— Уловки — вроде переодевания мальчиком?
— Не Сесилия это придумала. Так ведь проще, никто на тебя не обращает внимания, легче ускользнуть. Мужчинам вообще намного легче жить на свете, — попрекнула она меня и так глянула, словно это я изобрел неравенство полов.
— Думаю, злосчастной вашей подруге уже никакая сплетня не страшна, так что вы можете смело сказать мне: был у нее сердечный дружок?
— С кем-то она встречалась, — доверилась мне девушка. — Совсем недавно начала встречаться, весь последний месяц она только и делала, что улыбалась, ничего вокруг себя не замечала и была сама таинственность. Леди Ситон бранила ее за плохое выполнение обязанностей, а она знай себе краснела да хихикала и поглядывала на меня многозначительно. — В голосе Эбигейл отчетливо слышалась досада.
— Кто ж это был, она вам рассказала?
— Нет, — слегка запнувшись, ответила Эбигейл и отвела взгляд. Повисло молчание. — Но у нас в девичьей, когда мы укладывались спать, она, бывало, намекала, что человек он при дворе не из последних, явно думала, что и на других девушек он бы произвел впечатление. И он богат, покупал ей дорогие подарки. Золотое кольцо, медальон и зеркало в оправе из черепахового панциря, да такое красивое! Сесилия верила, что он собирается жениться на ней, но она отличалась легковерием.
— Значит, он здесь, при дворе? — В нетерпении я ухватил девушку за рукав, она вздрогнула от испуга и, когда я поспешно убрал руку, отступила от меня на шаг.
— Думаю, да. Или, во всяком случае, часто здесь бывает, потому что в последнее время Сесилия завела привычку отлучаться в самый неожиданный момент, а потом являлась вся раскрасневшаяся, таинственная, да еще и старалась, чтобы мы угадали ее секретик. В таких случаях она просила меня передать леди Ситон, что ей, мол, сделалось дурно, только старуха, как вы сами могли убедиться, далеко не глупа, она уже стала что-то подозревать. Рано или поздно Сесилию вывели бы на чистую воду, если б только у нее живот прежде не начал расти.
— Но прежде она чем-то ему не угодила. — Я попытался рассуждать вслух. — И она так и не назвала имя своего возлюбленного? Никогда не называла? Может быть, хоть какой-то намек, который позволит его опознать?
Эбигейл покачала головой — на этот раз увереннее, чем в первый.
— Никаких имен, клянусь вам. Ничего не говорила, только что он красавчик необыкновенный.
— Да уж, это позволит сузить поиски при английском дворе!
Девушка захихикала и наконец-то посмотрела мне прямо в глаза, но как раз в эту минуту по коридору разнеслось эхо чьих-то шагов, и смех замер у нее на устах.
— Вы кому-нибудь еще рассказывали? — прошептал я.
Она покачала головой.
— Хорошо. И не говорите ничего о тайном возлюбленном, сами молчите и других девушек предупредите. И никому ни слова, что беседовали со мной. Если припомните еще что-то, можете связаться со мной, пошлите весточку во французское посольство. Я проживаю там.
Даже в темноте было видно, как испуганно расширились ее глаза.
— Мне грозит опасность?
— Пока не выяснится, кто убил вашу подругу и почему, невозможно судить, кому еще угрожает опасность. Лучше быть настороже.
Шаги — судя по отзвукам, двух человек — все приближались и остановились у входа на галерею. Жестом я велел девушке укрыться в тени, а сам открыл дверь в тот самый момент, когда стражники повернули ручку, и притворился, будто для меня это полная неожиданность, вроде как я чуть из башмаков не выскочил при этой встрече.
— Scusi, простите, я искал кабинет милорда Бёрли. Похоже, я в этих коридорах заблудился. — Я даже выдавил из себя самоуничижительный смешок.
Стражники переглянулись, но я своего добился: они повели меня прочь, даже не заглянув в помещение.
— Лорд Бёрли, еще чего! Сначала отведем тебя к капитану дворцовой стражи, ты, испанский пес, — приговаривал один из стражников, грубо волоча меня к лестнице. — Как ты сюда попал?
— Меня привел лорд Бёрли, — со вздохом отвечал я.
За полгода в Англии мог бы уже и привыкнуть. Тут всех иностранцев, особенно с темными глазами и бородкой, как у меня, принимают за испанских папистов, которые, разумеется, покушаются зарезать честного англичанина прямо в его кровати. Рано или поздно я доберусь-таки до Бёрли, а сейчас главное, чтоб никто не узнал про наш разговор с девицей Эбигейл. Таинственный возлюбленный Сесилии, возможно, и не рассчитывал, что она так преданно сохранит в секрете его имя, скорее всего, он постарается зажать рот и ее подругам. Это если принять гипотезу — а я давно научился не принимать гипотез без доказательств, — что ее возлюбленный причастен к убийству, обставленному как загадочная и страшная картина.
Глава 3
— Обе сиськи ей отрезали, так рассказывают. — Арчибальд Дуглас откинулся на стуле и принялся ковырять в зубах куриной косточкой, весьма довольный тем, что последнее слово осталось за ним. Но тут он припомнил еще одну подробность, распрямился и затараторил, размахивая указующим перстом и ни к кому конкретно не обращаясь: — Титьки ей отрезали и воткнули в задницу испанское распятие. Вот скоты! — И он вновь расползся на стуле и осушил очередной бокал.
— Мсье Дуглас, мсье Дуглас, s'ilvousplait! — Курсель, личный секретарь посла, задвигал своими белесыми, невидимыми почти бровями, старательно изображая ужас и отвращение, но эта ужимка, как и все его жесты, показалась заученной и отрепетированной. Секретарь провел рукой по тщательно уложенным волосам и зацокал языком, надувая губки, — его шокировало не содержание, а исключительно вульгарная форма, в какую шотландец облек свой рассказ. —
Ему бы в театр, подумал я, у него что ни жест — целая пантомима. Сидевший напротив меня Уильям Фаулер на миг встретился со мной глазами и тут же отвел взгляд.
— Такие истории всегда обрастают подробностями, — ровным тоном заметил он, обернувшись к послу.
Фаулер тоже говорил с шотландским акцентом, хотя на мой иноземный слух речь его более внятна, чем бурчание Дугласа. Фаулер — приятный, подтянутый молодой человек лет двадцати пяти, начисто выбрит, темные волосы падали ему на глаза, а голос его столь негромок и сдержан, что приходилось наклоняться к нему поближе, дабы все расслышать, как будто он сообщал некий секрет.
— За последние дни мне пришлось несколько раз побывать при дворе по официальным поручениям, и вынужден вас разочаровать: на самом деле происшествие не было столь драматически обставлено. — Однако этими словами он и ограничился.
Я уже заметил, что Фаулер, мой новый контакт, с которым я только в тот вечер познакомился и с кем еще не разговаривал с глазу на глаз, обладает талантом намекать, будто ему известно гораздо более, нежели он считает уместным выложить в компании. Наверное, именно поэтому французский посол столь высоко его ценит.
А вот с какой стати Кастельно терпит Дугласа — поди догадайся. Этот шотландец лет сорока с лишним, чьи рыжие волосы до времени поседели, а лицо огрубело от выпивки и от ветра, снискал себе покровительство французов, посулив стоять за шотландскую королеву и поддержать ее притязания на английский престол. Как ни странно, этот шумный выпивоха — сенатор шотландской Коллегии правосудия и, говорят, имеет связи среди шотландской знати, как протестантской, так и католической. В посольство он явился с личной рекомендацией королевы Марии Стюарт. Очевидно, ради этих связей посол и кормит его
