Валерка снова наклонился к Рэмкиному уху.
— Это только начало. Самое главное будет дальше.
Рэмка фыркнул.
— Я ей так поклонюсь, что все банты растеряет. Сам можешь кланяться, а меня не припутывай! И вообще стихи твой барахло.
— Ты и таких не можешь, — обиделся Валерка. — Я классик, что ли?
— Не классик, так и не берись.
Валерка вспылил. Он вскочил с ванны и закричал:
— Ты виноват, ты! Ты Катьку за косу схватил…
— Так, значит, — прошипел Рэмка. — Ну и ладно, ну и катись к своей Катерине и кланяйся ей в ножки!
Рэмка в сердцах хлопнул дверью и ушёл домой.
Рэмка дал себе слово ни за что не подходить к Валерке первым, не искать примирения, не здороваться даже. Ему казалось, будто отняли у него что-то важное и ценное и отдали другому.
Рэмка сидел на барабане с бронированным кабелем и старался отколупнуть кусочек изоляции. Электрики тянули кабель к исследовательскому институту, а может быть, к новой станции метро; может, к строительству кинотеатра с круговой панорамой. Куда — никто из ребят толком не знал. Кабель был обвит толстой стальной лентой, а сверху покрыт смолой.
«Проколупаю дырочку, тогда Валерка сам ко мне подойдёт и прощения попросит», — думал Рэмка, хоть и знал отлично, что кабель не расковырять даже ножом.
Задумает мальчишка: «Если увижу, как падает звезда, будет мне удача».
А звёзд на небе много. И вдруг одна задрожит, замигает и покатится вниз, прямо в мальчишкину шапку.
Нужно только очень хотеть.
Дружили они с первого класса, сказав за сараями клятву: «Небо, земля и честь. Хук».
Последнее слово значило по-индейски, что сказано всё и к сказанному добавить нечего.
А слово «любовь» они до сего времени употребляли лишь применительно к котлетам, боксу и компоту.
Рэмка колупал смолу на бронированном кабеле, сосал пальцы, стёртые в кровь, и не видел, что его друг Валерка кружит около барабана.
— Рэмка!
Молчание.
— Рэмка, ты что, язык прикусил?
Молчание.
— Рэмка, я знаю, что делать.
— Ну и знай. Я с тобой разговаривать не хочу.
Но слово было сказано.
Валерка тотчас взобрался на барабан, обхватил Рэмку за плечи, пошлёпал по спине доброй ладошкой и зашептал на ухо:
— Гипноз нужно…
— Ха-ха! Может быть, ты Кио из цирка позовёшь?
— Не прикидывайся. Ты врождённый гипнотизёр. Глаза у тебя чёрные, уши оттопырены, губы тонкие, подбородок как кирпичина. Все приметы сходятся.
— А у тебя нос кривой и брови разного цвета.
Валерка ещё раз шлёпнул товарища по спине.
— Плевать на брови! Плевать на стихи. Стихи — ерунда!
Валерка соскочил с барабана, выставил перед собой руку и поднял большой палец.
— Смотри сюда… Концентрируй волю…
«Не можешь без меня, — удовлетворённо подумал Рэмка. — Всё кричишь — „я“ да „я“, стихоплёт липовый! Вот если бы Катька знала, кто из нас гипнотизёр». А вслух Рэмка сказал:
— Последний раз тебе помогаю. Если ничего не получится, больше ко мне не приставай. У меня своих дел много.
Катя сидела у открытого окна, читала «Три мушкетёра». «Если бы здесь был хоть один настоящий мушкетёр, он, может быть, открыл бы сейчас дверь, взмахнул своей шляпой и сказал вежливо: „Моя шпага к вашим услугам. Я жду приказа…“»
Катя глянула в окно. Дворничиха, тётя Настя, раскатывала чёрный шланг для поливки. Валерка и Рэмка лезли на крышу сарая, как раз напротив её окна. «Чего это они на крышу лезут? — подумала Катя. — Бездушные у нас мальчишки и некрасивые».
Валерка распоряжался на крыше:
— Сюда давай, здесь ближе. — Он придвинул Рэмку к самому краю и уселся чуть позади него. — Начинай. Концентрируй волю. Посылай её короткими импульсами… Я тоже попробую.
— А что посылать? — спросил Рэмка.
— Про меня… Катя, Валерка тебя, значит… — Валерка покраснел. — Сам знаешь, не маленький.
— Любит, что ли?
— Давай «любит», если других слов ещё не придумали.
Рэмка протёр глаза кулаками, помигал для верности и уставился на Катю.
На Катином виске покачивался светлый пушистый завиток. Лицо у неё было чистое-чистое и задумчивое. На носу веснушки, совсем немного.
«Что они на меня уставились? — подумала Катя. — Может, у меня нос грязный или на щеке пятно? — Она посмотрела в зеркало, поправила волосы, разгладила пальцами воротничок. — Дураки, ничего смешного…» Катя снова принялась читать, но тут во дворе раздался зычный крик:
— Я вам покажу на крышах сидеть!
У сарая стояла дворничиха, размахивала метлой, пытаясь снять с крыши Валерку и Рэмку, как хозяйки снимают паутину с карнизов.
— Козлы окаянные! — поносила она мальчишек. — Мало вам ровного места? Пошли, пошли!
Мальчишки, не отрывая глаз от Кати, сдвинулись с края крыши на середину.
Дворничиха погрозила им метлой, пообещала надрать уши, когда они спустятся на землю, и вернулась к своему шлангу. Дворничиха была старая и добрая. Со шлангом она обращалась, как с живым существом. Шланг бился у неё в руках, вздрагивал от напряжения. Дворничиха поглядывала на него с опаской.
Катя высунулась из окна. Она никак не могла понять, почему мальчишки так упорно смотрят на неё.
Валерка шептал Рэмке на ухо:
— Ещё парочку импульсов. Видишь, она уже на нас смотрит. Видишь, лоб нахмурила. Только бы не уснула от гипноза!.. Катя! — закричал он во весь голос.
Дворничиха испуганно обернулась. Тугая струя воды ударила Валерке в лицо и опрокинула его навзничь.
— Ап… Ап… Что за шутки! — завопил Валерка и с треском провалился сквозь крышу.
Он упал сначала на какие-то мешки, скатился с них во что-то мягкое, и оно сразу же набилось ему в нос, рот, глаза и уши.
— Аа-ап… — Валерка не успел чихнуть — сверху на него шлёпнулся Рэмка, и Валерка зарылся головой в тонкий летучий порошок. — Апчхи!!! Осторожнее! Это ведь я. Чего ты на меня скачешь?
