После бала

четыре раза на вопрос отвечала.

Кременской. К тому я и говорю… Почему ты всегда смотришь исподлобья, будто обиженная или чужая? Бал, а ты сердитая.

Маша. Так… Я, наверно, нездоровая.

Кременской. По лицу не видно. Нет, ты постой… У вас что-то случилось нехорошее?

Маша. Нет, обыкновенно.

Кременской. А я вижу, что необыкновенное. Я по приезде заметил. Пойдем-ка в сторону… У тебя у самой ничего не вышло неудачного?

Маша. У меня — нет.

Кременской. Значит, вы что-то от меня скрываете. Это мне не по душе. Мой актив, мои ребята, комсомольцы, опора… Так дело не пойдет.

Маша. Бал портить не хочется.

Кременской. Опять председатель что-нибудь натворил?

Маша. Конечно, опять. Он тип и алкоголик. Он вчера проехал в Ме-Те-Се за английскими поросятами и вам рапорт повез… Знаете? Ага. Как же, знаете! Он напился, как самый последний тип, из саней выпадал и на четырех ногах шел, пока лошадь не стала. Ну, ладно уж, пускай на карачках идет, но он же в лесу всех английских поросят потерял, а приехал без памяти — и что же? Портфель свой тоже потерял, колхозную печать тоже потерял и партийный биле! потерял. «Отчего ты, Маша, сердитая?» «Сколько у тебя платьев?..» Бросьте, товарищ Кременской! Я не девочка г скрывать ничего не стану. Вот! (Ушла.)

Кременской. Старухин, иди сюда, давай с тобой пошутим. Ты мне бала не порть. На нас люди смотрят. Изобрази веселую рожу, будто я тебе анекдоты рассказываю Улыбайся. Поросят потерял? Старухин (деланно улыбаясь). Потерял.

Кременской. Хохочи, Старухин. Колхозную печать то же потерял?

Старухин (смеется). Виноват… Утратил.

Кременской. Предъяви партбилет.

Старухин (заплакал). Тоже срыв… срыв биографии. (Закрыл лицо руками, плачет.)

Адам Петрович. Товарищ Кременской, зачем сейчас? Ах, Машка, ах, злобная душа!..

Кременской. Не ахай, Адам Петрович! Жаль, что вы по-свойски, по-дружески от меня скрываете. Его под суд отдать надо, а он у вас на бал явился. Над нами же люди смеются, и правильно делают.

Адам Петрович. Что же предпринять?

Кременской. Снять.

Адам Петрович. Не сейчас же?

Кременской. А почему не сейчас?

Адам Петрович. Как же это сделать?

Кременской. Очень просто… Музыка, прошу одну минуту перерыва! Товарищи, прошу собраться всех сюда! Голоса. Начальник зовет! Просят всех…

Собрались. Насторожились.

Кременской. Я имею экстренное заявление. Здесь у нас почти весь колхоз налицо. Голос. Подавляющее…

Кременской. Прошу правление выступить вперед.

Тимофеич. Члены правления, выходите!

Те вышли.

Кременской. Речь идет о председателе. Тут у вас с председателем вышел вроде конфуз. Докладывать? Или без меня знаете, о чем говорю? Голоса. Знаем… — Все знают.

Кременской. Конфуз не первый, и у вас и у нас все меры терпения переполнились. Дело ясное. Давайте тут же и снимем нашего председателя, как говорится, с музыкой. Правление имеет свое слово.

Правление устремляет взоры на Тимофеича.

Тимофеич (поднял руку). За!

То же сделало правление.

Кременской. Голосуйте с активом. Голоса. Нечего голосовать. Ясно. Благодарим. Кременской. Что поделаешь, больно рассеянный парень Старухин. Может быть, ему партийный билет не нужен, раз он его потерял, а вот английские поросята колхозу необходимы. Пойди домой, Старухин, сообрази там, как доставить колхозу поросят. Не обижайся… такой случай. Музыка, давай дальше!

Старухин ушел.

Кисетов. Ну, начальник, до того ты нас удивляешь, что мы веру в свои глаза потеряли! Это ведь арабские сказки. Бова-королевич. Клянусь духом! Не то что на работе, а на живой душе человека… слышишь, начальник, на душе человека отражается политотдел.

Кременской. Отражается?

Кисетов. Убийственно. Я — что такое? Арабская сказка, темный Магомет. Я до тридцать второго года баклуши бил. Нынче же иду в шеренгах… Спросите нашего бригадира, красноармейца товарища Дудкина… Дудкин, скажи, кто я в колхозе?

Дудкин. Это самый злой ударник, товарищ Кременской.

Кисетов. Но был я — враг! На собраниях лампы тушил, петухом кричал, головой бился о стену до ужаса, и оратор не мог говорить. Есть в моей душе тайна? Есть. Что за тайна? Открыть?

Кременской. Открой, открой, раз на то пошло.

Кисетов. Но — наедине. Только наедине.

Кременской. Давай.

Кисетов. Вот вы меня премировали костюмом с жилеткой. Заслужил, благодарю. Но почему я, Кисетов, только кандидат в члены правления, а, скажем, не председатель? Почему я хожу рядовым колхозником? Почему у нас в правлении сидят одни оболдуи? Что же я. Кисетов, — дурак, плохой хозяин, вор, пьяница? Скажу откровенно, почему мы еще подлецы, и я тоже. Нет в нас чести… честности в нас нет. А колхозная честность — жестокая. У, какая жестокая!

Кременской. Знаю, брат, знаю! Но ты рассказывай.

Кисетов. Например, бригадирша наша — Машка, лицо тебе известное?

Кременской. Еще бы!

Кисетов. Это же, просто сказать, извините, самая вредная девка, но для нашей колхозной жизни — прекрасная барышня. А вот комсомольский секретарь, агрономша Людмила Адамовна — просто сказать, прекрасная барышня, а для нашей колхозной жизни человек неподходящий.

Кременской. Отчего же ты их так разделил?

Кисетов. Для твоей приглядки. Приглядись. А там кто его знает?

Явился Лагута.