень, словно idiota, каковым он и являлся. Сунув руку в мыльную воду, он выдернул резиновую пробку. — Больше такого не случится, дон Марипоза!
Мыльная вода быстро вытекала из раковины, образовав маленький пенистый водоворот.
— Сейчас я поднимусь на крышу. Разыщи Эмилио и скажи, что я хочу с ним поговорить. И еще пусть захватит с собой Сиську.
— Конечно, — сказал парень.
— Когда здесь будет чисто, приготовь кофе и вытаскивай всех из кровати. Как ты думаешь, ты справишься?
